Как отравили Булгакова. Яд для гения

Примерно в те же дни я заметил, что с моим здоровьем творится что-то неладное, причем симптомы странной болезни были в основном похожи на описанные Вами: плохо стало со зрением, замучили почечные колики – давали о себе знать почки, да и со всем остальным возникли проблемы – с кишечником и желудком. В организме начались необратимые, как я догадываюсь, изменения, участились судороги, спазмы, давала о себе знать мигрень. Болезнь рождала болезнь. От беспрестанных болей не было спасения.

За пару недель до ухода Булгакова на меня обрушилась новая напасть: каждую ночь в три часа стал являться призрак и уверять, что именно он и есть настоящий Булгаков. То запугивая, то умоляя, он добивался от меня какой-то святой правды. Пытаясь осмыслить происходящее, я усомнился в себе: я ли это, доктор Захаров, и все ли нормально с моей психикой. И чувствовал, что о моих сумасшедших ночах не следует говорить никому, даже любимой жене.

Минула еще неделя, и я всерьез занемог. Начались болевые спазмы в кишечнике – точь-в-точь как у Булгакова (судя по описанию) – все в полном соответствии с хроническим отравлением мышьяком. Весь мой врачебный опыт оказался бессилен побороть болезнь. Похоже, некая завладевшая мной сила пыталась сломить мое сопротивление, заставить примириться с фактом существования призрака. Честное слово, да я и сам стал бояться, что скоро умру. Еле-еле оправился от анемии, вызванной кровотечением. И только тогда, когда на уровне подсознания я признал реальность всех этих сверхъестественных происшествий, состояние моего здоровья улучшилось. Есть ли смысл в том, что я говорю?

Рукопись лежала передо мной, я читаю эти странные слова: «…есть ли смысл?..» Его нет и в том, что происходило со мной вслед за встречей с Гаральдом Люстерником, роль которого мне до конца не ясна… Эти сны, описание головы Булгакова, зрительные галлюцинации лечащего врача Николая Захарова… Как все это соотносилось с тем, что стопудовой тяжестью навалилось на меня? Должно же быть какое-то логическое объяснение этому процессу! Нужна ясная голова. И, черт бы их всех побрал, я должен вернуть своей голове ясность.

Москва, 7 июня 1967 года

Д-р Н. А. Захаров

Я старался разобраться в происходящем, но ни на йоту не приблизился к разгадке. Напротив, я все больше и больше попадал под влияние потусторонних сил, явно угрожавших не только моей научной деятельности, но и жизни. На четвертой неделе испытаний я подал прошение об освобождении от занимаемой в университете должности. Решил заняться исключительно своим здоровьем: восстановить психику и привести в норму физическое состояние, пока деградация не стала необратимой. Отдых пошел на пользу: я обрел душевное равновесие. Так продолжалось до тех пор, пока я не получил во вторник Ваше последнее письмо. А я уж было подумал, что с той чертовщиной навсегда покончено, – просто случился в организме какой-то труднообъяснимый сбой, а потом все само собой наладилось.

Смогу ли я понять, что все это значит? Хочу, Всеволод Иванович, быть с Вами откровенным: я и не желаю выяснять, что все это значит. Более того, обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой: прочитав это мое послание, уничтожьте его. По меньшей мере уничтожьте все то, что могло бы указывать на происхождение письма и его автора. Я не имею права рисковать безопасностью моей жены, которая, кстати, любила Булгакова точно так же, как и я. Надеюсь, моя просьба не останется без внимания. А если так, попробую вспомнить и связать воедино несколько эпизодов из жизни, а точнее, из детства и юности моего друга (по вполне понятным причинам эти события не упоминаются в нашей биографической книге о Булгакове).

Выполняя Ваше пожелание, я также намерен рассказать Вам, по возможности полно, о контактах, которые Булгаков имел в общественных и политических кругах, во всяком случае, о тех, которые, на мой взгляд, заслуживают Вашего внимания. Расскажу также о ранних заболеваниях Булгакова, но эти сведения получены, увы, из вторых рук.

