Ключ и меч. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

– Святой Отец… Я не смею верить, что вы шутите со мной… Но еще больше не могу поверить, что вы серьезно… Меня еще даже не рукоположили в священники….

– Это можно исправить, дитя, – улыбнулся Сикст. – Ты нетерпелив и умен. Ты будешь учиться, а я буду направлять тебя. На первой консистории я сделаю тебя кардиналом.

Алессандро молчал, словно парализованный от радости и потрясения. Но Камилла также смотрела на брата глазами, мокрыми от слез. Неужели огромная перемена в его судьбе помутила его сильный разум?

Когда Сикст увидел ее застывшее лицо, он продолжил:

– Я делаю это и ради тебя, Камилла. Вот то искупление, которого ты так долго ждала. Не в крови человека, которого в свое время Бог призовет на Свой праведный суд, но через благие дела. У вас всех не будет повода для недовольства мной.

– В пасхальное воскресенье четыре года назад… – всхлипнула она, вспоминая своего сына.

– Так и есть, – с грустью кивнул Сикст. – И сегодня я бы возвел Франческо в ранг герцога. Тогда и Виттория с чистой совестью достигла бы цели своих амбиций. Весь Рим воздал бы ей почести.

– Брат! – вскричала Камилла, – как ты можешь жалеть это существо! Ты еще не знаешь, что произошло сегодня.

– А что произошло?

– В день твоего восшествия на трон Орсини публично обвенчался с ней в Риме. Это последний позорный удар, который он нанес тебе и всем нам.

– Так! – сказал Сикст, пораженный. – Третий брак! Если честно, я не заметил его среди тех, кто пришел с визитом вежливости. Вероятно, он хотел все завершить до окончания конклава. Что ж, посмотрим, будет ли она счастлива в роли герцогини. Возможно, ее глаза откроются сегодня, когда она узнает, что кардинал Монтальто взошел на трон Петра, и ее глупое сердце почувствует горькое раскаяние.

– Она и раскаяние! – презрительно рассмеялась матрона. – Она будет упиваться своим новым блеском.

– Мудрая женщина не стала бы меняться с ней местами, – возразил Сикст. – Пути Господни воистину неисповедимы, но в одном я уверен: она не будет рада своей герцогской мантии. Подумай, Камилла, – продолжал он, – если Паоло Джордано скончается от своей ужасной болезни, его род никогда не признает вдову и даже может оспорить ее наследство. Но если он останется жив, то она проведет свою молодость у постели больного. И если она снова будет искать утешения, может случиться, что изверг задушит ее собственными руками, как свою первую жену, светлейшую Изабеллу ….Я вижу вокруг нее только кровь и слезы.

Феличе никогда раньше не говорил так открыто. Камилла не узнавала молчаливого брата, который обычно держал все в себе. Как будто он хотел наконец открыться ей, окончательно похоронить прошлое.

Камилла хотела возразить, но он прервал ее и заговорил:

– Но теперь, моя дорогая, мы должны расстаться на сегодня. Мне еще многое предстоит сделать. Пока мы будем видеться не так часто, потому что ты не можешь себе представить, что сейчас на меня навалилось. Возможно, настанет день, когда мы оба будем тосковать по тихой жизни на Виа Папале. Так что прими Божье благословение и забудь о том, что осталось позади.

Сикст еще раз прижал ее к груди, а затем протянул руку внучатому племяннику для прощального поцелуя.

– И это действительно так, – заикаясь, спросил Алессандро, – как сказали Ваше Святейшество?

– Мое слово твердое, – ответил папа. – А пока возьми мою шапку с собой и береги ее. На консистории ее торжественно возложат на твою голову.

Сикст позвонил в колокольчик и приказал камергеру вызвать мажордома.

– Кстати, Камилла, – продолжал он, – герцогская шляпа не должна обойти твой дом. Я возложу ее на Микеле, как только он немного подрастет. А что касается твоих внучек – когда они станут взрослыми, в Риме, да и во всей Италии, не найдется дома столь древнего и знатного, который бы не искал чести ввести их в свою семью.

Вошел мажордом, и Сикст приказал ему:

– Сопроводите мадонну Камиллу и будущего кардинала Алессандро Монтальто по парадной лестнице, как подобает герцогине и принцу церкви. – И он благословил их обоих.

Ошеломленные и растерянные, они преклонили колени и повернулись к двери.

– Кстати, вот еще что, – сказал папа, удерживая их. – Я сделаю Сангаллетто своим тайным камергером. Верная чистая душа заслуживает этого. Ты, разумеется, можешь нанять другого управляющего. Скажи ему прямо сейчас, чтобы он тоже порадовался.

