Майские страсти

– А всё-таки Настя изменилась. В детстве… да даже и не в детстве она была другой,– сказала она и посмотрела на Андрей, ожидая его поддержки или согласия.– Да, другая.

Яськов медленно достал из пакета бутылку шампанского, открыл, отхлебнул пару глотков и с несдерживаемой злобой сунул под мышку Мелюкову.

Настя наблюдала за этой сценой, часто моргая, словно пытаясь отогнать набегавшие слёзы. Она казалась растерянной, но сквозь эту растерянность, как и у всех красивых девушек, проглядывала лишь усилившаяся. девственная прелесть страдания. Настя приоткрыла рот, будто пытаясь что-то сказать. Её губы побледнели. Есть в несчастных людях особенная прелесть, какая-то живопись жалости.

Настя, действительно, была другой, хотя и не об этом говорила её сестра. Алина не всё знала об отношениях Андрея и своей родственницы.

По скрытым от этого романа причинам пару лет назад из настиного тщеславия начала произрастать скромность, которая впоследствии жестоко это тщеславие поглотила.

Вот о чём размышляла Настя, глядя на сестру, стоявшую возле церкви.

– Это не понимают либо тупые, либо кретины,– сказала Искупникова, продолжая предыдущую мысль.

– Она, наверное, раньше страдала сильнее, чем сейчас,– пробормотал Андрей таким тоном, словно Искупникова его вынудила вырваться откровенностью.

– Ну а ты уж и рад подскочить… Вот он! Как услышит «страдание», так вот! Прибежал! Прискакал! Тут как тут! Со своими разберись…

– Со своими я разберусь.

– Только винить никого не надо… и кричать тоже.

– Да я никого не виню. И бога за свои страдания прощаю. Но не прощаю Его за чужие страдания. Но…похоже… что я заслужил видеть, как мучаются другие.

– А я и без этого прожить могу,– как будто обиделась Алина и отвернулась.

– Да… ты и без шампанского прожить можешь, без этого яда. А что это будет за жизнь для тебя?..

– Что?– Искупникова вновь напряжённо вглядывалась в глаза Андрея.– Ах, да! Ну да… Мне надо пить, конечно!

– Чтобы грешить?– спросил Клинкин, осушив свой стаканчик и бросив его на асфальт.

– Чтобы тебя вспомнить,– со снисходительной улыбкой на лице Искупнкова премило опустила головку, как это делают, когда жалеют другого человека.

– Ты – талантливая грешница,– якобы мечтательно, подняв глаза к небу, сказал Клинкин.– А вот я… у меня… хватило таланта отказаться от этого таланта.

Мелюков, злясь, что Алина слишком долго отсутствовала вблизи его шеи, сожмал в кулаке пустой стаканчик.

– И у меня тоже,– сказал он так, как будто перебил Дмитрия, но, опасаясь это делать, дождался пока тот закончит говорить.

На Искупникову свалилось равнодушие: она слишком быстро уставала от кипевших страстей. Но ум её работал. Она взглянула на купол церкви.

– У храма всё-таки. Может, милостыню подать?– сказала она полушёпотом, чтобы это было так, словно Искупникова думала вслух на случай, если её мысль проигнорируют,– настолько она боялась оконфузится в тот вечер.

– Можно ли не помогать людям, когда мы… такие… и всё равно как-то желаем друг другу добра!– тоже вполголоса сказал Яськов.

В эту минуту по противоположному тротуару шёл тучный мужчина в дорогом костюме под руку с тоненькой, высокой красоткой, одетой в застиранное красное платье. Он, словно хвастался нервным, пьяным шагом, выпячивал живот, видимо, имея дерзость за свои деньги не только находиться рядом с молоденькой девушкой, но ещё и нравиться ей.

Парочка перешла дорогу и приближалась к церкви.

– Э, молодые!– крикнул мужчина, ещё не подойдя к стоявшим рядом Андрею и Алине.

Те обернулись.

– Ах, ты баловник, мне подражаешь,– мужчина подошёл к Яськову и, глядя на Алину, потрепал его по плечу.

– А ну пошёл отсюда, пока рога тебе не срезала,– с крайним отвращением вскрикнула Искупникова так, что мужик не по-детски испугался и чуть ли не галопом понёсся обратно на противоположный тротуар. Красотка за ним не успевала. Она только у перекрёстка смогла доскакать до своего кавалера. Такие донжуаны вечно бегут ото всего, даже от возлюбленных. Правда, они их, действительно, любят, но так же любят и покой уюта любви. А этот кавалер оказался ещё и пьяным.

Искупникова уже чувствовала, что прошлая сцена с парочкой сильно воспалит её нервы. Ей хотелось что-то непременно сделать и она выпила стаканчик шампанского.

Мелюков, держа в руке мелочь для милостыни и нарочно изображая подлеца, чтобы потом отчётливее стали видны его добродетели, сказал:

– Теперь он даже на её звонки отвечать не будет, когда ей будут нужны монеты. Гад, в общем.

– А ты не такой уж и дурак,– с робким удивлением ухмыльнулась Искупникова.

Она пошла к старушке вслед за Мелюковым. Он бросил мелочь в ладонь бабушки, а Алина нагнулась к ней и, хихикнув, не бросила ничего.

Они вернулись под смех подружек Искупниковой.

– Почему ты не подала?– спросил Клинкин.

– Чтобы ей напомнить о бедности?– выдавила из себя Алина.

– Ты дура? Она же сама просит. А то она и так не понимает.

– Значит, она слепая, если это понимает. Значит, должна прозреть. Вот он мой Бог, а не этот,– сказала она, показывая пальцем на купол.

– Теперь я понимаю, почему ты меня…– осёкся Яськов.

– Что? Ну что тебя?– закричала Алина.– Нужен больно! Чтобы я тебя…

Искупнкова задрожала, словно голая на морозе. Она кричала, а Андрей настолько растерялся, что не сознавал, о какой подоплёки противоположности слов Алины должен был догадаться:

– Не нужен! Не нужен!..

– Почему? Как?

– Как той девке тот мужик не нужен!

– Вот от того, что не нужен, он и будет счастлив!

Мелюков размашисто засмеялся и подавился, словно своим же смехом. Он кашлял и краснел.

– Бога бы побоялся!– улыбнулась Андрею Алина и взглядом указала на церковь.

– Он сам боится,– сказал Яськов.

– Чего?