Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова)

Ему было приказано в двадцать четыре часа выехать из столицы и приступить к своим обязанностям в Динабургской крепости (ныне – город в Латвии Даугавпилс), где оказалась вакансия. Михаил Васильевич Чихачев поступил в Саперный учебный батальон.

Михайловский замок

Генерал-майор Клименко, начальник Динабургской команды, установил строгий надзор над вновь прибывшим молодым инженером. Товарищи тоже вначале отнеслись с долей недоверия, но познакомившись, помогали ему исполнять необходимые работы во время болезни. Брянчанинов оказался не в состоянии приноровиться к климату, вновь стал болеть, часто по целым неделям не мог выйти из комнаты. Впоследствии он писал: «…желание мое вступить в монашество, то есть приобрести деятельное познание христианства, так было сильно, что я не только не заботился о восстановлении моего здоровья, но желал его принести в жертву, лишь бы этою жертвою выкупить мне то село, на котором скрыто, по словам Евангелия, духовное сокровище…»[57 - Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский. Жизнеописание, составленное неустановленным лицом. Конец 1870 годов. (РПБ. Ф. 1000. Оп.2. 531) Опубликовано: Жизнеописание епископа Игнатия (Брянчанинова). – М., 2002.].

Осенью 1827 года Великий Князь Михаил Павлович посетил Динабург, где убедился в действительной болезни Брянчанинова и серьезности его решения оставить мир. Дмитрий Александрович вновь подал прошение об отставке. Через своего адъютанта Михаил Павлович передал, что не намерен насильно держать на службе человека, который отказывается от приготовленного ему видного и полезного государству служения. 6 ноября 1827 года инженер-поручик Дмитрий Александрович Брянчанинов получил Высочайший указ об отставке и немедленно выехал из Динабурга. По дороге в монастырь, одетый в нагольный тулуп, он заехал к своему другу Чихачеву. «Вот, я уже еду, а как думаешь ты устроить свою дальнейшую жизнь? Не раздумал ли ты еще последовать за мною?» Михаил Васильевич чистосердечно признался, что сможет решиться только при условии, если друг никогда не оставит его своей помощью. «Подавай же в отставку! А о не оставлении с моей стороны само собой разумеется!» Михаил Васильевич написал прошение об увольнении его от службы по семейным обстоятельствам и близорукости, но отставку не приняли.

Вечером, в день Рождества Христова, в одежде простолюдина Брянчанинов прибыл в Александро-Свирский монастырь к старцу, иеромонаху Леониду, поступив в монастырь на 21 году своей жизни. С согласия настоятеля архимандрита Варсонофия он облекся в послушнический подрясник из толстого черного сукна и вступил в число монастырской братии[58 - М. Чихачев. – Л. Соколов.]. «Вступил я в монастырь, как кидается изумленный, закрыв глаза и отложив размышление, в огонь или пучину, – как кидается воин, увлекаемый сердцем, в сечу кровавую, на явную смерть»[59 - Плач мой. С.522.]. Непокорство и своеволие старшего сына оскорбило самолюбие его родителей. В гневе они отказали ему в материальной помощи и совершенно прекратили переписку. Впоследствии святитель писал: «Святая ненависть к ближним заключается в сохранении верности к Богу, в несоизволении порочной воле человеков, хотя бы эти человеки и были ближайшими родственниками, в великодушном терпении оскорблений, наносимых ими, в молитве о спасении их…»[60 - О последовании Господу нашему Иисусу Христу. С. 84.].

