Цивилизаtiоn

Шел январь, и мне пришло в голову, что пора бы озаботиться и сельским хозяйством. Я нашел подходящее поле в километре от лагеря. Племя очистило его от камней и разрыхлило деревянными мотыгами. Собранные ранее три горшка семян были бережно посеяны на площади в треть гектара. Частые в это время года дожди, надеюсь, благоприятствовали прорастанию. Я наивно полагал, что озимые сеют именно зимой, и радовался, что не упустил время. Благо, мягкий климат Крыма позволил так ошибиться и не сильно меня наказал.

Через какое-то время случай преподнес на блюдечке еще одно изобретение. Веревки с петлями для ловли птиц на ночь развешивали на ближайших деревьях, чтобы утром забрать с собой на охоту. В какой-то день одну из них не сняли, и трехлетний мальчик, пробегая мимо, не заметил кольца и влетел в него головой. Петля тут же затянулась, и малыш упал. Племя занималось своими обыденными делами. Никто не обращал внимания на свалившегося ребенка. Я тоже продолжил крутить в руках веревки, придумывая хитрые узлы, но потом внутри что-то екнуло. Отложив занятие, я подошел к дереву и увидел, что лицо ребенка уже приобрело синюшний цвет. Слабые ручки не могли ослабить затянувшуюся удавку, и мальчик лежал без движения. Я бросился на помощь. Дрожащими пальцами старался распутать необычайно крепкий узел, но через несколько долгих секунд понял, что голыми руками мне это сделать не удастся. Крапивная веревка, в отличие от привычных нам синтетических, затягивалась намертво. Женщины, заметив мои манипуляции, стали собираться. У меня на руках лежал бездыханный малыш, и со стороны ситуация выглядела совсем не в мою пользу. Я полез в карман за кремневым ножом, но наткнулся на зажигалку. Подойдет. Чиркнув, я поднес пламя к детской шее. Ропот собравшихся перешел в натуральный крик, и небольшая кучка женщин привлекла внимание всех находившихся возле пещеры людей. Теперь за мной с подозрением наблюдало около двадцати взволнованных дикарей. От огня веревка наконец лопнула. Я наклонился и резко выдохнул в рот ребенку. Потом нажал ему на грудь, выпуская воздух, и снова повторил искусственное дыхание. На третий выдох малыш закашлял, и лицо его начало розоветь. Уже через минуту мальчик вырвался и убежал к матери, плача и потирая ожог. Племя разошлось. В нервном ознобе я вернулся к своим занятиям.

Этот чуть не ставший трагедией случай подсказал мне гениальную идею. Звери ходят тропами, и таких петель можно наставить достаточно, чтобы вероятность попадания туда животного была высокой.

Это был прорыв! Силковая охота моментально начала приносить плоды. Олень, две лисицы, волк, небольшой кабан и пять зайцев – такой улов мы получили в первую же неделю. После этого веревки были изорваны, изгрызены и приведены в полную негодность.

Свалившееся изобилие требовало перераспределения ресурсов. Во-первых, я усилил команду веревкоплетов. Крапивы поблизости уже не было, приходилось высылать экспедиции на ее сборы. Вследствие дефицита материала приходилось расплетать порванные веревки. Звучит забавно, но я изобрел первый пункт приема вторсырья.

Охотники больше не носились по полям, загоняя дичь, а расставляли и проверяли силки. У племени появилось свободное время и запасы мяса. Если время отдыха использовалось мною для обучения языку, а впоследствии – и счету до десяти, то с запасами надо было что-то делать. Мясо портилось.

Солить или вялить. Других идей мне в голову не приходило. С солью все еще были проблемы, так как проклятый «ханан» не позволял перепоручать ее. Оставалось попробовать сушку мяса. Я вялил куски на солнце, вешал их в сухой пещере, раскладывал на разных уровнях над костром и коптил в дыму. Последний способ оказался наиболее эффективным. После пары недель подобных попыток удалось сделать продукт, который не портился целый месяц. Несмотря на то, что мясо получилось жестким, как палисандр, его все-таки можно было съесть в случае крайней нужды. Особенно хорошо коптились олень и кабан. Остальных зверушек мы употребляли в пищу сразу в вареном или жареном виде.

