Алый парус для енотов

Пришло обычное утро с обычными делами. После обеда воздух в палате спёкся, под простыней кожа собрала пот и влагу. Фируза села на кровати, открыла книжку. Кристя с наушниками серьёзно смотрела на экран.

– Что ты там рассматриваешь? – спросила Валя.

– Музыку слушаю.

– А вид такой, будто изучаешь уголовный кодекс.

И опять засыпали после обеда, стремясь ускорить течение времени. Но в этот день проснулись от грохота, шума, громких выкриков в коридоре. Фируза заметила: в стационарах во время тихого часа становится особенно шумно, как будто персонал мстит за то, что ему не положен дневной сон.

– Да что ж вы так шумите-то? – с раздражением вырвалось у нее.

Шум в коридоре нарастал, и в нём уже ощущалось что-то неслучайное. В палату, вжав голову в плечи, вошла испуганная «стриптизёрша». За ней резко закрыли дверь.

Она присела на свободную кровать и пришибленно сказала:

– Женщине плохо стало. Помните, в коридоре лежит за ординаторской. Она упала в туалете, вроде с сердцем что-то. Сейчас около неё все медики, заведующая. Реаниматоров вызвали…

Они подавленно сидели на кроватях и вслушивались в невнятные звуки. Так вот для кого тщательно стелили постель. Обычно этим занимаются сами больные. Значит, её должны были заселить сюда.

В палате установилась тишина, которая казалась особенно глубокой на фоне нарастающего беспокойства в коридоре. «Стриптизёрша» вынула телефон и вполголоса стала рассказывать о происходящем.

А Фирузе вдруг представилась картина, как невнятное видение, о котором потом вспоминаешь с недоумением: было это на самом деле или привиделось…

В коридоре под потолком притулилась Душа. Сверху ей было видно, как упало тело на кафельный пол больничного туалета, как сбежались ангелы в белых халатах, засуетились вокруг, как больных загнали по палатам и захлопнули за ними двери. Как откачивали тело, пытаясь вернуть его к жизни.

Справа от неё слегка качнулась тонкая кривая проволока, и два круглых блестящих паучьих глаза мимолётно скользнули по Душе. «Я твоё зримое проявление», – молча сказал паук. Тайное понимание общности миссии читалось в их взглядах.

У Души было несколько минут, чтобы принять решение. Она плавно полетела по туннелю к тёплому яркому свету. Некие сущности проступали в прозрачном воздухе белыми светящимися контурами лиц. Они радостно приветствовали Душу, улыбались ей. Вокруг был воздух, напоенный ароматами трав и цветов. Царили тишина и покой. Великая благодать охватила Душу. Впереди блеснула Непростая Река. Тому, кто переправлялся на другой берег, все пути назад были отрезаны. Оттуда никто не мог вернуться назад.

Душа замедлила полет, оглянулась. В прозрачном воздухе, как раструб, висел туннель. Он дрожал в тёплом воздухе. На другом конце его светилась крохотная светлая точка. Там продолжалась борьба за жизнь её тела. Оно подскакивало от разрядов дефибриллятора; глухо всхлипывал аппарат, неустанно качая кислород.

Вся жизнь данного ей Богом тела пронеслась перед глазами Души. Река этой жизни текла непросто, как у большинства людей. Но все мысли были заняты материальным, в них не было места Душе. И даже когда ход событий толкал к тому, чтобы человек задумался о духовном, тело подчинялось только примитивным потребностям. Душа устала от ощущения полного сиротства.

– Прости, – тихо произнесла Душа и, отвернувшись от туннеля, плавно полетела к Реке и пересекла ее, уронив несколько слезинок в воды. Все бремя земных забот покинуло её. На этом берегу воздух был теплее и ярче, ароматы приятнее, и контуры лиц счастливее и безмятежнее…

– Данные пациента? – послышался из коридора нетерпеливый молодой мужской голос.

– Всё, признаков жизни нет, – приглушённо ответил женский голос.

Нитка жизни оборвалась…

Когда в коридоре стихло, Кристя вышла из палаты. Вернувшись, рассказала, что женщина так и скончалась около туалета. Парням из числа больных выдали перчатки, и они погрузили тело на вынос.

Фируза вдруг поймала себя на том, что сидит, оцепенев. В памяти снова ясно встала картинка из ночного видения. Реальность, сдвинутая по фазе. Целый день её царапало это перелистывание изображений лиц на прозрачных листах и их ожидание кого-то под четвёртым этажом. И это случилось… Как смерть незнакомой женщины связана с тревожным сном и её родными, как это связано с ней самой? Спросить у Майры?

Но кровать рядом стояла пустой. А где женщина, которая вязала целый день? Повернувшиеся к ней лица выразили недоумение. Никого здесь не было. Так вот же на кровати лежат шесть связанных ею чёрных квадратиков для мытья посуды. Не знаем, откуда они взялись. Взгляд Фирузы поднялся к потолку. Над ней чёрной нотой прилепился паук.

