Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив (сборник)

Возникло острое искушение воспользоваться моментом и задать хозяину дома главный вопрос. Возможно, если действовать решительно, Грейм сдастся и откроет душу. Но данное секретарю обещание заставило Тремейна отказаться от заманчивого плана фронтальной атаки. Если мистер Грейм обидится на вторжение, то Николас попадет в сложную ситуацию. Мордекай Тремейн с сожалением выбрал иной путь.

– Сегодня днем ни разу не встретил вашу сестру, – произнес он. – Наверное, она поехала в Калнфорд?

– Шарлотта? Она у себя, отдыхает. Даже не могу вспомнить, когда Шарлотта в последний раз была в Калнфорде. Она редко выходит из дома. Много времени проводит в своей комнате, в одиночестве. Боюсь, слишком много. Хотелось бы, чтобы она больше общалась с людьми.

– Мисс Грейм выглядит замкнутой особой.

– Шарлотта такая с детства. Светская жизнь приводит ее в ужас, а замужество представляется кошмаром.

Сентиментальная струна, отвечавшая за чтение «Романтических историй» и других подобных изданий, протестующее зазвенела.

– Жаль, – вздохнул Тремейн. – Не трудно понять, что в юности она была красавицей. Да и сейчас очень хороша собой.

– У Шарлотты был выбор, – пожал плечами Грейм, – но она всегда держалась так, словно любовь и брак внушали ей отвращение. Конечно, я пытался исправить положение, но не сумел повлиять на сестру. Постепенно она все больше и больше замыкалась, пока не превратилась едва ли не в отшельницу. Вот почему меня так обрадовала дружба с Люси… с миссис Тристам. В последнее время они часто видятся, и Шарлотта изменилась к лучшему.

– Миссис Тристам весьма необычная особа, – заметил Мордекай Тремейн. – Очень яркая личность. Ясно, почему ваша сестра потянулась к ней.

Бенедикт Грейм промолчал, однако не смог скрыть гордости. Оценить масштаб победы Люси Тристам не составило труда.

– Если позволите откровенное мнение истинного друга, – произнес Тремейн, – то скажу, что вы переживаете не самые легкие времена.

– Имеете в виду, что овечки не всегда ведут себя смирно? – сухо отозвался Грейм. – Порой – да, но в целом приятно сознавать, что все они в твоих руках. К тому же есть и компенсация. Подопечные знают, что могут доверять мне, и делятся своими сокровенными переживаниями. Но сейчас Рождество, и вы приехали, чтобы приятно провести время! Не нужно вытаскивать из пыльных шкафов воображаемые скелеты!

На этой шутливой ноте разговор закончился. Мистер Грейм вновь стал самим собой и с энтузиазмом занялся созданием теплой рождественской атмосферы.

Расставшись с благодетелем, Мордекай Тремейн попытался понять, что же на самом деле скрывается за жизнерадостным дружелюбием Бенедикта Грейма, и открытие вовсе не подтвердило первого впечатления. Несмотря на желание выглядеть уверенным, хозяин с трудом поддерживал в доме иллюзорную гармонию и сохранял положение великодушного властелина счастливого, пусть и слегка взбалмошного, семейства.

Мордекай Тремейн пережил всплеск сострадания – еще более острого в силу собственного сентиментального настроя. Да, сам он тоже до сих пор оставался романтиком и любил ощущать, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Вот почему душа распахнулась навстречу Бенедикту Грейму. Вот почему он с сочувствием воспринял стремление щедрого хозяина создать рождественскую сказку и разделил безыскусную радость украшения елки.

Бенедикт Грейм избрал для себя роль благодетельного деспота. Пожелал, чтобы подопечные приходили к нему в минуты печали и растерянности в надежде обрести дружеское утешение, совет и помощь. Однако, подобно прекрасной розе, на практике идеальная теория осложнилась многочисленными болезненными шипами.