Монашество

Свято-Троицкий Александро-Свирский монастырь Олонецкого уезда

Основателем и первым игуменом Свято-Троицкого Александро-Свирского монастыря был преподобный Александр, уроженец Великого Новгорода. Юношей он тайно оставил родительский дом, горя любовью ко Христу и желанием все силы своей души посвятить служению Ему. Он начал свой иноческий подвиг в Валаамском Преображенском монастыре. В откровении преподобный Александр получил повеление от Пресвятой Богородицы уйти из обители. В 1484 году он избрал для уединенного жительства и монашеского подвига живописное место на правом берегу реки Свири. После длительного пустынного жития Господь открыл людям место его пребывания, что поначалу огорчило подвижника. В 1507 году во время молитвы необычайный свет воссиял в его келье, и в дверь вошли три Ангела в блистающих одеждах. В образе трех Ангелов Бог явился преподобному ради чистоты его сердца и повелел устроить на месте Своего явления обитель во имя Святой Троицы[61 - Житие и чудеса преподобного Александра Свирского. – СПб., 1995.]. Та к был основан монастырь, куда Господь 24 декабря 1827 года, спустя 320 лет, привел послушника Димитрия Брянчанинова, «прямо из офицерского мундира»[62 - Свт. Игнатий Брянчанинов. Т. VII. Письма. – М., 1993. 191. С. 415.].

Димитрий Александрович предал себя полностью в послушание своему старцу, иеромонаху Леониду, ежедневно открывая ему помыслы и малейшие внутренние движения души. Он старался скрывать в монастырской среде свое происхождение, искренне радуясь, когда его принимали за недоучившегося семинариста. Первое время братия из низшего сословия зачастую унижали его, испытывая глубину, искренность терпения и смирение молодого человека.

Александро-Свирский монастырь

Первым послушанием Димитрия было служение при поварне, где он поступил в распоряжение повара, бывшего крепостного человека своего отца, Александра Семеновича Брянчанинова. Тот послал нового послушника за мукой в амбар, бросив ему при этом мучной мешок, который обдал всего юношу белой пылью. Чтобы удобнее было всыпать муку, по приказанию повара Димитрий Александрович прихватил край мешка зубами. Впоследствии святитель часто вспоминал этот случай и уверял, что никогда более не испытывал в сердце своем такого утешительного восхищения от полного забвения своего «я» в монашеском смирении.

Однажды холодной осенью в числе прочих послушников Димитрий был назначен тянуть рыболовный невод на озере. Невод запутался на большой глубине. Монах из простолюдинов, знавший, что Брянчанинов был отличным пловцом и мог долго держаться под водой, послал его распутывать невод. Димитрий Александрович беспрекословно исполнил послушание, но вновь сильно простудился, еще более подорвав свое и без того слабое здоровье.

Проходя послушание в трапезной, послушнику приходилось читать поучения из творений святителя Димитрия Ростовского. Его чтение было настолько проникновенным, исполненным внутренней силы, что братия забывала о трапезе, внимательно слушая чтение. Многие плакали.

Исполняя послушание трапезного и ставя блюда перед монахами, Брянчанинов имел обыкновение в уме говорить: «Примите от меня, рабы Божии, это убогое служение». Однажды он внезапно почувствовал необыкновенное молитвенное действие, пошатнулся, в грудь его пало необычайно сладостное утешение, которое не оставляло его более двадцати дней[63 - Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский. Жизнеописание…].

Не только братия, но и старец Леонид старался внешне смирить Димитрия Брянчанинова. Статский советник Николай Акимович Барков, ревностный христианин, которого современники называли «святая душа», рассказал о приезде к нему из Свирского монастыря в кибитке отца Леонида, перед которым он благоговел. На улице был лютый мороз, бушевала вьюга. Отец Леонид вошел в дом, Николай Акимович приветствовал его и стал хлопотать о горячем самоваре. Ему пришло в голову, что вместе со старцем должен был быть возница, и он робко попросил позволения пригласить к чаю и его. Отец Леонид согласился, и хозяин позвал возницу. Его удивил красивый, молодой человек явно благородного происхождения, который смиренно остановился у порога. «А, что? Перезяб, дворянчик?» – спросил у него старец и затем обратился к Баркову: «Знаешь ли, кто это? – Это Брянчанинов». Николай Акимович низко поклонился вознице[64 - Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова, составленное его ближайшими учениками, и письма Преосвященного к близким ему лицам. – Спб., 1881.].