День пятый

День снова медленно погружался в ночь. Так же ярко светил фонарь. Пациенты лежали на кроватях, занятые каждый своим делом. И уже Морфей подкрадывался к ним, мягко укутывая в мягкое забытьё, обещающее сон. Но вдруг ярко вспыхнули лампы дневного света. Сминая лица в морщины, щурясь, все посмотрели на вошедшую медсестру со штативом для капельницы, за ней следовала новенькая пациентка. Повозившись, та легла на кровать. Медсестра ввела иглу в сгиб локтя.

– Надо выключить свет, – сказала Надя. – А то мошкара налетит.

– А как я под капельницей буду лежать в темноте? – возразила новенькая.

– Да в палате не так уж и темно. Вон уличный фонарь как светит. Прямо в окно, – ответила Валя.

Фируза посмотрела на белый потолок. Несколько трубок дневных ламп забраны в широкие прямоугольные плоские плафоны. Изнутри матовое стекло усыпано мелким черным песком.

– Ой, – тут же вскочила она с кровати.

Белые простыни покрылись чёрными точками, будто все постели кто-то, созорничав, посыпал чёрным молотым перцем. Этот чёрный сухой дождь все сыпал и сыпал. Фируза посмотрела за окно. Подталкиваемый мощным светом фонаря, в палату летел густой серебристый снег – мошкара. Она билась о стекло лампы на потолке и чёрным снегом падала на постели. Круглый, пылающий белым, уличный фонарь извергал из своего застеколья этот нескончаемый сонм и прямым путем направлял поток к другому слепящему свету.

Всё вокруг было усыпано трупиками мошки. Они, как чёрная пыль, как долгий трындёж по телефонам, были многочисленны и назойливы. И некому было противостоять этой рати.

Выключив свет, начали отряхивать простыни…

И снова настала ночь. Но во снах сиял солнечный день. Она шла по тёплой, слегка подрагивающей под шагами земле, обмениваясь понимающими взглядами с оранжевыми пушистыми головками цветов. Над ними свободно порхали бабочки, одна красивее другой. Между сочно-зелёными стеблями цветов легонько колебалась тонкая серебристая паутина. Но она знала, что бабочки в неё не попадут. И кто-то рядом, чуть позади, сочным негромким голосом объяснял что-то очень лёгкое и светлое…

Потом картинка сменилась. Она увидела белое трепещущее покрывало на деревьях и газонах. И это тоже были бабочки, но все одинакового белого цвета.

– Не надо ими любоваться, – мягко говорил невидимый собеседник. – После них остается ареал, начисто лишённый зелёной растительности.

– Но ведь с этим надо что-то делать, – обеспокоилась она. – Мир без листвы и травы просто погибнет…

И вот уже она наблюдала за серыми бабочками, суматошно летящими на свет фонаря.

– Это тоже бабочки, – полувопросительно обратилась она к своему гиду. – Почему они все разные и по-разному ведут себя? Почему они не могут быть такими же свободными, красивыми, как те, над цветами?

Голос пояснил, слегка взгрустнув:

– Потому что белые и серые заражены вирусом бессмысленности существования, вирусом бесполезности или вреда.

– Почему они существуют? Ведь можно мир избавить от этого вируса?

Голос не ответил…

День шестой

Фируза открыла глаза. Первое, что она увидела: пауки вернулись. Два круглых тельца торчали на прежнем месте над окном. Невероятное ощущение тихого лёгкого спокойствия разливалось в душе. И во сне, и сейчас, наяву, она чётко осознавала, что сон – это сон, бабочки – это бабочки, она – это она. Это понимание, казалось ей, было ключевым в череде вопросов о смысле жизни. Где бы ни пребывала сущность, наступит срок, когда Душа замедлит свой полет над берегом Непростой Реки. Она подведет итог пройденному пути.

Летел ли ты бездумно, подобно примитивной мошке, по пути простому и понятному прямо к обжигающему свету. Или жил ты, как паук, плетя паутину, в которую попадала глупая мошка, обеспечивая тебе сытую беспечную жизнь. Или ты был разумной мошкой, вовремя свернувшей на самостоятельный путь, полный полезного служения Душе и разуму…

Во время обхода врач, еле скрывая удивление, сказала Фирузе: в её анализах не обнаружена инфекция и её можно выписывать.

С изумлением вчитываясь в диагноз «острый гастроэнтерит неуточнённой этиологии», она спрашивала себя: «Что это было? Почему всё это было?» Ощутив в руке паутину из жёсткой синтетической нити, она глянула на сверкающий в лучах солнца квадратик и вновь спросила себя: «Как определить то, где мы пребываем?»

Фируза быстро собрала пакеты и покинула больницу. На улице разом стихла головная боль. Она шла по тёплой, подрагивающей под шагами, земле, и душа её трепетала от ощущения лёгкости и свободы. Природа всем своим существом, каждым проявлением просто и естественно говорит о любви ко всему сущему – вот что она поняла. Мягко принимая в свои объятия, она наполняет души мудрым спокойствием, животворящей силой и полной незащищённостью.