Майские страсти

Она видела закономерное слияние событий, которые спровоцировали наступивший катарсис страстей. Чувство ласковой, осторожной, детской, затаённой тяги к Андрею и осознание того, что он её любит дикой, неумелой, извращённой любовью леденящим инеем тоски покрывали её и без того мёрзнувшее сердце.

Алина смотрела на деревья, – листья молчали под игом безветрия; смотрела на улицу, – не было ни пешеходов, ни машин; смотрела на светофор, – тот внезапно сломался,– во всём ей виделось то ли затишье, то ли омертвелость.

Скрестив на груди руки, она подошла к старушке, стоявшей на коленях перед зеркалом милостыни, и села возле неё на тротуаре.

Искупникова достала из пачки сигарету и закурила.

– Не живётся?– не смотря на Алину, спросила старушка.

– Помолчи, ба!– с родственной нежностью сказала Искупниква.

Алина в долгий затяг, по-мужски, курила и смотрела перед собой. Руки немного дрожали приятной, постстрадальческой дрожью. От какого-то неожиданного облегчения Искупниковой хотелось смеяться. Даже маячившая перед ней любовная пустота не напрягала, хотя и надменно-властно сковывала душу.

Снова воспоминания посыпались с прежней быстротой. Алина боялась, пусть даже и через плечо, оглянуться на прошлое. Она хотела отрезать его от настоящего и к её удивлению и огорчению это получилось. Впереди мелькало будущее без отпечатков ушедшего. И это будущее грязнило так же ненасытно, как если бы оно было прошедшим.

Алина посмотрела на старушку. Она поразилась той надменности, с которой та стояла на коленях. Искупникова считала её счастливым человеком. Алина внутренне улыбалась тому, с какой лёгкостью, без дрожи в теле, стояла старушка.

– Покуришь, ба?– отвернувшись от неё, Алину бросила окурок на тротуар и затушила его каблучком.

– Куда мне!

– А мне!

– Не возьму я от тебя ничего! Алина встала, погладила старушку по голове и вызвала по сотовому такси. Пока Искупникова ждала, страшная, угрюмая мысль заблудилась в её уме. Алина исподлобья взглянула на старушку. Искупникова только теперь осознала странность происходящего. Было уже очень поздно,– в такое время милостыни никогда и нигде не просят. Да и когда друзья только пришли к церкви, об этом тоже можно было подумать. К тому же в лице во взгляде старушки ощущалось что-то потустороннее, магическое,– так на своих врагов смотрят колдуньи, так и бабушка смотрела перед собой на пустую улицу. «Не сошла ли она с ума?»– подумала Алина и сама начала вглядываться в пустынность улицы. Искупнкиова вздрогнула, как будто только что вышла из бани на январский мороз.

Когда она смотрела на нешевелившиеся листья и на пустую улицу, ей казалось, что хуже уже никогда не будет. После выкуренной сигареты, находясь рядом со старушкой Искупникова была уже не убита; она была раздавлена.

Одуревшим человеком она села в подъехавшую машину.

Часть Четвёртая. Глава 1. В козьем парке

Если спуститься к Оке оттуда, где заканчивается Черкасская улица, то встретиться на пути зелёное, дышащее жизнью местечко, которое горожане привыкли называть козьим паком.

Видна река, чувствуется влажный запах водоёма, под ногами играет с ветерком сочная травка, любопытные деревья склоняют головы, чтобы посмотреть на эту кокетливую игру.

Молодые родители гуляют с детьми, молодые повесы и девушки смакуют шашлыки, запивая или вином, или коньяком.

Разве это не есть картина вечного бытия? Свежесть рядом с увяданием, радость рядом с вредительством, навинность рядом с отчаянием, добро рядом со злом.

Мангалы в двадцати метрах от детской площадки, пластиковые стаканчики в десяти метрах от резинового мячика.

Шаг в сторону – и из девственности – в разврат, шаг в сторону – и из кабака – в храм.

Есть два рода дружеских компаний: в одних собираются только те, у кого души слишком малы, чтобы страдать; в других – только те, кто страдают (в том числе и те, кто своих страданий не сознают).

Компания второго рода собралась в воскресенье в козьем парке, чтобы отпраздновать день рождения Андрея.

