Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы

Николай поплелся следом, лихорадочно соображая, как выпутаться из затруднительного положения. Раньше подобного рода задержания воспринимались досадными приложениями к его ненадежному статусу. Ежели положено, так и отсидим. Вымоемся, отогреемся. По врачам пройдемся. Да и кратковременное воздержание для здоровья полезно.

Теперь же другое дело – Шарик один останется. Куда ему деваться? Не привык бродяжничать. Разве что на старое место вернется. А там уж и не ждут. Пропадет бедолага! Из-за него и пропадет. Перед глазами серой киношной лентой поплыла картинка: за милицейским УАЗом несется Шарик. Машина набирает ход, пес отстает. Спотыкается. Больно ударяется грудью о бордюр. Вскакивает. Падает снова. Тяжело поднимается…

Сердце Николая вдруг набухло, налилось болью. Отяжелело, медленно опустилось куда-то вниз. Ноги сделались ватными, коленки подгибались. Он будто постарел лет на двадцать. Осунулся. Втянул голову в плечи.

– Эй, что за дела? – забеспокоился Карапузов. – Плохо, что ли?

– Плохо… – прохрипел задержанный, бледнея на глазах. – Нельзя мне ехать, майор.

– Лейтенант я, – не поддался на лесть участковый, – старший. Давай подмогну чуток. Машину сейчас вызову. Или сразу скорую? Чегой-то колбасит тебя, мужик. Сердце?

– Будь оно неладно! Прихватило, сил нет.

– Тогда скорую…

– Ты лучше отпусти меня, капитан. Нельзя мне в участок. Не один я.

– Подельника имеешь?

– Собаку. Пойми, нельзя ей без хозяина оставаться. Погибнет. Будь человеком…

Карапузов вздохнул. Отпускать нарушителя не хотелось. Но и собаку оставлять без хозяина грех. У него самого с детства жили в доме собаки. Таксы, пекинесы, тои. А он о крупной породе мечтал. Овчарке или бульдоге. Но в их с мамой распашной двушке особенно не разбежишься. Приходилось довольствоваться мелкими любимцами. И Карапузов со всей возможной нежностью тетешкался с пушистой мелюзгой, мечтая дослужиться до генерала. Чтобы построить особнячок в пригороде и уж тогда…

Старлей вздохнул, отгоняя непрошеную мягкость. Оглянулся – сзади послышался ответный вздох. И обомлел: рядом – даже руку протягивать не надо – сидел абсолютно несчастный красавец овчар. Похоже, чистокровный немец. В собачьих глазах плескался явный избыток влаги.

– Ваш, что ли? – шепнул он в сторону задержанного.

– Мой.

– Вот я и говорю, – послышалось со стороны, – вконец обнаглели бомжи! Уже с животными подвалы занимают. Не ровен час, коров да поросят разводить станут, а нам отвечай.

– А вы, гражданин, идите уже. Вы свое дело сделали. Будете нужны – вызовем.

– Но я…

– Рабочий день в разгаре. Не смею задерживать. Сами разберемся.

Расстроенный невниманием дворник махнул рукой в сторону Шарика и поплелся к соседнему подъезду. Три пары глаз молча проводили его глазами.

– Ну как же вы так, гражданин, – укоризненно покачал головой Карапузов, когда они остались без свидетелей. – Никакой ответственности не имеете. Ладно бы сами страдали, а так неповинное животное на страдания обрекаете! Холодно, голодно. Насекомые опять же. Непорядок. Устроились бы на работу, получили бы общежитие.

– Собак в общагу не пускают.

– Ну… жилье бы сняли. Хотя бы в частном секторе. Нечестно вот так только о себе думать. Эгоистично.

– Есть! – Николай громко хлопнул себя по бедрам. – Есть у меня на примете местечко! Слушай, капитан, отпусти. Слово даю – исправлюсь! А не поверишь – адресок дам. Тут недалеко, на Переселке. Пенсионер одинокий предлагает подселение. Ей-богу, не вру!

Капитана Карапузов оспаривать не стал – не так уж долго ждать четвертой звездочки осталось.

– А как же сигнал?

– Да напишешь что-нибудь. Беседу профилактическую провел? Провел. Рекомендации дал? Дал! Можешь нас сопроводить. И с домовладельцем поговорить. Ну не пропадать же псу!

Карапузов снова взглянул на Шарика. Тот просительно вильнул хвостом.

– Была не была! Пойдемте!

Через минуту тройка уже шагала по Переселке. Издалека доносились бархатные переливы антоновского голоса: «Новая встреча – лучшее средство от одиночества, но и о том, что было, помни, не забывай. Мечта сбывается…»

– Правильная песня, – вздохнул о своем участковый.

Его спутники вздохнули в унисон. Во вздохах прочитывалось согласие.

После перекрестка Антонова заглушили танкисты: «Но разведка доложила точно, и пошел, командою взметен, по родной земле дальневосточной…»

– Ну вот, – огорчился Карапузов, – и кончилась мечта. И кто это у вас такое старье слушает?

«Молодой еще, – оправдывал старшего лейтенанта Николай, с наслаждением улавливая каждое слово знакомой с детства песни, – а так очень даже ничего участковый. С таким жить можно».

Шарик семенил рядом, выражая свое согласие вилянием хвоста.

«…три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой!» – песня закончилась на подходе к дому Митрича. Николай с удивлением определил источник звучания: на кухонном подоконнике стоял раритетный патефон.

– Ну и дед, – хмыкнул он, распахивая перед участковым калитку, – с таким не соскучишься! Эй, хозяин, принимай гостей!

Митрич появился на крыльце в старой байковой пижаме. Долго щурился, узнавая и не узнавая непрошеных гостей. Кашлял, зябко кутался в рваный пуховый платок:

– Долгонько вы добирались, братья-товарищи. Я уж и не чаял… А это…

– Участковый инспектор, старший лейтенант Карапузов. Сопровождаю вот гражданина…

– Так и знал! – обрадовался Митрич. – Вляпались-таки, субчики! Просто так бы точно не появились. Тоже мне благодетели!

– Не понял, – озадачился старший лейтенант. – Так вы их берете или не берете?

– Беру! За просто так, лейтенант, учти!

– Старший лейтенант, – уточнил Карапузов.

– За просто так! – стоял на своем домовладелец. – Мне терки с налоговой вашей ни к чему. У нас джентльменское соглашение: я им жилье, они мне помощь по хозяйству. Бартер, в общем. Так и запиши, лейтенант.

– Старший…

– Не бери в голову, капитан, – усмехнулся Николай. – Митрича хлебом не корми, дай человека унизить. Ну, кажется, разобрались. Без обид?

– А как насчет прописки?

– С этим сложнее. Паспорта у меня на данный момент нет.