Когда они вернулись домой, Волгин поделился своими мыслями со Второвым. Тот признался, что сам думал о том же.
– Современные люди, может быть, способны сравняться с фаэтонцами, – сказал он в заключение, – но мы… никогда!
– А все же они обратились за помощью к людям Земли.
– Для очистки орбиты? Что ж из этого! В твое время расчищали же землю с помощью примитивных тракторов.
– Ну это уж слишком!
В минуты раздражения Второв был склонен к преувеличениям, и это хорошо знал Волгин.
Мельникова все же осуществила свое намерение и спросила о причинах замедленности жизненных процессов у фаэтонцев. Потом она говорила, что сама была не рада, задав этот вопрос.
Ей отвечал Эйа. Биология фаэтонцев ушла очень далеко. И как ни старался Эйа говорить понятно, его объяснения опирались на знания, неизвестные еще на Земле. Мельникова ничего не поняла.
Эйа, очевидно, заметил это. Он внезапно прервал свою речь и заговорил о другом:
– Понятия о быстроте мысли и реакций весьма условны. Каждый принимает за норму то, что ему привычно. С этой точки зрения вы кажетесь нам слишком стремительными в поступках и мыслях. Нам даже трудно представить себе, как при такой быстроте может складываться в вашем мозгу законченная логическая цепь. А уж если мы заговорили о логике, то скажу следующее: мы с не меньшим основанием можем предложить вам замедлить темпы вашего мышления и вообще деятельности организма.
– Я же не говорила ничего подобного, – попыталась возразить Мария Александровна, почувствовав в словах фаэтонца скрытый упрек.
Но Эйа, казалось, не обратил внимания на ее реплику.
– Выживете, – продолжал он, – около двухсот лет. Мы, если принять продолжительность вашего года, вдвое дольше. И наша жизнь так же полна, как и ваша. Вы можете возразить, ведь мы все же возвращаемся к Солнцу. Это сильный довод в споре. Но я попробую доказать вам, что вы не правы. Фаэтонцы сейчас расплачиваются за ошибку, которую допустили их предки, избравшие систему Веги новой родиной. Нам нужно достигнуть, вернее вернуть то, что мы имели до этого переселения Но не больше. Если вы думаете, что мы ставим своей целью сравняться с вами по быстроте мысли, то ошибаетесь. Вы не кажетесь нам идеалом. Мы даже думаем, что наша организация лучше приспособлена для жизни. Мы многое потеряли за время пребывания у Беги. Люди Земли почти догнали нас, хотя прежде отставали на трудновообразимое расстояние. Нам жаль потерянного времени, но теперь, когда наша планета возвращается к Солнцу, мы миримся с этим. Так лучше. Иначе не могло бы быть такой дружной совместной работы обоих человечеств, которая возможна теперь. Сожалею, что не сумел ответить на ваш чисто биологический вопрос.
Эта речь, которая у земного человека заняла бы минуты три, продолжалась двадцать пять минут.
Мельникова слушала, опустив голову. Она ругала себя за то, что поверила Мунцию, который говорил, что фаэтонцы, конечно, не обидятся. Вышло, что обиделись.
– Извините меня! – сказала она, когда Эйа замолчал. Оба фаэтонца наклонили головы, но ничего не ответили. Вскоре беседа закончилась, и гости распростились с хозяевами.
Выйдя на улицу, Мельникова сердито сказала по-русски:
– Никогда себе не прощу этого. Вышло некрасиво, грубо, неделикатно. Он прав, что проучил меня.
– Не переводите! – поспешно сказал Второв Волгину, совершенно забыв, что Мунций прекрасно знает русский язык. – Ты не права, Мария! Мунций нисколько не виноват. Он судил со своей точки зрения. Да и обиделись ли они? Это очень сомнительно. Трудно судить, когда говорит человек, мыслящий иначе, чем мы. Высокая культура исключает мелочную обидчивость. Эйа просто высказал свое мнение.
– Бросьте! – Мельникова досадливо махнула рукой. – Неужели вы верите тому, что говорите? Они обиделись, это совершенно очевидно.
– Я согласен с Марией, – сказал Мунций (Мельникова вспыхнула до корней волос, поняв свой промах). – Я признаю, что ошибся в суждении о фаэтонцах. Но трудно было ожидать… Проявилась новая для меня черта в их характерах. А то, что вы затронули этот вопрос, очень хорошо. Ответ Эйа интересен Мы думали, что фаэтонцы стремятся к полной ликвидации своей медлительности, выходит, что нет. Что ж! Тем хуже для них. Мы их быстро нагоним и перегоним. Сама жизнь докажет им, что они ошибаются. И придется им догонять нас, – весело закончил Мунций.