Высокий духовный настрой, искреннее горение к Богу, глубокое смирение и терпение при необыкновенных дарованиях приобрели огромное уважение и почтение Димитрию Брянчанинову среди братии Александро-Свирского монастыря, многолюдством которого он тяготился. Привычные для большинства людей явления природы навевали на него возвышенные думы, вознося его дух от мира тленного к миру горнему: «Пред окнами моей келии стояло древо, разоблаченное морозами, как скелет, разоблаченный смертию. Уединение изощряет чувства, изощряет мысль; круг действия их расширяется… Обнаженное древо служило для меня утешением: оно утешало меня надеждою обновления души моей»[65 - Древо зимою пред окнами келии. – Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. Т. 1. – М., 2001. С. 166–167.].

В 1828 году, в особом видении, сам преподобный Александр Свирский взял за руку Димитрия и отвел от раки своих мощей. По общему совету отец Леонид с учениками, принимая видение как волю Божию, решил переместиться в более уединенную Площанскую Богородицкую пустынь Орловской губернии[66 - Л. Соколов.].

К этому времени горячность послушника к старцу Леониду, который некогда «вырвал» у него сердце, стала остывать. «Испытаниям, хотя бы они совершались в духовном разуме, есть мера, свыше которой они утрачивают свою привлекательную духовную сторону, остаются при одной внешности. Усердие и ревность подвергаемого испытаниям начинают тогда ослабевать, когда не получают подкрепление в силе духовного разума»[67 - Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский. Жизнеописание, составленное неустановленным лицом. Конец 1870 годов. (РПБ. Ф. 1000. Оп.2. 531) Опубликовано: Жизнеописание епископа Игнатия (Брянчанинова). – М., 2002.]. Действия старца не должны быть соблазнительными для ученика и не должны превышать его меру. Когда подобное случалось в древних монастырях, это можно было объяснить тем, что пламенная молитва старца сверхъестественно удерживала ученика. Руководство таким благородным, высоко образованным, умным и глубоко духовным человеком, как Дмитрий Александрович Брянчанинов, было первым опытом в практике иеромонаха Леонида. Духовную неудовлетворенность послушника он воспринимал как проявление гордости, и напряженность в отношениях стала взаимной. Впоследствии святитель Игнатий писал: «Когда я поступил в монастырь, – ни от кого не слыхал ничего основательного, определительного. Бьюсь двадцать лет, как рыба об лед!»[68 - Святитель Игнатий (Брянчанинов). Т. VII. Письма. – М., 1993. № 92. (Собрание писем святителя Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского. Составитель игумен Марк Лозинский. – М. – СПб., 1995. № 162 (254, 92).] «Я желал быть под руководством наставника; но не привелось мне найти наставника, который бы вполне удовлетворил меня, который был бы оживленным учением отцов»[69 - Святитель Игнатий (Брянчанинов). Плач мой. – Полное собрание творений. – М., 2001. Т. 1. С.523.].

По дороге в Площанскую пустынь Брянчанинов заехал в Петербурге к своему другу Михаилу Чихачеву, служившему в Бобруйской крепости, открыл ему боль своего сердца и утешился братской беседой с ним. Михаил Васильевич подал второе прошение об увольнении от службы по домашним обстоятельствам и на этот раз был удовлетворен. 11 января 1829 года Чихачев прибыл в Богородицкую пустынь.

Площанская Богородицкая пустынь

Заштатная Богородицкая Площанская пустынь Севского уезда Орловской губернии расположена близ реки Березны и Площанского озера, от которого она и получила свое название. В XVI веке пустынь уже существовала. Во время Смутного времени обитель была разорена поляками и по окончании Смуты возобновлена монахом Киево-Печерского монастыря Прокопием по благословению патриарха Филарета и с дозволения Царя Михаила Федоровича. Центральным храмом пустыни является церковь во имя Казанской иконы Пресвятой Богородицы, где благоговейно хранилась главная святыня монастыря, дар Царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета – Казанская икона Божией Матери, почитаемая чудотворной[70 - Православные русские обители. Полное иллюстрированное описание всех православных русских монастырей в Российской Империи и на Афоне. – СПб., 1910.]. Порядок и чин богослужения в Площанской пустыни отличались своей строгостью и продолжительностью.