Москва, 17 июня 1967 года

Д-р Н. А. Захаров

Поскольку по своей первой профессии я врач, то давайте начнем с болезни. Меня весьма привлекает Ваша гипотеза. Мысль, что наш организм должен обладать совершенной системой, которая призвана защищать его в целом и самое себя как уникальный механизм в частности, кажется мне очень интересной. Вы же в своих рассуждениях о природе человеческого сознания идете несколько дальше. Мне по душе Ваша идея о том, что намерения и помыслы человека влияют на его физическое состояние, либо укрепляя тело, либо разрушая его. Историю болезни Булгакова, которую Вы столь полно представили в своем письме, я нашел весьма необычной. Случай действительно тяжелый. Квалифицировать его я не могу, но налицо раздвоение сознания. Обычно, когда трескается ваза, этому находится объяснение: то ли ее уронили, то ли окунули в расплавленный металл, то ли ударили молотком. Сталкиваясь с подобным явлением, мы выходим, как минимум, на три проблемы. Что послужило причиной явления? Почему, если речь идет об амнезии – своеобразной ране в сознании, она не затягивается со временем? И, вероятно, самое важное, ибо вопрос касается не только феномена Булгакова, но и непосредственно нас с Вами: понимание такого явления, как раздвоение сознания, даст нам ключ к открытию природы сознания других людей?

Именно после того, как Булгаков покинул мир наш, я пришел к выводу, что писателя, по всей видимости, убрали с помощью средневековой аптеки. Сначала с едой и питьем шли умеренные дозы яда (скажем, мышьяка), пока не наступала пора, когда преступник прибег к классическим способам убийства. Он уже не травил Булгакова мышьяком, а пускал в ход лекарства, в подобных случаях обычно прописываемые врачом. Эти сами по себе безобидные средства добивали ослабевший организм жертвы и одновременно исключали всякую возможность обнаружить мышьяк при вскрытии тела… во всяком случае, методами, какими врачи располагали в ту эпоху. Именно здесь таилась окончательная разгадка тайны смерти Булгакова и дополнительное доказательство того, что убийцей был существующий тогда режим, система. Это, во-первых, те, кому творчество Булгакова было как гость в горле: это «коллективный Сальери» и та «каббала святош» властей предержащих, которая правила бал. И разумеется, главным режиссером был не Сталин, как это по делу и без дела заявляется в обывательской среде. Кстати, о власти узурпаторов, тиранов и диктаторов великолепно сказал долго живущий в России дипломат и философ Жозеф де Местр: «Ничем нельзя исправить странную привычку большинства обыкновенных людей судить о могуществе по тому, что они могут делать, тогда как его нужно оценивать по тому, что они не могут делать». Мысль об исторической слепоте и ограниченности любой власти была проработана в «Мастере и Маргарите». Всесильный прокуратор Понтий Пилат не может спасти даже безвестного бродягу, ибо тогда рухнула бы вся пирамида его власти, не верящей в добрых людей.

Другой вопрос. Тревожили ли круг убийц сны-воспоминания о том, когда они стояли у постели Булгакова и наблюдали агонию умирающего великого писателя, ими самими отравленного? На все эти и другие вопросы никогда не суждено будет ответить: время окончательно унесло с собой значительную часть фактов, которые помогли бы воссоздать подлинную историю исполнителей преступления.

Казалось бы, чего проще – стоило бы провести эксгумацию тела Булгакова, но в могиле на Новодевичьем кладбище, к великому сожалению, только останки его третьей жены Елены Сергеевны и капсула с прахом Булгакова. Другой, не лишенный риторики вопрос – Булгакова ли этот пепел из крематория? И ведь что знаменательно: никто толком не прояснил – чья же идея была кремировать тело покойного? Ни близкие родственники, ни жена Елена Сергеевна ни словом не задели этот вопрос.

Если бы тело Булгакова предали земле, то время погубило бы его одежду (она истлела), но пощадило бы его останки, которые можно было бы исследовать. Как, например, в случае смерти Наполеона и последующей эксгумации тела через двадцать лет для транспортировки императора в Париж участвовавшие в траурной процедуре были ошеломлены: его тело не подверглось тлению. Мы-то знаем объяснение этого чуда… Ведь хорошо известно, что мышьяк является смертельным ядом, но в то же время предохраняет живые ткани от разложения. Музеи часто используют это свойство мышьяка для консервации экспонатов. Тело человека, подвергшегося регулярной интоксикации мышьяком, разлагается очень медленно. Вот так немое тело Наполеона поведало о том, как он был убит. Еще и сегодня оно способно было бы рассказать об этом. Для этого достаточно было согласиться вскрыть могилу императора в Доме Инвалидов, где покоится прах великого полководца и государственного деятеля. Но – увы и ах! – никто не даст на это согласия!.. Как говорится: нет тела, нет проблемы.

То, что со смертельной болезнью Булгакова многое не ясно, вопросов больше, нежели ответов. И то, что великого писателя отравили, представляется настолько очевидным, что я не понимаю: почему никто до этого не подумал о средневековой аптеке?

