Гость из бездны

– Вы знакомы с нашим языком? – переспросил Волгин.

– Нет, я его не знаю. То, что я сказала, я скоро забуду. Мы думали, что вам будет приятно услышать родной язык.

– Это действительно так. Но скажи… скажите, как же вы могли, не зная языка, обратиться к нам по-русски?

Фея улыбнулась.

– Я вижу, – сказала она, – что вам, Дмитрий, очень хочется обращаться ко мне, как к другу. Если так, не стесняйтесь. Я ничего не имею против.

Она сказала это так, как могла бы сказать взрослая женщина.

– Отлично, – весело сказал Волгин. – Я хочу, чтобы вы были нашими друзьями. Будем беседовать дружески. Так ответь мне.

– Сейчас я тебе объясню. – Фея просто и непринужденно перешла на “ты”. Очевидно, в се представлении подобное обращение могло быть только взаимным. – Пока мы вас ожидали здесь, мы составили текст приветствия, потом поговорили с Люцием, и он перевел его на ваш язык. Вот и все.

“Поговорили, конечно, по телеофу”, – подумал Волгин.

– И ты так хорошо запомнила? – спросил он.

По амфитеатру прокатился дружный смех. Слова Волгина дети восприняли как шутку. Запомнить с одного раза несколько фраз чужого языка – они не видели в этом ничего особенного…

Волгин облегченно вздохнул. Его смущало недетское поведение Феи. Наконец-то они повели себя, как положено детям. Ни один взрослый человек не позволил бы себе даже улыбнуться на такой вопрос.

Владилен или Мэри серьезно объяснили бы, что память современных людей более развита, чем во времена Волгина. Это было бы деликатно, необидно и… скучно. Ему больше понравился красноречивый ответ детей – их веселый смех.

– Теперь я отвечу вам, – сказал Волгин, обращаясь ко всему амфитеатру. – Когда Владимир Ильич Ленин умер, мне было десять лет. Я никогда не встречался с ним. Я знаю его так же, как вы, по портретам и книгам.

Поднялся мальчик, лет десяти, в одном из средних рядов.

– Но кто же вам мешал увидеть его в натуре? – спросил он. – Я понимаю, что нельзя было вызывать Ленина по телеофу, но вы могли слетать туда, где он жил, и, не беспокоя его, подождать, когда он выйдет. Неужели вы не хотели его увидеть? Я обязательно сделал бы это.

Теперь рассмеялись уже гости.

Электра посмотрела на мальчика и укоризненно покачала головой.

– Милый мой друг, – сказал Волгин. – Я вижу, что ты только начинаешь учиться… Ведь у нас не было телеофов. Слетать, как ты говоришь в Москву, где жил Ленин, было почти немыслимо даже для взрослого человека, не говоря уже о десятилетнем мальчике. У нас не было арелетов. Воздушный транспорт только входил в жизнь. Мы были сильно ограничены в передвижениях. Но далее если бы я жил в Москве, рядом с Лениным, я все-таки мог бы ни разу не увидеть его. Ты не поймешь, если я скажу, что Ленин не всегда мог свободно ходить по улицам. Когда ты будешь изучать историю того времени, ты поймешь, почему так происходило.

– Я уже прошла курс древней истории, – сказала Фея, – и все же не понимаю, что мешало вам изменить условия жизни.

– Люди тогда не были объединены, как сейчас. Существовали разные народы. Они говорили на разных языках и не понимали друг друга. У них были различные взгляды на жизнь. Например, мы – коммунисты – стремились к таким общественным отношениям, какие сейчас у вас. Но многие противились этому, старались нам помешать, цеплялись за прошлое. Не все любили Ленина, не все восхищались им и его делом, были люди, ненавидевшие его, способные даже покуситься на его жизнь. Ленина приходилось охранять.