Димитрий Брянчанинов и Михаил Чихачев ежедневно исповедали отцу Леониду свои помыслы, чувствуя при этом большое облегчение, но Димитрий Александрович тяготился многолюдством в келье старца и стремился к большему уединению. Кроме того, он чувствовал особую ответственность за душу своего товарища, которого так решительно увлек за собой по монашескому пути. Не получая от иеромонаха Леонида благословения на уединенное житие, Брянчанинов скорбел, тосковал, «весь изныл и изнемог»[71 - Записки М. Чихачева. – Л. Соколов.]. Желая отвлечь послушника от опасного, по мнению старца, намерения, отец Леонид поручил ему составить жизнеописание своего духовника, ученика старца Паисия, насельника Молдавского Нямецкого монастыря схимонаха Феодора, что и было исполнено Димитрием Александровичем. В «Жизнеописании схимонаха Феодора (Ушакова)», были «беспристрастно обнаружены… и доблести, и слабости старца»[72 - Жизнь схимонаха Феодора. – Богословские труды. № 32. – М., 1996.]. «Полезно и приятно рассматривать прошедшее: время, уничтожая влияние пристрастий, обнаруживает и мрачность зла, и свет добродетели. Таким образом, деяния предков соделываются лучшим наставлением для потомков», – начинал свой первый труд послушник Димитрий. Важное замечание сделал он в своей работе: «Поистине тесен путь, ведущий в живот: ибо, с одной стороны, стесняют его наши неправды, а с другой – самые правды, когда они сопряжены с презрением и осуждением ближнего»[73 - Там же].

Однажды зимой 1829 года Михаил отправился в церковь к утрени, Димитрий не смог пойти с другом из-за плохого самочувствия и остался в келье. В тонком сне он увидел светлый крест во весь свой рост с таинственной евангельской надписью на нем. Над крестом были ветви и длани Спасителя. При кресте стоял сам Брянчанинов и его друг Михаил. Он услышал Голос, вопросивший его: «Знаешь ли ты, что значат слова, написанные на кресте?» – «Нет, Господи, не знаю» – «Это значит искреннее отречение от мира и всего земного. А знаешь ли, почему ветви и длани Христа Спасителя наклонены в ту сторону (где стоял Михаил Чихачев)?» – «И этого не знаю, Господи», – «Это значит, что и он должен участвовать в твоих страданиях»[74 - М. Чихачев.]. Видение окончилось, а Димитрий Александрович обрел необыкновенный дар духовного рассуждения. Болезненное состояние его исчезло без следа.

Узнав о чудесном видении, отец Леонид, наконец, благословил друзей вести уединенный образ жизни и относиться к общему монастырскому духовнику. Юные подвижники поселились в келье в монастырском саду и выходили из нее только в храм на богослужение или в трапезную, стараясь по возможности реже вступать в общение с братией. «Келья моя, келья! Убежище мое безгласное и бездушное!.. Оживляйся ныне, пока есть время. Оживляйся и представляйся мне в том виде, в каком будешь при обличении…» – взывал к своей спасительнице-келье, к своему уединенному убежищу послушник Димитрий Брянчанинов[75 - М. Чихачев.]. Много лет спустя, вспоминая это время, архимандрит Игнатий писал: «В тихую погоду, в солнечные, ясные дни выходил я на крыльцо, садился на скамейку, смотрел на обширный сад… Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась книга природы… Какое же учение прочитал я в саду? – Учение о воскресении мертвых, учение сильное, учение изображением действия, подобного воскресению… И ежегодно повторяет природа пред глазами всего человечества учение о воскресении мертвых, живописуя его преобразовательным, таинственным действием!»[76 - Сад во время зимы. – Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. Т. 1. – М., 2001. С. 165–166.]