С тем же Наполеоном все стало понятно много позже. Ведь симптомы, вызываемые дозированным использованием мышьяка с едой и питьем, до удивления напоминают симптомы ряда распространенных заболеваний. Врачи ориентируются прежде всего на постановку диагноза болезни; мысль о возможном отравлении приходит к ним в самую последнюю очередь. А для этого нужно видеть всю картину болезни.

Но я наблюдал Булгакова ежедневно, был опытным врачом и не мог не знать о подобном феномене. Смерть от мышьяка была, разумеется, редкостью в нашу эпоху. Как случилось, что я не подумал об этом тогда?

Это в самом деле удивительно, но объяснимо. Просто такой вариант никому в голову не пришел бы. А тут еще симптомы острого и хронического отравления мышьяком разнятся, и очень значительно. Давая малыми дозами мышьяк с едой и питьем, Булгакова как бы поджаривали на медленном огне, и те признаки, которые были следствием постепенного умерщвления организма ядом, сбивали с толку врачей. Синдром хронического отравления был полностью объяснен только в 1930 году в одной немецкой работе. Поэтому меня или доктора Вовси или того же Берга не вправе было упрекать в беспомощности. Да и нынешних историков или ученых-исследователей ничто не наводило на мысль об отравлении.

Хотя обстоятельства болезни и смерти Булгакова настораживали с самого начала. Перед поездкой в Ленинград в сентябре 1939 года Булгаков отличался завидным здоровьем, ему была свойственна высокая жизненная активность в сочетании с умеренностью в привычках. Он воздерживался от употребления часто вредных для организма лекарств, которые рекомендовались врачами. Почему же в то время, когда ему не исполнилось и 50 лет, здоровье его так катастрофически быстро разрушалось? Ни результаты вскрытия перед кремацией, ни подробное изучение его последних лет жизни не давали убедительного ответа на этот вопрос. Ни одна из работ, касавшихся этой темы, не принесла ни Эдуарду Хлысталову, ни Вам, Всеволод Иванович, полного удовлетворения.

Постфактум

И самое удивительное в том, что сам Булгаков, родившийся в семье священника, крещеный, никому не поведал (или, точнее сказать, не завещал) о желании сожжения своих останков после смерти и о гражданской панихиде без отпевания. Согласно результатам исследования истории болезни писателя М. А. Булгакова начиная с сентября 1939 года по 10 марта 1940 года профессором Л. И. Дворецким (г. Москва): «В свидетельстве о смерти М. А. Булгакова, выданном 11.03.1940, в качестве причины смерти указывается: нефросклероз, уремия. Как известно, свидетельства о смерти выдаются на основании медицинской документации: медицинской справки о заболевании или результатах патологоанатомического вскрытия. Мы не располагаем заключением патологоанатомов о причине смерти М. Булгакова, поскольку нет достоверных сведений о том, проводилось ли патологоанатомическое вскрытие писателя. Поэтому, скорее всего, свидетельство о смерти было выдано на основании справки из поликлиники».

Москва, 17 июля 1967 года

Д-р Н. А. Захаров

Представьте себе, компанию: я, доктор Захаров, лечащий Булгакова, а рядом православный священник из подмосковного прихода отец Никон и при нем – чистейшей воды атеист – писатель Юрий Львович Слезкин.

М. А. Булгаков считал себя православным человеком. Но помимо того он был посвящен в масоны, а точнее – в тамплиеры высокого градуса посвящения. Друг Булгакова – Николай Николаевич Лямин начал опекать писателя, когда тот женился второй раз на Любови Евгеньевне Белозерской (считается, что он ввел его в круги «посвященных»). Под верховенством командора тамплиеров А. А. Карелина Булгаков прошел обряд инициации и стал тамплиером. Но, к сожалению, это было проведено настолько скрыто и завуалированно, что ни имени, ни градуса Маки мы до сих пор не знаем. Большая надежда в раскрытии тайны путем расшифровки его «масонского имени» где-то в тексте романа «Мастер и Маргарита». Это, пожалуй, все, что я могу сообщить о скрытом и до конца не выясненном влиянии четы Ляминых на моего друга и пациента.