Мордекай Тремейн размышлял о Шарлотте Грейм и о тех трудностях, которые тихая сестра доставляла брату, когда неожиданно увидел, как та собственной персоной направляется через холл к лестнице. Он шагнул ей навстречу:

– Мисс Грейм!

Шарлотта не обернулась, словно не услышала его. Тремейн окликнул снова, и на сей раз она намеренно притворилась глухой, ускорив шаг: подбежала к подножию лестницы и скрылась из виду.

– Все чудливее и странноватее, – пробормотал Мордекай Тремейн. «Алиса в стране чудес» занимала прочное место в его сердце, а это выражение пользовалось особой любовью.

Болезненно-нервная реакция Шарлотты почти не удивила: не ожидая столь откровенного выражения тревоги, Тремейн знал, что мисс Грейм катастрофически боится остаться с ним наедине. Но на этом события не закончились: впереди ждал интригующий инцидент, открывший новое пространство для размышлений. Он произошел, когда тусклый зимний свет окончательно сдался на милость темноты и по дому зловеще поползли тени. Тремейн сидел возле окна, смотрел на снег и вяло думал обо всем на свете. Очнувшись, обнаружил, что замерз, засиделся и покорился мраку.

Осознание собственного дискомфорта настигло его в тот момент, когда он встал, чтобы еще раз взглянуть на любимую елку Бенедикта Грейма. Определенной причины для этого не существовало – внезапная потребность возникла инстинктивно, не получив команды со стороны разума.

К этому времени Мордекай Тремейн уже успел ознакомиться с домом и без труда нашел большую комнату, где возвышалось чудесное дерево. Подчиняясь мягкому прикосновению, дверь бесшумно отворилась. Французские окна еще не скрылись за шторами, и в остатках света можно было рассмотреть возле стены елку, затейливо украшенную серебряными фонариками и блестящими гирляндами. Даже в полутьме взору являлась впечатляющая картина. Стоило ли сомневаться, что сияние электрического света и тепло праздничной атмосферы вдохнут в отягощенные подарками ветви новую жизнь? Бенедикт Грейм сумел создать великолепную иллюзию сказки.

Пока подарков не было: им предстояло появиться позднее, когда ночью Бенедикт Грейм облачится в традиционный костюм и явится к своему детищу в облике Санта-Клауса, – а сейчас висели только белые квадратные карточки с именами.

Обычно елка считается детской радостью, однако произведение мистера Грейма могло доставить удовольствие даже взрослым людям. От елки веяло искренней верой в доброту и мир. Мордекай Тремейн улыбнулся с легкой грустью. Холостяком он оставался не по собственному выбору и был бы рад видеть восторженные детские лица и сияющие счастливым ожиданием глаза.

Внезапно возникло ощущение постороннего присутствия.

В простенке между двумя французскими окнами, напротив елки, в глубоком кресле сидел человек. Уже привыкнув к тусклому свету, Мордекай Тремейн узнал высокий лоб, крючковатый нос и выступающие скулы. Эрнест Лорринг. Судя по всему, профессор не видел его. Тремейн вошел очень тихо, а внимание ученого странным образом сосредоточилось на великолепном рождественском дереве.

Даже короткое наблюдение за мистером Лоррингом вызвало у Тремейна дрожь. Хорошо, что ученый не заметил постороннего присутствия. Черты длинного узкого лица несли печать яростной, почти хищной злобы, редко свойственной людям.

Глава 7

Праздничный обед превзошел самые смелые ожидания. Казалось, каждый из присутствующих решил внести личный вклад в общее веселье, чтобы подарить Бенедикту Грейму такой сочельник, о котором он мечтал. Мордекай Тремейн смотрел вдоль длинного стола, где не осталось ни единого свободного места, и блаженно улыбался. Хлопушки, пестрые колпаки – над праздничным столом реял дух карнавала.