Племя почти полностью перешло с сыроедения на мои рецепты, а я обучил готовке двух женщин, которые теперь занимались обеспечением двухразового питания. Был введен режим: еда до полудня и перед темнотой. В этот момент вся большая семья собиралась около стола. Женщины смотрели на меня с восхищением – благодаря мне они впервые стали нормально питаться. Для супа были сделаны тарелки. Из дерева выдолблено что-то похожее на поварешку. Пищевая ступень пирамиды Маслоу была мною если не полностью, то в большей части пройдена.

Глава 8

Параллельно с началом использования силков я начал изучать плетение из веток. Первый же попавшийся в снасть заяц навел на мысль о ферме, а, значит, мне нужны были изгороди. Как и в большинстве случаев, внедрение искусства плетения прошло по стандартной схеме. Выбор материала, постижение мною азов, оптимизация процесса, доведение его до автоматизма, обучение нескольких человек из племени, и в финале – получение конечного продукта при полном делегировании и периодическом контроле.

В середине февраля в загоне прыгали и грызли изгороди около двадцати зайцев. Как и следовало ожидать, в одну прекрасную для ушастых пленников ночь все они сбежали. Надо было придумать что-то покрепче. Но что? Не каменный же забор выстраивать. Идей не было, так что пока я не нашел ничего лучше, чем сделать двойную ограду. Как только заяц оказывался в буферной зоне, дикарь бросался чинить первую линию обороны.

Женщины и дети освоили лозоплетение и навалились на процесс. После изгородей, наловчившись, я сплел корзину, приделав к ней ручку из веревки. Так у племени появилась альтернатива мешкам из шкур в виде больших и прочных лукошек.

Одомашнивание зверья стало моей основной задачей. Были построены крепкие изгороди для диких поросят, которых мы нашли рядом с угодившей в силки матерью. Из них я надеялся организовать свиноферму. Были также сделаны вольеры для диких коз, но они, увы, пустовали. Козлы не ходили по лесу тропами, а в камнях мы не могли нормально закрепить силки. Много раз мы находили их сорванными, но я не оставлял надежды все же поймать козу, что дало бы возможность в итоге получать молочные продукты. К сожалению, неуловимые парнокопытные жили в горах, в трех-четырех часах ходьбы, и делать бесплодные вылазки охотникам очень не нравилось. Проще было наставить ловушек в радиусе пяти километров и практически гарантировать себе добычу.

Дней через десять бесплодных попыток попался первый козел. Но впоследствии удача отвернулась от нас окончательно. Коз не было.

В один из праздных дней, когда запасов стало столько, что племя даже решило устроить себе выходной, я неожиданно подумал: а не пришла ли пора спорту войти в жизнь доисторического человека? Надо было чем-то занять появляющихся бездельников и компенсировать потерю физической активности для воинов после внедрения силковой охоты…

Сказано – сделано! Мною были устроены своеобразные «Олимпийские игры». В разряд дисциплин попали бег, метание камней с помощью камнеметалки, поднятие тяжестей и подтягивание. Победители получали переходящие знаки отличия вроде лисьего хвоста или большого волчьего зуба на шнурке, которые они носили с превеликой гордостью. Туземцам нравилось соревноваться, в них пробуждался неукротимый дух соперничества. Популярность спорта стала столь высока, что впоследствии была организована даже «детская лига». На лицах дикарей все чаще появлялись улыбки, до этого возникавшие лишь только после удачной охоты.

Еще одна потребность человека была удовлетворена. На этот раз психологическая, а не физическая, и это было невероятно здорово. Все складывалось довольно гладко: прогресс в моем племени шел со скоростью тысяча лет в неделю, болезни не беспокоили, зима заканчивалась, а поле все-таки дало всходы. Умение делать веревки, горшки и плетеные вещи неуклонно совершенствовалось. Но стоило лишь подумать о том, что все складывается хорошо, как судьба моментально давала понять: расслабляться нельзя.

В начале марта меня разбудили панические крики. Поняв, что происходит нечто страшное, я, даже не думая об опасности, выскочил из своего домика. В слабом свете еле горевшего костра племя врассыпную разбегалось от пещеры, в которую лез проснувшийся после голодной зимы здоровенный медведь. Я схватил охапку заготовленных сухих крапивных волокон и бросил в костер. Пламя резко осветило площадку около пещеры, и косолапый испугано шарахнулся в сторону. Мое появление несколько успокоило дикарей, и мужчины стали окружать хищника, обращая в его сторону копья. Медведь рычал и огрызался, решительно отбивая лапой робкие попытки ткнуть его оружием. В какой-то момент он бросился на прорыв, повалив одного из дикарей и мгновенно вцепившись в него жуткой клыкастой пастью. Пользуясь тем, что хищник на секунду отвлекся, Тыкто подскочил сзади и с размаху ударил топором по медвежьему затылку. Топор разломился, камень с хрустом отлетел, но удар оказался оглушающим. Потапыч обмяк, и дикари моментально добили его копьями.