Недолго два друга пользовались мирным приютом тихой пустыни. Вследствие разногласий, возникших у иеромонаха Леонида с настоятелем обители иеромонахом Маркеллом, он был вынужден с учениками оставить Площанскую и отправиться в Оптину пустынь. Брянчанинов и Чихачев, которые уже не относились к числу учеников старца, надеялись, что буря пройдет мимо, но настоятель велел выгнать их, «куда угодно». Братия обители успели полюбить товарищей, жалели их и собрали им по пять рублей на дорогу.

В большой нужде друзья пустились в путь и первым делом решили устроиться в близлежащей Белобережской пустыни Орловской губернии. По дороге они посетили Свенский монастырь и беседовали с жившим там в затворе иеромонахом Афанасием, учеником архимандрита Паисия Величковского. Его плачевные слова: «В тот день, в который я не плачу о себе, как о погибшем, считаю себя в самообольщении», – глубоко пали на сердце Димитрия Александровича. Однако в Белых Берегах молодых послушников-дворян не приняли, поэтому им пришлось идти вслед за отцом Леонидом в Свято-Введенскую Оптину пустынь.

Свято-Введенская Оптина пустынь Калужской губернии близ Козельска

Свято-Введенская Оптина пустынь

Общежительная Свято-Введенская Оптина пустынь расположена в четырех километрах от города Козельска, на правом берегу реки Жиздры. По преданию она была основана в XV веке раскаявшимся разбойником Оптой[77 - Православные русские обители.]. Неоднократно обитель разоряли поляки и шведы, ее упраздняли и вновь восстанавливали. Замечательна Оптина тем, что с приходом в нее в апреле 1829 года иеромонаха Леонида (в схиме Льва Наголкина) в монастыре было введено старчество по образу древних монашеских обителей.

Старчество – это духовное руководство пасомых духоносным и опытным монахом, основанное на доверчивом, искреннем, открытом отношении духовных детей к своему наставнику, на полном отсечении своей воли и абсолютном послушании их ему. Старчество – не просто опытность, но это – благодатный дар духовного руководства. «Старчество – уровень тех людей, которые, говоря образно, почти всю дорогу прошли до дверей Царства Небесного, может быть, не вошли в него, а может быть, допущены были в него, но были посланы обратно на землю, к нам, чтобы вести нас в это Царство…

(Старец —) это человек, который весь путь прошел до глубин своей души, дошел до того места, где запечатлен образ Божий в нем, и который может говорить из этих глубин. Но старцем самого себя не сделаешь, и если можно так выразиться, старцами не рождаются. Это люди, которых коснется благодать Святого Духа, и которые отзовутся на нее и будут верными тому, чему учит нас Христос, и верными тому, что говорит Дух Святой в их душах. Старцы – явление редкое»[78 - Митрополит Антоний Сурожский. Берегитесь, братья мои, священники. – О духовничестве. – Клин, 2000.].

Врата Иоанно-Предтеченского скита

«Умерщвление разума и воли не может быть совершаемо человеком душевным, хотя бы и добрым, и благочестивым. Для этого нужен духоносный отец: только перед духоносцем может быть явна душа ученика, только он может усмотреть, откуда и куда направляются душевные движения наставляемого им. Ученик для чистоты своей совести должен с точностию и подробностию исповедывать свои помышления, но наставник не должен руководствоваться этою исповедью в суждении о душевном состоянии ученика, он должен духовным ощущением проникать, измерять его и поведать ему незримое им состояние души его»[79 - Собрание писем. – М. – СПб., 1995. 229. С. 441.].

Старчество, основанное на глубоком духовном внутреннем делании, процветало в древних монастырях Палестины и Египта, затем прославилось на Святом Афоне и просияло на Русской земле. Уже во времена преподобного Нила Сорского многими старчество не было приемлемо, в России восстановлению этого древнего монашеского установления способствовали ученики и последователи архимандрита Паисия Величковского.

