Лейвли с отчаянием взглянул на дверь, но Адель и миссис Дейтон продолжали его уговаривать, а жена побежала за башмаками и поставила их перед ним. Он поколебался с минуту, потом решился и стал обуваться.
– Вы совершили чудо, моя милая! – говорила обрадованная миссис Лейвли, провожая мужа на крыльцо. – Он очень любит меня, но ни за что не наденет обувь, как бы я его не упрашивала. Благодарю вас! Теперь я уж постараюсь его приучить не только к башмакам, но и к шерстяным чулкам.
Лейвли шел в башмаках, точно ступая по раскаленным углям, но углубившись в лес он остановился, осмотрелся кругом и юркнул в самую чащу кустарника. Прислонив ружье к дереву, он расшнуровал башмаки, снял их и повесил на сук. Потом, потирая ноги, как будто их свела судорога, поднялся с места, схватил ружье и весело зашагал вперед.
Начиная с этого дня, он обувался всякий раз, когда его просила о том жена. Замечательно было при этом только то обстоятельство, что он возвращался домой никак не иначе, как с той самой стороны, куда уходил из дому…
Глава XVII
Признания мулата
Миссис Дейтон и Адель были совершенно уверены в том, что мнимый мистер Гэвс проводит их до Хелены. Но Сандерсу вовсе не хотелось покидать ферму в такое критическое время. Сослаться на то обстоятельство, что его платье было в неприличном виде, было нельзя, потому что Уильям предложил весь свой гардероб к его услугам, и он придумал другое. Попросив у миссис Дейтон позволения поговорить с ней наедине, он сказал ей, что доктор Монро страшный шарлатан, и поэтому он боится оставлять его одного с пациентом. Имея возможность изучить медицину, он, Гэвс, надеялся быть более полезным здесь.
Миссис Дейтон вполне согласилась с его доводами и даже упрашивала его не покидать больного. Они с Аделью знали дорогу в Хелену и могли доехать совершенно благополучно. Но она выразила надежду, что мистер Гэвс позже посетит их.
Мистер Гэвс рассыпался в уверениях преданности, уверяя, что не замедлит побывать у таких любезных людей, как Дейтоны, и тогда уже обязательно увезет мисс Адель с собой, чтобы она увиделась с подругой.
– Мистер Гэвс, – начал доктор Монро, взглядывая на поспешно возвратившегося молодого человека и усмехаясь, как при воспоминании о чем-то очень забавном, – мистер Гэвс, как вы полагаете, не может ли самый опытный человек совершить странную ошибку? Мои пилки, разложенные здесь, напоминают мне… Но вы, кажется, меня не слушаете?
– Слушаю, – ответил Сандерс, погруженный в свои мысли.
– В таком случае, продолжаю. Это было в 1830 году, если не ошибаюсь. Врачи, живущие в Литл-Роке, вздумали сообщить через газеты о размерах гонорара за свои консультации. Это потому, что в то время никто не заботился о науке, а только о том, как бы урвать побольше денег. Под носом у врачей хоронили самые драгоценные трупы! Никто и не думал их анатомировать! Даже трупы казненных пропадали даром, подумайте только! Лишь бы деньги загрести. А брали здорово, сто двадцать пять долларов при каком-нибудь вывихе или переломе!
В это время являюсь я в Литл-Рок и начинаю практиковать по более дешевой таксе. Понятно, что моим собратьям это пришлось не по вкусу и они восстановили против меня общественность, воспользовавшись одной маленькой ошибкой, и заставили меня покинуть неблагодарный город. Мало того, они отправили на тот свет всех моих пациентов, распуская слухи, будто их уморили прописанные мной лекарства!
– А что у вас в этих маленьких пузырьках, которые вы расставили на столе? – спросил Сандерс.
– Осторожнее с ними, прошу вас! В одном из них мышьяк, в другом – азотная кислота, а в этом, самом маленьком, синильная кислота. Пожалуйста, не уроните его! Бели разобьете, я буду в отчаянии. Но послушайте дальше, в чем было дело. Одного купца в Литл-Роке подстрелили в ногу. Пуля прошла по самой странной траектории. Пробив мягкую часть правого бедра, она проскользнула в левую ногу и засела над коленом, откуда я успел, однако, ее вытащить, хотя и не без труда. Видите ли, опасаясь гангрены, я предложил пациенту отпилить ногу. Он согласился на все, желая только остаться в живых. Я принялся за дело, вдруг мой пациент кричит: «Вы не ту ногу пилите!» Действительно, я ошибся, но в таких случаях надо только не потеряться. Я говорю ему: «Что вы, пуля в этой ноге. Я знаю, что делаю». Он лишился чувств, а я закончил работу.
– Как! Вы отпилили ему не ту ногу, которую следовало?
– То есть как рассудить… у него так свело мускулы, что пуля сама выскочила из другой ноги от их напряжения. Молодой человек и не узнал бы ничего, но мои коллеги раструбили об этом по городу, стали говорить, что я ошибся. Одним словом, я был вынужден поспешно бежать из города тайком, оставляя неутешными моих многочисленных пациентов.