Глава третья
1
Снова пространство, снова черная бесконечность со всех сторон и бесчисленные огоньки далеких звезд.
Рабочий корабль летел к цели.
Здесь не было, как на больших пассажирских ракетопланах, искусственной гравитации, нейтрализующей любое ускорение, создающей внутри корабля постоянное поле тяжести.
“И-76” был лишен многих удобств. Летающая установка для истребления астероидов – и только! Среди тесноты машин и приборов для трех членов экипажа и их гостя оставалось немного места – у пульта управления. И еще меньше у сеток для короткого сна Здесь жили в ритме напряженного и непрерывного труда.
При старте пришлось познакомиться с амортизационным креслом, с неприятным ощущением повышенной тяжести, когда тело с большой силой вдавливается в спинку сиденья, нельзя поднять руку, а голова кажется налитой свинцом, – испытать неприятные ощущения, которые скрывались за туманными словами “инерционная перегрузка”.
А когда корабль прекратил ускорение и полетел с постоянной скоростью, тяжесть исчезла, и Волгин понял, что значит невесомость – состояние, о котором он много думал не только в теперешней жизни, но и прежде Оно оказалось совсем не страшным. Было легко и приятно.
Но Волгин знал что корабль будет менять направление полета и скорость, гоняясь за мелкими астероидами и попутно уничтожая их. Значит, не раз еще придется подвергаться тому же испытанию, что и при взлете.
Думая об этом, он начинал жалеть, что они отказались последовать совету Германа (так звали одного из руководителей истребительных отрядов), который, узнав о намерении гостей присутствовать при уничтожении астероида “Ф-277”, внес предложение лететь не на рабочем корабле, а на небольшом (он сказал именно так) пассажирском ракетоплане.
– На нем вы не испытаете никаких перегрузок, никаких неудобств, – сказал Герман. – Увидите все со стороны и достаточно близко
– На сколько человек рассчитан такой небольшой ракетоплан? – спросил Второв
– На сто человек, но пусть эго вас не смущает.
Но Волгина, Второва и Крижевского все же обеспокоило предложение Германа Занять стоместный корабль, заставить кого-то вести этот корабль для удовлетворения любопытства трех человек, отрывать людей от дела – вес это, с их точки зрения, было ни с чем не сообразно, просто немыслимо И они отказались, мотивируя свой отказ желанием увидеть самую работу истребителей, а не только се результаты.
Эрик, командир рабочего корабля, с которым они познакомились во время рейса с Земли, явился на третий день пребывания гостей на Марсе.
Узнав, что они не переменили своего решения, Эрик очень обрадовался.
– Вся наша эскадрилья с нетерпением ждет вас, – сказал он. – Мы просим, чтобы каждый летел на отдельном корабле. Жаль, что вас только четверо, а не двенадцать.
Пришлось огорчить его и сказать, что гостей даже не четверо, а трос: Мельникова решила отправиться с Мэри на Весту.
– Это не менее интересно, – говорила Мария Александровна. – Эра обещала показать нам работу своего рабочего корабля. Мэри тоже никогда не видела, как это делается.
Что касается Владилена, то он решил остаться на Марсе.
– Ну что ж, – сказал Эрик, – трое так трое. Каждый сам выберет корабль. Но я надеюсь, что вы, – повернулся он ко Второву, – полетите со мной. Ведь я первый пригласил вас.
– Конечно, я полечу с вами.
Таким образом выбор Второва оказался сделанным заранее. Зато Волгину и Крижевскому предстояло решить нелегкую задачу – выбрать корабль и никого не обидеть. Они хорошо понимали, что экипажи всех одиннадцати кораблей будут настойчиво звать их к себе. Простой выход нашел Крижевский.
– Как называются ваши корабли? – спросил он у Эрика.
– У них нет названий. Только номера. От “И-71” до “И-82”.
– А ваш корабль? – “И-80”.
– Кинем жребий, – предложил Всеволод. – Пусть выберет случай, а не мы.
– Очень хорошо! – сказал Волгин. – Нам было бы трудно выбирать.
Волгин вытащил номер “76”, Крижевский – “71”.