Кстати сказать, в том же МХАТе было довольно-таки много кавалеров Ордена тамплиеров. Это и попавший под влияние антропософов Михаил Чехов, перебравшийся сначала в Германию (в 1928 году), а потом в США, в Голливуд. Идеи и философия тамплиеров увлекли, а вскоре овладели сознанием Булгакова. Тот же литературовед Павел Сергеевич Попов был членом «Антропософского общества» и Ордена тамплиеров. Он был одним из первых учеников Карелина (командор Ордена). Режиссер Завадский, которого посвятили в рыцари высших степеней, позже был достаточно изобличен показаниями единомышленников, выражаясь сухим языком протоколов ОГПУ-НКВД. Из деятелей театра в орден входили также Р. Н. Симонов и М. Ф. Астангов. Да и сам С. Эйзенштейн в письме своей матери в 1920 году сообщал, что был принят в Орден розенкрейцеров.

Павел Сергеевич Попов мне не нравился, несмотря на его общительный характер и бесспорный талант беллетриста. Не очень-то меня интересовали и темы, которые он обсуждал в тесном кругу своих единомышленников-тамплиеров. Они строили планы трансформации законных правительств, которые бы подчинялись масонам, боролись за пересмотр основ фундаментальной философии, и были солидарны в том, что атеизм – официальная религия СССР; он и его единомышленники в качестве стратегического направления приветствовали раскол человечества на два лагеря с полярными идеологиями.

Вы, конечно, помните в «Мастере и Маргарите» жуткую сцену убийства барона Майгеля? Воланд расправляется с членом Зрелищной комиссии за то, что тот – «доносчик и шпион». Однако за кадром остается очень многое. Если Майгель – член Зрелищной комиссии, на кого он может доносить? На актеров? А обвинение в «шпионаже»? Шпионаж подразумевает внедрение, однако в свиту Воланда Майгелю внедриться не удалось, да он и не пытался. И почему, наконец, чекистским стукачом должен заниматься лично князь Тьмы? И где – самое главное – доказательства шпионской деятельности Майгеля? И почему Майгель – барон? Где вы в 30-х годах Советской власти видели баронов? Что за нонсенс – барон заседает в Зрелищной комиссии. Все становится на свои места потому, что барон – это минимальный титул, дававший права на звание рыцаря. Барон Майгель – это реально существовавший рыцарь Штейгер.

Он был одним из руководителей ордена тамплиеров в Москве и ближайшим другом Михаила Чехова. Когда начались аресты московских тамплиеров, Штейгер почему-то не был арестован, что и дало повод в среде творческой интеллигенции Москвы подозревать его в сотрудничестве с ЧК-ГПУ.

Помните ключевой эпизод бала Воланда – казнь барона Майгеля! Руками своего персонажа Азазелло Булгаков расправляется с предателем, выстраивая параллель: Мастер – Иешуа, Майгель – Иуда…»

Таинственная фигура барона Майгеля была расшифрована в книге канадского ученого А. С. Wright. Mikhail Bulgakov. Life and Interpretations: «Образ барона Майгеля основан на реальном двойном агенте бароне Борисе Сергеевиче Штейгере, в чьи обязанности входило подслушивание светских разговоров иностранных дипломатов». Он занимал комнату в коммунальной квартире по адресу Средний Кисловский переулок, дом 1, кв.1. Там же в примечании автор пишет: «Подробности о бароне Майгеле были подтверждены Еленой Сергеевной Булгаковой в разговоре с М. Michel Vassilieff. Я благодарен Dr. N. Е. Andreyev за точное указание имени – Штейгер, а не Штейнгель».

Тут возникло внешне логичное, но по сути фантастическое предположение: если «сатанинский бал» Булгакова происходил в Американском посольстве (Спасо-Хаус), а Штейгер вращался в дипломатических кругах, не помнит ли его кто-нибудь из старых американских дипломатов? Представьте себе мое удивление, когда в письме господина Кеннана я прочел следующие строки: «Борис Штайгер, советский гражданин швейцарского происхождения, хорошо образованный и воспитанный человек, прекрасно говорящий по-французски, много вращался в дипломатическом обществе. Мы все его знали. Говорили, что он имеет влиятельные связи в высших правительственных кругах; и, очевидно, это так и было». Верно… «Я еще могу добавить, – сказал господин Кеннан, – что Штейгер, насколько я помню, был доверенным лицом выдающегося политического деятеля Енукидзе, погибшего во время чисток в 1937 году» (Москва – Принстон, по телефону).

Павел Сергеевич Попов, будучи литератором, публицистом и другом Булгакова, на ту пору разделял взгляды вольных каменщиков и употребил много времени и энергии на то, чтобы претворить идеи франкмасонства в жизнь. Он страстно желал служить человечеству, словом и делом влиять на процесс становления цивилизованного общества, цивилизованной личности. Каждый из посвященных в это тайное сообщество должен был постоянно самосовершенствоваться и бок о бок с братьями трудиться ради всеобщего блага.

