Майские страсти

– Нет, ничего мне не надо давать, а то можно получить. Ты въехал?

– Въехал, въехал. А подлость в вопросе. Ты счастлива?

– Что?

– Счастлива?

– Нет.– Алина, наклонив голову, рукой опрокинула пядь волос со лба. Губки сморщились так, словно она выпила самогонку и не закусила.

Тут к ним стал приближаться Мелюков и в пяти шагах от скатерти, споткнувшись, рухнул на землю. Его джинсы разорвались. Из дырки показалось мохнатое колено, из которого уже начала плакать кровь.

– Упал,– сказал Мелюков, садясь на скатерть.

– Мы видели,– с неумелой насмешкой в голосе сказал Настя и покраснела.

– Дайте подкурить, что ли…

– От коленки подкури,– сказала Алина и снова повернулась к Дмитрию.– Ну так что? Какую подлость? Я жду. Долго мне ждать?

– Не понял вопроса, Алин,– пожал плечами Клинкин.

– Всё ты понял. Давай.

– Ну, предположим, есть люди несчастные. И они влюбляются друг в друга. Эти два несчастных человека. И это очень удивительно, потому что так влюбиться – это один случай на миллион. И вот парень нарочно не устраивает своё счастье, чтобы быть наравне с безнадёжно несчастной девушкой, вот такой, как ты. Подлость?

– С твоей стороны…

– Ну конечно, с моей стороны это подлость…

– Ха, здесь ничего нового. Везде ничего нового.

– Если бы он сказал ей, что любит её, чтобы она сделала?

Алина опустила голову и, зная, чем завершит вопрос Клинкин, заулыбалась до того, как Дмитрий закончил говорить.

– Да Дим! На свете ещё живут люди, которых даже на кусочки разорвать – это унижение.

– Как это?– вытаращил глаза Клинкин и нарочно пытался казаться оскорблённым, прикладывая к груди руки.

– А вот так,– сжав челюсти сказала Алина и выплеснула коньяк из стаканчика в лицо Клинкину.

– Дура! Что ещё можно сказать!– Он медленно и нехотя вытирал ладонью лицо.

– А ты святой. Вдруг его лицо исказилось страшной, мистической гримасой.

– Как это?– вскрикнул Дмитрий не своим, словно загробным голосом, голосом какого-то воскресшего чудища,– такой металлический звук бывает, когда два автомобиля вскользь задевают друг друга,,– такой звук, после кот рого по спинам свидетелей разбегаются холодные мурашки.– Ты? Мне? Кто тебе позволил мне такое говорить!

Клинкин схватил Алину за шею и начал душить. Искупникова, словно ждала этого, и послушно откинула голову назад, чтобы Клинкину было удобнее делать своё дело. Ласковым взглядом Алина смотрела на него. Её губы слегка соприкасались, порой на полмгновения отрываясь друг от друга.

Когда Клинкин кинулся к ней, Андрей и Мелюков испуганно вскочили. Они стали глядеть друг на друга, Секунд пять они бездействовали, после чего накинулись сзади на Дмитрия. Тот при первом же прикосновении руки Андрея отбросился от Алины и сел на скатерть, точно ему нужно было, чтобы кто-нибудь его пробудил от горячки страстей.

«Как это?» эхом, казалось, ещё долго летало над козьим парком. Было чувство, что оно раздавалось снова и снова, заставляя отдыхающих оглядываться на Клинкина, заставляя детишек забывать о резиновых мячиках, скакавших без их опеки куда-то вдаль.

– Хм,– наклонила на бок голову Алина, поправляя волосы.– Странно. Все на тебя смотрят сейчас. И заметь, не из-за твоих глаз или губ, не из-за твоего лица. Вот как один громкий шаг может перевесить все красоты.

– Можешь шутить. Я тоже шутил,– ответил Клинкин.

– А я и не шутила. Вот ты идиот. Только к чему все твои прелести, если теперь они мало кого заботят.

– А твои? Кстати, я тоже не шутил…

– В поддавки я ни с кем играть не хочу,– наклонившись к Андрею, прошептала Искупникова так, чтобы это слышали все.

За полминуты Настя со злобой, боявшейся разоблачения,– со злобой исподтишка,– дважды наливала для Мелюкова в пластиковую стопку коньяк. Он её не просил и, чувствую предельное опьянение, выпивал с опаской.

– И я этого не хочу. А что делать? У тебя другого выхода нет,– сказал Дмитрий.

Мелюков принял от Насти третью стопку и выпил. Андрей посмотрел на них с любопытством. Настя облегчённо, даже радостно, выдохнула. Она не заметила, что Яськов наблюдал за ними.

– Выход… не выход. Это не важно. Суть в том, что я этого не хочу, значит это правда. Я не обманываю ни себя, ни других. Даже именинника. Хотя он этого и заслуживает, будь он проклят,– в этот момент. Клинкин подвинулся к Андрею и сказал ему на ухо: «Опять… Видишь? Как она грех свой любит! Как она тебя любит! Опять!»– Шучу, шучу. Сегодня я, кончено, всерьёз не могу такое говорить.

У Яськова пересохло во рту. Он облизнул запёкшиеся губы. Во рту было горько. Ему показалось, что он чуть не поцарапал себе язык.

– Что он тебе сказал?– спросила его Алина.

– Он сказал страшное.

– Что?

– Что ты любишь свой грех,– ответил Андрей с тем тихим подобострастием, с которым несчастные люди говорят о суициде и самоубийцах.

– О, вот это номер! Ну спасибо!..

– Не переживай. Я превосхожу тебя…

– Ты мня превосходишь только в дебилизме. Что ты хоть так глаза выкатываешь! Как ты не можешь понять…– с горечью рокового, последнего отчаяния сказала Алина.

– Да…

– Что ты дакаешь!

– Я хотел сказать…

– Проехали.

– Дайте подкурить, что ли…– сказал и икнул Мелюков.

– Ты что?– вскричала и тут же успокоилась Алина.– Ты-то помолчи. Ты уже забыл, что уже пытался привлечь наше внимание этим манером. Ты уже просил подкурить. Ты хоть не расстраивай меня, голубчик…