Товарищи встретились в три часа на берегу Оки. Клинкин помог Яськову принести мясо, салаты, овощи и выпивку.

Когда они пришли, Алина, Настя и Мелюков уже были на месте.

– Неприлично,– сказала Искупникова и подкатила к небу глаза.

Яськов и Клинкин тревожно посматривали друг на друга, словно в чём-то не были уверены.

Затем имениннику Алина подарила золотой браслет, Настя – серебряный амулет в виде маленького амура, Мелюков – бутылку «Джек Дэниелс».

У погоды тоже были, как будто, именины. Солнце светило так, что Искупниковой даже в солнечных очках приходилось щуриться. Эти майские лучи способны слепому в душу залезть. Ветерок, не найдя облаков на небе, не знал, чем заняться и неназойливо флиртовал с верхушками деревьев. По берегу разносился горячий аромат шашлыка из свинины. Соседняя компания из пяти мужчин лет сорока, видимо, начала гуляние с утра и попахивала сладким перегаром.

Алина приспустила очки и, как бы нехотя, оценивающе посмотрела на гуляк. Ухмылка тронула уголки её матово-розовых губ. Она снова подняла очки на глаза. Выглядело это пафосно и торжественно.

В её настроении и внешнем виде чувствовался умысел, быть может, невольный (да, есть и такие умыслы!) На ней было короткое голубое – под цвет глаз – платье (правда, оно странно поменяло цвет глаз Искупниковой, который на фоне этого наряда превратился из небесного в синий) с чёрными фианитами на груди, что придавало ему торжественно-трагический вид. Прийти на берег реки в туфлях на шпильке значило или распрощаться с умом, или с приличием. Щёки Искупникова раскрасила розовыми тенями, в то время, как на губах не чувствовалось даже запаха вчерашней помады.

Яськов и Мелюков были в футболках, джинсах и кроссовках, Клинкин – в футболке и шортах, Настя – в красной футболке, чёрной юбке короткой юбке и белых кроссовках, почти точно в таких, как у ребят.

Прошло полчаса после того, как встретились. Выпили по три стопки коньяка, закусили шашлыком и присели на скатерть перекурить.

– Всё-таки, в отдыхе на природе, одни удовольствия. Нет неудобств.,– выдохнул уже пришедший на праздник пьяным Мелюков.

– Ну как сказать… Вот Алине, наверное, неудобно, на шпильках,– засмеялся Клинкин, глядя на Искупникову и прикрывая этим смехом напряжение от изучения её чувств, внутренней душевной реакции.

Андрей привстал и сел вновь на место.

Алина отвернулась от Дмитрия и, сорвав травинку, положила её кончик в рот и начала его покусывать.

Дмитрий наизусть чувствовал, что надо говорить дальше, но зная, насколько молчание неприятно Андрею и Алине, продолжал с ухмылкой во взгляде наблюдать за Искупниковой,– эксклюзивный мучитель.

– Да,– как будто, не вытерпев, повернулась к нему Алина,– Неудобно. Ну и что? Так надо. Тебе-то что?

– Да мне-то как раз ничего. Может, Андрюшечка за тебя беспокоится. За твой комфорт, так сказать…

– Что ж ты хоть прёшь… на нас. Не сидится? О шпильках заговорил. Ну-ну.

– А знаешь, мне сейчас очень хочется какую-нибудь подлость совершить. Вот именно сейчас настроение такое. Подлость, да! И именно самую мелочную. У тебя… не бывает таких настроений?

В этот момент мальчишка, игравший неподалёку, угодил мячиком в голову Мелюкову. Тот, стараясь удержаться, нащупывал руками в воздухе равновесие и попал ладонью в «Оливье», даже не почувствовав этого. Майонез, горошек, колбаса, кукуруза так и остались на этой несчастной руке.

– Пойду с мужиками накачу,– сказал он и, кряхтя, встал.

Дождавшись он отойдёт к другой компании, Алина вскрикнула:

– Какую подлость?

– А какую ты хочешь?– улыбнулся Дмитрий.

– Не шути со мной. Особенно сегодня.

– Я тебе сейчас дам, в таком случае, один совет…