Увы, этого нельзя сказать об иллюминатах. По мнению Карелина, иллюминатизм был создан не великим белым братством – во что истово верили его адепты, а братьями тьмы, проворачивающими свои дела в мрачном Зазеркалье. И целью тайного общества иллюминатов являлся захват власти и распространение влияния масонов по всей Европе и Америке.

А. А. Карелин возглавлял организацию тамплиеров в Москве. Поначалу, пока командор вел с Булгаковым разговоры о высоких идеалах, о свободе, всеобщем братстве и духовном расцвете, и я сам верил, что наш великий писатель – истинный тамплиер.

Позже П. С. Попов утвердился в своем мнении.

Приложение

Записи Павла Сергеевича Попова, которые попали необъяснимым образом в мой архив вместе с другими бумагами и документами

(скорее всего, переданы от Иры и Л. Е. Белозерской)

«Отчетливо помню зиму 1926 года. Пока я часто разъезжал тогда по командировкам – то в один город, то в другой, исколесил всю европейскую часть СССР. Мы с Булгаковом тогда еще не познакомились. И вот, наконец, окончилась полоса кочевой жизни командированного. В тот год поползли слухи, что вышел негласный указ, запрещавший тайные общества. Москву лихорадило. Правда, внешне это никак особенно не проявлялось. Все проходило или тайно, или полутайно.

Как-то вечером после тяжелейшего рабочего дня я зашел в буфет ЦДЛ – пропустить рюмку-другую коньяку. Хотелось снять напряжение, иначе бессонница была бы обеспечена. Здесь я и Булгаков (после нашего недавнего знакомства) часто коротали долгие зимние вечера, беседуя с приятелями. Я открыл дверь в писательскую таверну и увидел Булгакова, сидящего в компании людей, из которых я знал только двоих: Аполлона Карелина и барона Бориса Штейгера.

Булгаков сидел спиной и так, что не было видно его лица, но отчетливо слышался его легко узнаваемый голос…

Чистопородный барон Штейгер, которого за глаза в узком кругу называли «Хамелеоном», снискал себе известность тем, что бывал в дипломатических и театральных кругах, любил в кого-нибудь переодеться и имитировать голос этого человека. (Позднее, в 1937 году он был арестован и расстрелян заодно со своим шефом Авелем Сафроновичем Енукидзе.)

Барон Штейгер был посвящен в рыцари ордена тамплиеров, как и Булгаков, а я познакомился с бароном в доме у друзей Михаила Афанасьевича, куда он захаживал довольно часто…»

Несмотря на то, что литератор Павел Попов всегда приходил Булгакову на помощь – подарил ряд ценных книг, а когда Булгаков бедствовал, то оплатил поездку его и жены в Ленинград и ввел его там в высшие придворные круги, – я его недолюбливал. Средний литератор, он возомнил себя классиком. Правда, когда дело дошло до сочинения либретто некоего балета, он сам не стал этим заниматься, а заказал опус Булгакову, собираясь со временем выдать его за свой собственный.

«…Итак, компания, представшая моему взору, расположилась за круглым столом, в центре которого в стеклянном стакане горела одна-единственная свеча. Они сидели плечом к плечу, склонившись к ее пламени, и разговаривали вполголоса, напоминая всем своим видом классических заговорщиков, обсуждающих нечто невероятно тайное. Я обратил внимание на то, как странно был одет Аполлон Карелин. На нем был выходной костюм. Согласитесь, это не самый подходящий наряд для писательской забегаловки. Булгаков никак не отреагировал на мое появление в заведении ЦДЛ. Он был поглощен разговором, и в глазах его я заметил уже знакомый мне нечеловеческий, звездный блеск.

Я не стал навязывать столь серьезной компании свою персону, присмотрел себе пустующий столик неподалеку от занятых беседой друзей-единомышленников и расположился за ним – в двух шагах от пышущей жаром печки-голландки – в надежде быстро отогреть закоченевшие ладони и ступни (помню, что в тот год выдалась суровая зима).

Я стряхнул снег с головы, открыл литературный журнал, который прихватил с собой из университета, и устроился так, чтобы на страницы падало побольше света. Однако содержание беседы, протекавшей у меня за спиной, было столь необычным, что я никак не мог сосредоточиться на рукописном тексте. Смысл прочитанных слов до меня не доходил.