Дорога к родному дому. Рассказы

– Ой, – от неожиданности даже вздрогнула: – Антон?

– Ну, здравствуй, здравствуй. Как же давно не виделись! Но ты почти не изменилась. Всё такая же…

– Ладно, ладно, не надо комплиментов, лучше расскажи каким ветром тебя – к нам, в наш тихий край из шумной Москвы?

– Да вот… Пришел, чтобы вспомнить, поклониться…

И жестом пригласив сесть, взглянул на свои цветы, протянул к ним руку, но не прикоснулся.

– Ты как-то связан с этой трагедией? – кивнула на памятник.

Грустно улыбнулся:

– Да… Пришлось тогда побывать в тех местах.

– Газета командировала освещать события? – улыбнулась с лёгкой усмешкой.

– Да нет, взял отпуск и поехал…

– Не испугавшись доз радиации?

Взглянул… нет, не взглянул, а посмотрел с лёгким упрёком:

– Как можно? Ведь там столько людей уже работало. – Помолчал, снова взглянул на цветы: – И стольких потом не стало.

Мимо нас, громко смеясь, прошли подростки, – здесь, рядом техникум, наверное, учатся там, – и Антон, проводил их взглядом:

– Не дай Бог, чтобы им такое выпало.

– Да уж… Даже мы в те дни жили в тревоге и не знали, что можно есть, пить?

Но он, не ответив, встал, сделал несколько шагов к Шару, постоял… снова присел.

– Понимаешь, все тревоги издалека ничего не стоят по сравнению с теми, что пришлось пережить… – и усмехнулся совсем грустно, – и не пережить тем, кто попал тогда туда, на место аварии.

– Может, расскажешь что-то?

– А нужно ли тебе это? – усмехнулся. – Ведь если расскажу…

– Пожалуйста, расскажи! – искренне попросила.

И он уловил непритворность моей просьбы:

– Ну что ж, слушай. Тем более, что и мне хочется… просто необходимо хоть немного выговориться. – И, протянув руку к цветам, на какое-то мгновение задержал над ними ладонь, а потом взял алую розу: – Наверное, подумала: почему они не одного цвета, да? – Я лишь кивнула. – А потому, что… – Помолчал, глядя на цветок: – Но об этом – потом, а вначале расскажу, что увидел, когда приехал в Киев. И самое первое впечатление ждало на вокзале… тревожное от необычности: встречающих почти не было, а рядом машины поливочные утюжили улицы, утюжили…

– Страшно не было?

– Да нет, тогда не было, – положил розу на гвоздики. – Но когда подъезжал к Зоне, как её называли, то стало весьма и весьма неуютно. – И Антон даже слегка дернул плечами. – А поселился вместе с теми, кто приехал на ликвидацию последствий взрыва, в палатках…

Удивлённо взглянула:

– А почему не у родителей? Ведь они в Припяти жили?

– Да, там. Только потом забрал их к себе. И они-то рассказывали, что тогда, в первый день, дети в школу пошли, а в двух километрах еще реактор горел, зеваки на пожар с возвышенности смотрели. В общем… – Хотел встать, но лишь махнул рукой: – Понимаешь, и сейчас не могу совместить это… эти несовместимости: чудовищную опасность свершившегося и привычную жизнь людей. Ведь только потом эти два ощущения срослись, когда всё определилось как смертельная угроза и по зоне начали носиться брошенные лошади, стали отстреливать собак, кошек…

Почти вскрикнула:

– Зачем? Зачем отстреливать, Антон?

– А чтобы не мучились от лучевой болезни, чтобы сразу…

Глядя на земной Шар, который под уже косыми лучами солнца стал чуть красноватым, помолчал, а потом почему-то весело усмехнулся, словно желая этим смешком сбросить тягостные воспоминания:

– Ну, вот… А главной задачей тогда было перекрыть каналы реки Припять. На Камазах возили землю, мелкие ракушки и засыпали ими, чтобы радиация не плыла дальше. А еще привозили фильтрующий туф, ме-елкие такие камешки серого цвета, но когда ссыпали их в воду, то становились они небесно-голубыми. – И взглянул на меня: поверила ли? – Ну, а первым делом разведывали на предмет радиации населенные пункты, дороги, территорию АЭС и те места, где скапливались люди, отмывали машины…

– И у нас тоже… – оживилась я. – Помню, к нам на студию приезжал нештатный корреспондент с юга области, так рассказывал, как и его машину мыли.

Но Антон опять вроде бы не услышал меня.

