Майские страсти

Они сели за кухонный стол.

– Выпьешь?– спросил Дмитрий, налив себе бокал красного вина.

– Если только белого… хотя… нет, не буду. Значит, вот так банковские работники выходные отмечают?

–Отстань… Как хочешь… Если противно со мной, то не пей. Дело твоё,– Клинкин с похмельной жадностью выпил вино.– На жизнь пришёл жаловаться?

– Нет,– опустил глаза Андрей.

– Конечно,– зевнул Клинкин, подвязывая поясом сальный тёмно-синий халат.– От жизни-то убежать можно, а вот от смерти… По такой жизни страшна не она, а рождение.

– Я тебя не спрашивал про рождение.

– Ну-ну… только опять не подумай, что я над тобой смеюсь.

– Неа… Я душевно к тебе пришёл… а над душой может смеяться только тот, у кого её нет.

– Молодец,– саркастически-язвительно-зло, с выпученной, голой обидой произнёс Дмитрий.– Красавец ты.

– Да не смеюсь я над тобой. Не до этого. Знаешь… У меня сейчас какое-то новое настроение. Я вчера шёл по мосту…

– Закуришь?– громко спросил Клинкин.

– Не перебивай… Вот шёл я по мосту и так мне легко было… никогда так не было. И не будет. Потому что это самая лёгкая лёгкость была. Ночь была, а мне было светло. Я сошёл с моста и думаю: «Неужели после этого я ещё чего-то посмею от жизни хотеть? Не есть ли эта

конец всему?» Такая тоска на меня рухнула, Боже мой!.. Не надо ли мне всё уничтожить?.. Вот о чём я тогда… Пришёл домой, а там пустота, и всё равно какая-то лёгкость. Так вот… Тот мостовой праздник так и не прошёл.

– Ты грешил немало. И против тебя грешили много. Отсюда вся эта дрянь.

– Да… А как ты думаешь, может ли быть грех преждевременным… или запоздалым?

– Ты про кого сейчас?.. Про себя или про меня?

– Про обоих.

– Ну не знаю… Рано ещё говорить об этом.

– Вот мне интересно, есть ли такие?– мечтательно, почти с девичьей наивностью сказал Андрей.

– Спроси.

– У кого?.. А…

– Вот-вот…

– Обидится ведь.

– А тебе не обидно?

– Наказывает Он из-за себя… Из-за своих грехов. За Его грехи мы расплачиваемся.

– Детский каприз!

– Ну и что?

– Получается…

– Получается, что и наказывает Он нас за свои грехи.

– Ну так я тоже самое говорил.

– Да что ты? А был ли ты со мной честным, как я сейчас с тобой? Или мы оба врём?

– Ну про себя-то я лгать не стану. Когда я вспоминаю свой грех, мне кажется, что все грехи человечества совершены мной одним. Когда боюсь своих грехов, то кажется, что все грехи самых страшных извергов на моей совести… только на моей… и я боюсь их.

– А вот теперь я… закурю, наверное…– как-то обречённо улыбнулся Дмитрий, взял со стола пачку «Парламента», достал из неё сигарету и закурил.– А вот теперь я тебе скажу кое-что.

Он дважды затянулся, выкурив полсигареты, стряхнул пепел в только что опустевшую бутылку из-под белого вина и заговорил:

– Ты любишь будущее? Я очень, очень люблю будущее. А любит ли будущее тебя? Вот как узнать? Есть у меня одна игрушка. Тут без щёк, как у тебя, без губ, без поцелуев. Тут абстракция какая-то. Живопись двадцать первого, а, может, двадцать второго века… а может, двадцать третьего. Всё просто… Или прощение, или непрощение. Я думаю, что грех – это такая зараза… что от него, как от инфекции нужно лечиться… Точнее, от заискивания… Это ведь соблазн. Если грехи против самого себя мучают… Надо их прощать? Скажи мне!

– Какие именно?

– Этого я тебе не скажу. Только будущее скажет.

– Не знаю.

– Не знаешь, а мучаешься. Я думаю, что нельзя прощать грехи против себя, а против других – нужно… обязательно.

– Наоборот…

– Дурак ты!

– Может быть.

– Как это наивно!

– Как ни странно, а меня чужие-то грехи мучают сильнее, чем свои собственные. Я хочу создать свою секту,– Андрей вытянул шею и заговорил шёпотом, как будто их могли подслушивать.– Мы могли бы там прощать.

– Нет, урод, нет. Что ты несёшь! Подкармливаться чужими грехами… как на паперти. Это спекулянство. Это чужое. Это больнее… Поэтому дважды нельзя… Я много думал. И испытал. Где-то неделю назад мне было так хорошо, так спокойно. И что-то вдруг начало в груди щекотать, затем рвать её,– Клинкин руками схватился за грудь и стал её сильно растирать.– Думаю, что такое? Почему так сразу тяжко стало? Я вспомнил, что как-то читал в интернете версию, что Гитлер не погиб… ничего же ведь не доказано… что он смылся в Аргентину задолго до взятия Берлина… и что там прожил ещё лет тридцать… до самой глубокой старости. И знаешь, что мне представилось?.. Что я стою на берегу Атлантического океана, а сзади – маленькая, забытая аргентинская деревушка. И вот там за этими волнами…за штормом… на другом берегу валяются в земле пятьдесят миллионов тел. А море такое голубое… и такое буйное. Ветер вокруг. Природа! А там… за волнами пятьдесят миллионов. Мне показалось, что я упал на землю… и без звука кричал. Я звал хоть одного из них. Хоть кого-нибудь. Хоть даже кого-нибудь живого. Ты представляешь какого ему было?

– Да… Полюбишь человека, полюбишь и Бога.

– Да речь не об этом.

– А о чём же?

– О равенстве, что ли?