Поселившись в Оптиной пустыни с благословения настоятеля обители игумена Моисея (Путилова) и его брата, скитоначальника иеромонаха Антония, отец Леонид ввел и укрепил в пустыни образ монашеского жития, который называется старчеством. Настоятель поручил его руководству не только братию монастыря, но и тех, кто приходил в обитель за духовным советом. Не все монахи, привыкшие к внешнему подвигу, были готовы принять новый, по их мнению, образ жительства, поэтому введение старчества прошло не без искушений. Не только к старцу, но и к его последователям долго сохранялось недоверчивое, подозрительное отношение.

В мае 1829 года в обитель прибыли Димитрий Брянчанинов и Михаил Чихачев. Игумен Моисей не хотел их принимать, но склонился перед просьбами старшей братии. Друзьям отвели кельи в монастыре, в деревянном флигеле между трапезной и настоятельскими кельями. Надеждам на продолжение мирной уединенной жизни по образу Площанской пустыни сбыться не удалось. Недоверчивость и неприязнь братии, неблагосклонность отца настоятеля нарушали покой душевный, грубая пища с плохим постным маслом подрывала и без того хрупкое здоровье. Вначале Димитрий Александрович старался просто есть поменьше, затем друзья решили готовить у себя в келье похлебку без отравляющего масла и с трудом выпрашивали себе крупу и картофель, вместо ножа использовали топор. Первым свалился с ног более слабый Брянчанинов, вскоре тяжело заболел и Чихачев. Пытаясь помочь друг другу, оба падали и не имели сил подняться. Никто из братии не пытался помочь им; если даже некоторые и заходили, то довольствовались словесным утешением. Пребывание молодых подвижников в пустыни было тягостным, быть может, расстройство их стало бы необратимым, если бы они не поспешили выехать[80 - Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский. Жизнеописание…].

О бедственном положении товарищей узнали родители Димитрия Александровича. София Афанасьевна была серьезно больна. Собственное страдание примирило ее со старшим сыном, и она простила его поступок. Мать пожелала увидеться с Димитрием, и Александр Семенович, смягченный ее болезнью, письменно пригласил сына приехать вместе с его другом Чихачевым, пообещал более не препятствовать его намерениям и прислал за друзьями крытую бричку. Димитрий Александрович вошел в экипаж сам, а его ослабевшего товарища внесли на руках и положили на свободное сиденье брички. По дороге в село Покровское друзья поклонились преподобному Сергию в Троице-Сергиевской Лавре и святителю Димитрию Ростовскому в Спасо-Яковлевском монастыре. Приложившись к мощам угодников Божиих, Михаил Васильевич почувствовал значительное облегчение от своей болезни.

Ко времени их прибытия Софии Афанасьевне стало лучше, скромное монашеское одеяние бывших блестящих молодых офицеров вновь вызвало родительский гнев, поэтому встретили товарищей в Покровском очень холодно. «Пламеннейшая естественная любовь легко обращается в непримиримую ненависть»[81 - О любви к ближнему. – Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова.]. Вначале молодые люди расположились в предоставленном им уединенном отдельном флигеле, намереваясь продолжить тихую пустынническую жизнь. Они часто посещали богослужения, исповедуясь и причащаясь у приходского священника. Александр Семенович вознамерился вернуть сына к мирской жизни и всеми силами старался заставить его вновь поступить на государственную службу. «Плотское мудрование, его правда и правда падших духов потребуют от тебя, чтобы ты не уронил чести своей и других тленных преимуществ, защитил их…»[82 - О любви к ближнему. С.115.], – писал впоследствии святитель. Пребывание среди светских людей, тягостные объяснения с отцом, необходимое общение Михаила с молодыми сестрами его друга, вынуждали товарищей искать более удобного для иноческой жизни приюта в монастыре. В феврале 1830 года, в начале Великого Поста, Димитрий Александрович и Михаил Васильевич покинули Покровское и направились в Кирилло-Новоезерский монастырь. Родители Димитрия согласились с решением сына и даже позволили взять с собой в услужение молодого крестьянина Феодосия, который привязался к своему молодому барину.