– А еще составляли карты зараженности и если уровень радиации был больше 0, 7 миллирентгена в час, то село выселяли, а если чуть меньше… Ну, мол, живите пока. И странно, радиация эта была участками. Помню иду через лес, всё зеленое, яркое и вдруг – деревья совсем рыжие! И ни мух, ни комаров… и тишина зловещая! И еще один дед рассказывал, как в его деревне утром выпал зелёно-голубой туман…

Антон взглянул на меня, – верю ли?

– Да-а, – только и ответила, интонацией дав понять, что верю каждому слову.

– Ну, ладно, лучше буду тебе о том, что сам видел, о самой АЭС. Представь себе: огромное здание метров в восемьсот и тот четвёртый энергоблок… развалом его называли, как пасть чудовища! И в этой пасти работают люди, отбойными молотками дробят куски бетона, строят разделительную стену между четвертым и третьим блоком, чтобы прикрыть пульсирующий радиационный вулкан…

– И всё вручную? – наивно удивилась.

– Да нет, техники сразу много появилось и для её работы там же смонтировали электроснабжение. Погрузчики от «Пинкертон», бетононасосы «Путцмайстер, а из Германии огромный самоходный кран «Демаг» привезли. – Криво усмехнулся: – Правда, отказались прислать специалиста для его наладки, так что нашим пришлось самим с ним разбираться. – И снова смешок: – А, впрочем, начальство старалось не пускать иностранцев в Зону, чтобы меньше знали о масштабе катастрофы.

– Да не только от иностранцев скрывали масштабы, но и от нас, – тихо поддержала, – Нам тоже ничего не говорили, хотя мы от Чернобыля относительно недалеко.

И снова вроде бы не услышал.

– А Челябинский завод прислал радиоуправляемый бульдозер для работы на крыше, он должен был скидывать обломки на дно реактора. Ну, опустили его с вертолета на крышу и как не нажимали кнопки, так и не заработал, радиация все настройки сбила, вот и пришлось людей на крышу поднимать, как раз Никола там работал. – Антон посмотрел на цветы, хотел взять оранжевую розу, но не взял: – Ладно, о нём потом, а сейчас… – И снова взял алую: – А вот эту я принёс Сашке пожарнику, тушившему пожар над взорвавшемся радиатором. – И чуть распустившийся бутон заалел меж его ладоней, отчего длинный стебель словно потянулся к земле. – Мы с ним росли вместе, дружили, потом я уехал в Москву учиться на журналиста, а он остался в Припяти. – И опять помолчал, взглянул на меня: – Даже и теперь… в горле ком, когда начинаю – о нём. Ведь как же тогда был счастлив! Женился на любимой Ленке, только-только сын родился и как раз в тот день собирался её с малышом к матери в деревню везти, а тут… Потом рассказывала, как металась возле больницы, как вокруг машины пожарные и скорой помощи стояли, оцепление милиции и её туда не пускали. – Бережно опустил розу на гвоздики: – А ведь людям вначале не говорили о радиации, только предупредили, чтобы готовили вещи теплые, мол, отвезут всех в лес, в палатках жить будут. И многие даже радовались, что майские праздники в лесу встретят, готовились там шашлыки жарить, а потом… – Антон встал, прошелся туда-сюда, но сел.

– А что же с Сашкой? – тихо спросила.

– Понимаешь, ведь я потом был на крыше взорвавшегося энергоблока и пробовал всё себе представить: куски развороченной арматуры, обломки графитовых стержней, копоть от горящего битума… крыша-то станции им была залита, и пожарники со шлангами – по нему, по расплавленному, как по смоле, сбивая пламя, сбрасывая горящий графит ногами… – И Антон даже вздрогнул… а, может, я? – Когда потом ходил к Сашке в Клинику острой лучевой болезни… их же всех, двадцать восемь пожарников, самолётом в Москву привезли… то спросил: «Понимали ли вы, что это смертельно?», а он ответил: «Нет. Мы просто тушили.»

И уже на другой день умер первый из них, а через четырнадцать дней и мой Сашок.

Антон встал, взял алую розу с гвоздиками, подошёл к треснувшему Шару, положил цветы на пьедестал, постоял с минуту, подошел ко мне, сел:

– Знаешь, не повидав всего этого, невозможно представить насколько было непросто ликвидаторам пытаться прикрыть пульсирующий радиационный вулкан. А люди приезжали, было много и так называемых партизан со всего Союза, работали в четыре смены, по шесть часов. Правда, начальники следили за бэрами. Набрал свои 24 рентгена и уезжай, но неясность обстановки, нервозность, тревоги реальные и мнимые… – И взглянул на небо: – Кстати, кажется скоро дождь будет, смотри какая туча к нам спешит!

– Да-а, – взглянула и я. – А у нас зонтов нет.