Остин Деламер держался так, словно скинул оковы официоза и решил забыть о честолюбивых планах. Сейчас он сидел в лихо съехавшей на левый глаз наполеоновской треуголке и радовался жизни. Пухлые ручки воодушевленно поднимались, словно помогая рассказывать соседке веселую историю. Шарлотта Грейм слушала его с тем же выражением наигранного возбуждения, что и вчера. Глаза блестели, щеки пылали румянцем.

Во главе стола возвышался сияющий Бенедикт Грейм. Всем своим видом он выражал удовлетворение и радость: рождественская традиция продолжалась. В эти минуты хозяин напоминал восторженного ребенка, наблюдающего за успехом своей затеи.

Даже Джереми Рейнер, утратив обычную мрачную серость, беседовал с дружелюбием, согревшим суровые черты и придавшим ему вид человека с безоблачным сознанием. Тремейн отметил, что причиной необычного оживления могло послужить соседство Люси Тристам. Устоять перед обволакивающим обаянием неотразимой женственности смог бы только окончательно заледеневший индивидуум. Изумрудно-зеленое вечернее платье переливалось в свете хрустальной люстры, подчеркивая роскошь уложенных в великолепную прическу каштановых волос и неотразимую притягательность фигуры.

Единственным, кто не поддался всеобщему веселью, был Эрнест Лорринг. Как и накануне, ученый поглощал пищу в сосредоточенном молчании, низко склонив голову над тарелкой и не замечая оживленного разговора. Несколько раз радушный хозяин пытался призвать профессора к общению, однако тот сидел слишком далеко и мастерски делал вид, будто ничего не слышит. Тремейн обратил внимание, как внимательно смотрит на ученого Николас Блейз. Догадаться, о чем он думает, не составило труда. Скорее всего в поведении Лорринга секретарь видел причину тревоги Бенедикта Грейма.

После ужина стулья словно сами собой придвинулись к столу, а ковры свернулись и спрятались по углам. С пластинок зазвучала танцевальная музыка, однако к этому времени обстановка до такой степени разрядилась, что неудобства никто не ощутил. Мордекай Тремейн оказался в паре с Дени Арден, о чем мог только мечтать.

– Не видел вас сегодня днем, – произнес он, уверенно ведя даму в пассадобле.

– Мы с Роджером долго гуляли и вернулись поздно, – пояснила она и добавила: – Вы великолепно танцуете.

– Это обстоятельство вас удивляет? Неужели я выгляжу совсем старым и дряхлым? – с шутливым отчаянием спросил Тремейн.

– Нет, я имела в виду другое. Вы оказались совсем не таким, как я ожидала.

Он взглянул поверх пенсне в той манере, которая придавала ему безобидный вид, хотя на самом деле сигнализировала об опасности.

– Чего же вы ожидали? – спросил он и негромко уточнил: – И почему?

Дени не оценила значения второго вопроса.

– Не знаю, – промолвила она. – Наверное, предполагала увидеть кого-то более внушительного. Может, даже устрашающего. Я всегда вспоминаю Шерлока Холмса, когда думаю о…

Она замолчала, словно осознав, куда ведет излишняя откровенность. Покраснела и притворилась, будто внимательно слушает музыку. Однако Мордекай Тремейн не собирался отступать.

– Когда думаете о ком? – мягко поинтересовался он, а когда Дени не ответила, подсказал: – Может, о детективе?

– Да, – неохотно подтвердила она. – Ведь вы детектив, правда?

– В некотором роде. Интересуюсь криминологией, хотя и не занимаю официального положения. Но кто же, позвольте спросить, рассказал вам о моем скромном увлечении?

Мисс Арден не спешила отвечать, словно хотела удостовериться, что никого не подведет, наконец проговорила:

– Роджер упомянул мимоходом несколько дней назад, когда узнал, что вы приглашены на Рождество. Видел ваше имя в газетах в связи с каким-то убийством.

– Известность – неизбежное следствие преступления, – вздохнул Мордекай Тремейн. – Очень жаль. Надеюсь, факт не вызвал смущения.