Кириллов-Белый Новоозерский монастырь Кирилловского уезда Новгородской губернии

Кириллов-Белый Новоозерский монастырь, расположенный на расстоянии около сорока километров от города Белозерска на одном из островов живописного Нового Озера, представляет собой одно из самых красивых мест Русского Севера. Он был основан в 1517 году, в княжение Великого Князя Василия III Иоанновича, иноком Корнилиева Комельского монастыря, преподобным Кириллом. Главными святынями монастыря являлись мощи преподобного Кирилла Новоезерского и чудотворная Тихвинская икона Богоматери, принесенная в обитель самим преподобным Кириллом[83 - Православные русские обители.]. Уединенный северный монастырь славился строгим уставом. В то время там жил на покое знаменитый подвижнической жизнью и мудрым управлением обителью старец архимандрит Феофан, в прошлом бывший келейником у митрополита Санкт-Петербургского Гавриила. Управлял обителью его ближайший ученик игумен Аркадий.

«Об Новоезерском много чрезвычайного слышал и мало из слышанного увидел… Братия очень свободны в обращении; про Михаила Васильевича говорят: «О! Это наш Новоезерский», а про меня: «Это пустынный»[84 - Письмо к Софии Афанасьевне Брянчаниновой. 1830. – Христианство и русская лите ратура. С. 14.]. Особенно сблизился Брянчанинов с дворянином Ярославской губернии Павлом Петровичем Яковлевым, насельником монастыря, с которым в будущем они оказались тесно связаны. Новое место, казалось бы, идеально соответствовало духовному настрою Димитрия и Михаила. Однако сырой климат вредно сказался на здоровье молодого Брянчанинова, он заболел лихорадкой и через несколько месяцев с распухшими ногами слег в постель. В июне родители прислали за ним экипаж, и Димитрий был вынужден вновь остановиться в Вологде у своих родных. Здоровье Чихачева тоже пострадало от тяжелого климата, но он решил остаться в монастыре. 13 августа 1830 года друзья расстались. Вскоре чувство одиночества без духовного друга заставило Чихачева отправиться в Псковскую губернию, где он решил навестить своих родных. Получив небольшое денежное пособие от Павла Петровича Яковлева, Михаил Васильевич направился на родину, но остановился в Никандровой пустыни Псковской губернии. Чин богослужения и особенные киевские распевы произвели на него глубокое впечатление. Одаренный от природы чудным басом и редкой музыкальностью, Михаил остался в обители и пел на клиросе с братией. Родители Чихачева узнали о местопребывании сына и попросили вернуться домой. Желая испросить у них прощения за самовольный уход со службы и убедить дать благословение на избранный им монашеский путь, Михаил Васильевич с радостью вернулся в родительский дом. Там ему пришлось перенести тяжелую внутреннюю борьбу с любящими и любимыми родными людьми, которые так же, как и родители его друга, всеми средствами старались отговорить Михаила от монашества. Временами он уезжал и жил в полюбившейся ему Никандровой пустыни. Незаметно прошел год.

Димитрий Александрович лечился от изнуряющей лихорадки в Вологде у родных. Епископ Вологодский Стефан (Романовский) хорошо знал семейство Брянчаниновых и принял живое участие в судьбе их старшего сына, к которому особенно расположился, видя его искреннее стремление к духовной жизни. Поскольку после выздоровления Димитрий не захотел вернуться в дом родителей, владыка поместил его в Семигородную Успенскую пустынь, строгий устав и здоровый климат которой вполне удовлетворили молодого подвижника.

Семигородная Успенская пустынь Кадниковского уезда Вологодской епархии

Вологда. Берег реки Вологды

Семигородная Успенская пустынь расположена между городами Вологдой и Кадниковым, близ правого берега реки Двиницы, среди болот и лесов. Первоначально пустынь входила в состав Семигородской волости, откуда и получила свое название.