Спустились сумерки, и Сикст некоторое время сидел один в молчаливом раздумье. Через полуоткрытое окно доносился тихое и приятное пение Ave Mariа.

Но тут снова раздался стук в дверь и камергер доложил:

– Человек по имени Фонтана, который утверждает, что он мастер-строитель Вашего Святейшества, просит Вас принять его. Ваше Святейшество прикажет ему войти?

– Да, – кивнули Сикст, – но пусть это будет последний.

Фонтана тоже был ослеплен новым великолепием папы. Он бросился на колени перед белой фигурой, чтобы поцеловать серебряный башмак. Затем он с трудом проговорил:

– Святой Отец, я никогда не сомневался, что этот час славы настанет.

– Ты был прав, Доменико, – улыбнулся Сикст, приглашая его встать. – Этот день также станет счастливым и для тебя. Мы назначаем тебя нашим апостольским мастером-строителем. Тебе будет поручено много работы, возможно, больше, чем может выполнить человек. У тебя будут строители, инженеры, надсмотрщики и множество рабочих. Ты построишь церкви и дворцы и создашь новый Рим, если сможешь …. Но Мы хотим начать с самого насущного. Ты понимаешь, что Мы имеем в виду?

– Вода? – спросил Фонтана.

– Ты снова попал в точку, Доменико, – улыбнулся Сикст. – Да, вода, живительный поток. Ты все еще помнишь тот день в нашем винограднике – это, как я помню, произошло тогда, когда случилось несчастье – когда Мы показали тебе старые акведуки? Что ж, настал час восстановить их или построить новые. Мы заказываем это сегодня же. Но ты не должен изнурять себя на этих работах. Ты нужен Нам для более великих дел. Ты найми мастеров-гидротехников и сохрани за собой только общий контроль. Ты должен немедленно составить планы и смету расходов. Губернатор обеспечит вам охрану, чтобы вас не беспокоили при проведении обследований и предварительных работ. Но скоро Мы покончим с разбойниками. Тем временем прикажи в Тиволи добывать камни, а в лесах Неттуно заготавливать древесину. Все необходимые авансы будут выплачены сразу. Мы не будем экономить.

Сикст взволнованно ходил по комнате. Вдруг он остановился и спросил:

– Кстати, сколько кардинал Монтальто все еще должен тебе?

– Ничего достойного упоминания, Ваше Святейшество. Меньше, чем две тысячи скуди.

– С процентами?

– Нет.

– Что ж, Мы заплатим тебе две тысячи скуди в золоте. Это в полтора раза больше, чем в серебре.

Он сел за свой стол под красным балдахином трона и взялся за перо. Затем он передал вексель со словами:

– Мы благодарим тебя за то, что ты одолжил эту сумму кардиналу Монтальто. Все остальное оставим на завтра: твое назначение и твое вознаграждение. Мы все это еще обсудим.

Сикст произносил слова очень быстро, но все было ясно до мельчайших деталей, как будто он сам возглавлял строительство и уже давно составил все планы. Это был уже не молчаливый, скупой на слова кардинал Монтальто, а неугомонный правитель, для которого ни одна цель не казалась слишком большой. Фонтана был полностью захвачен грандиозностью великой цели, и она увлекала его за собой с головокружительной быстротой, захватывающей дух. Он почти не видел папу в полумраке; он видел только светлую фигуру, мелькавшую в сумерках, как когда-то давно угасшее пламя, которое внезапно разгорелось с новой силой. Затем перед его глазами возник другой образ. Он увидел мощный поток воды, который был запружен высокими плотинами и внезапно хлынул через края и затопил все вокруг.

– Дорогой, верный Фонтана, – сказал Сикст, протягивая руку для поцелуя, – Мы рады, что ты пришел сегодня. До завтра. Мы ждем твоих предложений о наших планах. И он отпустил мастера со своим благословением.

– Свет! – приказал Сикст вошедшему камергеру. – Позови тайнописца.

И он снова сел за свой стол под красным балдахином.

9. Герцог Орсини

На следующий день состоялось чествование нового папы римской знатью. Паоло Джордано Орсини был первым, кто преклонил колено перед новым правителем и поклялся ему в верности. Сикст пристально посмотрел на него и ничего не ответил на его льстивые речи. Это начало не сулило Орсини ничего хорошего. Он сразу же отправился к своему шурину, кардиналу Медичи, который попытался успокоить его.

– Фра Феличе, – сказал он, – обещал мне, что будет относиться к членам дома Медичи как к своим родственникам. Он человек слова, поэтому нет причин для беспокойства.

Но Орсини не был удовлетворен этим. Его совесть не давала ему покоя. Он настаивал на личной аудиенции, чтобы выяснить истинные намерения папы.