– Мы знаем, что на Ленина было покушение, его пытались убить, он был ранен, – сказал кто-то из заднего ряда. Голос был слышен так ясно, как будто говоривший стоял тут же, рядом. – Но мы спрашиваем о другом. Вы сами говорите, что были ограничены в передвижении, что условия жизни стесняли свободу человека. Почему же люди не хотели изменить эти условия? Ведь они мешали всем, независимо от взглядов человека.

– В том-то и дело, – сказал Волгин, – что народы Земли не могли ничего делать сообща. Разделение на отдельные нации, часто враждующие между собой, разные общественные системы, классовые интересы – все это ставило непреодолимые рогатки на пути человечества. Вам кажется – так просто решить вопрос и всем вместе осуществить его. А у нас каждый отдельный народ заботился только о себе. Исключением являлся Советский Союз. И было так, что в одной стране жилось гораздо лучше, чем в другой.

– Но ведь и там и здесь жили люди?

– Да, и я понимаю ваше недоумение. Мы – коммунисты – видели это вопиющее положение уже тогда, но что мы могли сделать, если противники коммунизма мешали нам.

– Непонятно, как могли быть противники лучшего. Это неестественно. Положим, я знаю, что сегодня будет идти сильный дождь. Я останусь дома, потому что лучше находиться дома, чем под дождем. Выходит, что могут найтись люди, которые скажут: “Нет, под дождем лучше”.

Снова все рассмеялись.

Волгин почувствовал свою беспомощность. Ну как объяснить им причины, заставлявшие капиталистов противиться коммунизму? Говорить о деньгах? Они не знают, что это такое. Сказать, что люди, имевшие много, не хотели терять свои привилегии? Но из сознания современных людей давно исчезла сама возможность одному человеку иметь больше, чем имеет другой. Его опять не поймут.

Электра пришла на помощь Волгину.

– Дети, – сказала она, – вы, очевидно, хотите, чтобы Дмитрий прочел вам курс истории экономических отношений?

– Нет, нет!

– Зачем же вы добиваетесь ответа на такие вопросы, на которые нельзя ответить кратко? Те из вас, кто еще учится первый год, знают все это в свое время, а те, кто проходил курс истории средних веков, должны сами понимать, почему были противоречия. И я очень удивлена словами Феи. Придется ей повторить курс. Вы мечтали встретиться с Дмитрием, он с вами. Так спрашивайте его о том, что касается его лично.

– Расскажите нам о войне!

– Как могли люди убивать друг друга?

– Почему люди соглашались воевать?

– Что вы чувствовали, убивая человека?

– Расскажите, как вы учились?

– Какая была школа в ваше время?

– Подождите! – сказал Волгин. – Не надо столько вопросов сразу. И притом, дети, я ведь не один. Разве вы ничего не хотите спросить у Марии или Игоря Захаровича?

– У кого? – спросил мальчик, сидевший рядом с Феей. – У Марии, это понятно, но как вы назвали Игоря?

– Довольно, Дмитрий! – сказал вдруг Второв. – Не называйте больше моего отчества. Я – Игорь, и точка. Он сказал это по-русски.

– Хорошо, но должен же я ответить. Я сказал, – продолжал Волгин, переходя на современный язык, – Игорь Захарович. В наше время человека называли не только его именем, но и именем отца. Захар – отец Игоря.

– А как звали его мать?

– Елизавета, – ответил Второв.

– Значит, можно было сказать или Игорь—Захар, или Игорь—Елизавета?

– Нет, употребляли только имя отца.

– Почему?

– Отвечайте сами, – сказал Волгин, обращаясь ко Второву, – Я складываю оружие.

– Мне трудно еще говорить. Встала Мельникова.

– Дети! – сказала она. – Вы снова задали вопрос, требующий обстоятельного ответа. Трудно объяснить исчезнувшие обычаи. Предпочтение, отдаваемое имени отца, имеет опять-таки экономические причины. Удовлетворитесь тем, что я сказала. Так было.