Разные & равные. Стихи, малая художественная проза и реальные истории

Здесь – тьма кромешная, будешь молчать, – выживешь.
Ровно, как в городе, здесь молчание – золото,
Не борись с правдой, бойся ран колотых,
В спину нанесённых тебе решительно и внезапно,
Помни правила, чтобы по ним доиграть до завтра.
Иди в лес, ещё немного, дойдёшь до сути,
Сколько прошло по этой лесной тропинке судеб?
Не торопись подпускать, тебе же держать ответ,
Сколько ты уже не приручала, сколько минуло лет?
Спеши, с темнотой слейся, скоро луна полная,
Взгляд – пламени окаём и зрачки ромбами —
Волчий узнаешь, и воздух, как шерсть, дыбом,
Вспомнишь, как это – вкопанной, если он мимо.
Волк спросит: «Ты насовсем или только на лето?
И где все вещи, если руки пусты и легко одета?»
Промолчишь в ответ, знаешь, что всё изменится
Через несколько полных лун и дней вереницу
И ещё немного часов и минут по ложке мерной.
Разрубай эту нить, волки всегда уходят первыми.
В глаза ему не смотри, спину держи ровно,
Иди в лес, прикармливай своего волка…

«Каждый должен делать свою работу…»

Каждый должен делать свою работу,
Я пишу тебе письма раз в неделю в субботу,
Левой, нет, точнее, конечно, правой лапой,
Здесь на радуге выдают чернил, что кот наплакал.
Посему спешу сообщить, что со мной всё хорошо,
Только что было солнце, и тут же дождь пошёл,
Я никогда не любил сырости, и когда ты плачешь,
Я бы много отдал, чтобы всё получилось иначе.
Вместе прожили с тобой мою жизнь восьмую,
Я за тобой присматриваю и тоже тоскую,
Ты не тревожься, ем хорошо – и обед, и ужин,
Я был любимым котом, знал, что любим и нужен,
Я ни о чём не жалею, правда, вот ни грамма,
Я теперь не болею, набрал пять киллограммов.
Ничего не болит, я совсем не пью таблетки,
Я опять молодой, даже простужаюсь редко.
Я грущу, когда ты грустишь и не спишь ночами,
Это я разбил твою чашку, только я нечаянно.
Я могу иногда приходить и сидеть неслышно
На столе, на подоконнике и на самой крыше
Твоего дома и где-то в уголке твоего сердца,
У меня есть в запасе девятая жизнь, и мы скоро встретимся…
Ладно, у нас скоро ужин, надо мыть усы и лапы,
Не успел написать, что хотел, букв как кот наплакал,
Люблю тебя до самой луны и столько же наоборот.
Целую, шлю отпечаток лапы. Вечно твой, Кот.

Татьяна Костарева

«Летала муха, жужжала муха, в стекло кидалась…»

Летала муха, жужжала муха, в стекло кидалась.
На волю мухе найти дорогу не удавалось.
С тупым упрямством ломала крылья.
А в мягком кресле
Сидела я. И была мне муха неинтересна.
А день пломбиром на солнцепёке тихонько таял.
Гудела муха. Кружились мысли лениво стайкой:
Все люди – мошки… банальность эту читала где-то…
Жужжим и бьёмся, пока не хлопнет судьба газеткой…
А наши жизни на паутинках… таких непрочных…
И незаметно слова сплетались, слагались строчки.
Сверкали рифмы. Был слог отточен, как зуб акулы.
Шедевр родился! Он был прекрасен…
Но я заснула…

«А кран опять течёт…»

А кран опять течёт,
и мерзкое кап-кап
уже дыру пробило в черепной коробке.
Молочный лунный свет игриво и чуть робко
лучом касается собачьих белых лап.
Мой пёс спокойно спит,
мой пёс бежит во сне
по лесу, по степи, по пляжному раздолью,
а я же в потолок – что воля, что неволя —
всё пялюсь, как баран.
Кружится мыслей снег:
скорей бы отпуск…
кап!
в деревню, в глушь…
бамс!
бамс!
– отбойным молотком по оголённым нервам.
Да, не шешнадцать мне,
конечно, не был первым,
но без него плевать
на здесь и на сейчас.
Ну как я без тебя?
Не знаю, не могу,
не слушается кран, и пробки выбивает,
не дышится почти, и крыша протекает,
ни другу дела нет,
ни лютому врагу.
Не бог, не эталон,