– А синильная кислота сильный яд? – спросил Сандерс, не слушавший вовсе его рассказа.
– Точно так, этот яд вызывает мгновенный паралич всей нервной системы. Да! С ним надо обращаться очень осторожно. Я мог бы вам рассказать многое. Мне два раза не посчастливилось с синильной кислотой. В первый раз случай этот был с моим лучшим другом. Я его очень оплакивал. Во второй просто с одним немцем. Но лучше промолчать об иных вещах, а то опять накликаешь на себя беду. Ах, прошу вас, не трогайте эту скляночку! Профану не следует иметь дело с такими ядами.
Он встал, пощупал пульс у мулата, положил ему руку на лоб и проговорил:
– Лучше, очевидно лучше. Можно приступать к операции.
– И вы полагаете, что он ее выдержит?
– Полагаю. Разумеется, мне было бы приятней приобрести целый труп, у меня нет еще трупа этой породы, но, за неимением лучшего, могу удовольствоваться и ногой. Зато обе руки ему сохраню. Это даже прибавит ему цену в глазах его будущего хозяина. Вы подумайте, невольник, у которого две руки для работы и только одна нога для побега. Впрочем, он наверное умрет. Но лубков у меня нет. Что же, я могу устроить их из березовой коры. Пойду нарежу ее. Вы останетесь при пациенте на несколько минут, мистер Гэвс? Отлично.
Лишь только он повернулся, чтобы идти, Сандерс схватил пузырек с ядом и спрятал в карман.
– Вот и мистер Кук, – сказал доктор уже на пороге, – я попрошу его помочь мне надрать коры.
Сандерс сорвал бумажку, в которую была завернута склянка. Нельзя было терять ни мгновения, но Дан простонал жалобно:
– Воды… воды…
– Он заговорил! – воскликнул доктор, быстро возвращаясь в комнату. – Он пришел в себя… и дыхание свободно. Ничего не поделаешь, достанется мне только нога. Сейчас приступлю к ампутации.
– Воды! – продолжал стонать несчастный. – Во мне все горит. Я все расскажу… все… только дайте напиться.
Доктор, несмотря на свою манию, понимал, что разоблачения мулата могли быть весьма важны для Уильяма, уже вошедшего в комнату. Он приподнял несчастного и поднес к его губам кружку с водой.
Сандерс был вне себя от бешенства, а мулат, глядя на Уильяма, прошептал:
– Maca Кук, я вас давно знаю. Обещаете мне помилование, если я признаюсь во всем?
– Обещаю, Дан, – сказал Уильям с состраданием. – Говори, и не бойся. Ты уже достаточно наказан.
Если расскажешь все чистосердечно, ты не подвергнешься наказанию.
– Обещайте мне, маса Кук, – продолжал мулат, – что этот мертвецкий доктор не изрежет меня на куски?
Говоря это, он указывал на Монро, слишком хорошо известного в Арканзасе страстью к операциям, даже вовсе ненужным.
– Он начинает бредить! – злобно закричал доктор. – Он называл меня «мертвецким доктором»?
– Будь спокоен, Дан, даю тебе слово, что мистер Монро не дотронется до тебя ни ножом, ни пилою.
– Вы даете самое необдуманное обещание, мистер Кук, – сказал доктор. – Вы не думаете о пользе науки. Притом этот червь умрет, если я не отрежу ему ногу.
– Лучше умереть… – прошептал больной, снова закрывая глаза.
– Слушайте, доктор, – сказал Уильям, видя, что несчастному необходимо отдохнуть, прежде чем приступить к признаниям, – я прошу вас оставить его в покое. Если он очнется без меня, поберегите его и не говорите ни слова о трепанациях и ампутациях, а я приведу моих дам. Они умеют ухаживать за больными.
Лишь только он вышел, Сандерс обратился к доктору, явно взбешенному распоряжением Уильяма.
– Не удивительно, – сказал он, – что человек, ничего не смыслящий в медицине, вздумал учить вас, почтенный мистер Монро, но что мешает вам настоять на своем?
– То есть как же это? – спросил озадаченный доктор.
– Мистер Кук запрещает вам трогать живого. Но мертвого…
– Я вас не понимаю.
– В вашем распоряжении столько ядов.
– Позвольте! Я не отравляю людей, милостивый государь! – искренне возмутился доктор.
Обычно Монро радовался всякому случаю, предоставлявшему ему труп или возможность отрезать человеку руки или ноги, но он никогда не решился бы на сознательное убийство и потому смотрел на Сандерса с удивлением и ужасом. Тот понял, что допустил промах, и сказал, чтобы как-нибудь поправить дело:
– Вы меня не так поняли, доктор. Я подразумеваю не что-либо смертельное, но какой-нибудь наркотик, усыпляющий человека на время. Но так, чтобы его сочли мертвым. Мистер Кук подумает, что мулат умер, и отдаст вам его труп. А завтра, уже отрезав ногу этому субъекту, вы возвратите его к жизни, к вящей славе науки и вашего знания.