Можно было оценивать последствия. Подбросив дров и добившись, наконец, нормального освещения, я выяснил, что, пробираясь к пещере, зверь успел задрать одного калеку, лежащего возле входа. Только теперь я понял, какой естественный отбор предполагал Тыкто, раскладывая увечных в первых рядах. Второй воин погиб при прорыве кольца окружения. Больше потерь не было.

Наутро я увидел обряд захоронения. Тела, завернутые в шкуры, туземцы отнесли на восток. Примерно в паре километров от нас находилась еще одна небольшая пещера, куда сложили убитых, прижав их колени к груди. После проводов в царство вечного сна тела завалили камнями. Пещера была хотя и небольшая по диаметру, но довольно глубокая, и было видно, что каменные могилы уходят далеко вглубь. Этому кладбищу была, возможно, не одна сотня лет. За исключением накрывания шкурами и складывания тела в позу спящего, у обряда не было никаких дополнительных ухищрений вроде подкладывания оружия или бус, песен или плача. Человек просто отправлялся спать в другой мир.

Я уже собрался уходить, когда неожиданно Тыкто показал на могилу и начал что-то объяснять. Пантомимы вождя были бездарны необычайно, и мне потребовалось несколько минут, прежде чем я, наконец, понял, что он хотел донести. Оказывается, трупы заваливали камнями для того, чтобы мертвец не смог вернуться. Оригинально. Не это ли суеверие привело к появлению обряда захоронения под землей?

Мы вернулись в лагерь. Потеря полноценного бойца была крайне неприятной – сильных рук часто не хватало. Любимая поговорка Седого гласила, что после любого события нужно сделать выводы и принять меры, что и было исполнено. С этого момента у костра дежурил часовой, который поддерживал огонь достаточной силы, чтобы освещать все вокруг. Это должно было не только давать возможность наблюдать за окрестностями, но и отпугивать диких зверей. По крайней мере, больше нас никто не беспокоил.

Еще неделя, и весна окончательно заполнила собой все вокруг. Зайцы принесли первый приплод, к кабанчикам добавился еще один пойманный выводок, а ко мне в руки попал волчонок. Я ждал этого момента, и с самого начала строго-настрого запретил туземцам убивать маленьких волков, попадавших в ловушку. Из-за чего, к слову, мне часто притаскивали вполне себе взрослых и злых особей. Но на этот раз это был двухмесячный щенок. Заперев его в загоне и потчуя мясным бульоном, я вскоре добился, что он узнавал меня и разрешал играть с собой. Вскоре появился еще один щенок – самка. Туземцы с удивлением смотрели, как я вожусь с волками, и, видимо, приписывали это умение все той же божественной силе, которая позволяла мне добывать огонь и лазить в море. Наличие пары разнополых щенков давало надежду, что волк не убежит в лес, когда ему захочется создать семью. Я с детства хотел иметь собаку…

Глава 9

В конце марта мы с Тыкто и его отрядом двинулись в горы, чтобы еще раз проверить силки на наличие коз. Находясь на открытой местности, все заметили вдалеке какое-то движение. Через несколько секунд Тыкто засуетился и обеспокоенно обратился ко мне:

– Воин. Топор. Много, – нашел он правильные слова.

Это были охотники другого племени. Судя по тревожному настроению Тыкто, встреча не предвещала ничего хорошего. Вероятно, мы зашли на их территорию. Чужие дикари тоже заметили непрошеных гостей и теперь быстро приближались. Из оружия у нас была лишь пара копий, дубинки и камнеметалки. Но, несмотря на то, что отряд Тыкто состоял всего из десяти человек, а мчавшихся на нас дикарей было около тридцати, я решил принять бой.

– Бросать камень, – сказал я всем, а сам полез за пазуху за клоком сухой травы. Я давно носил ее на случай, если придется разжигать костер вдали от дома в сырую погоду. Теперь она была как нельзя кстати.

На наших «Олимпийских играх» мы уже больше месяца использовали гальку в качестве снарядов. Благо, на берегу она имелась в изобилии. У каждого воина было около двадцати камней размером с большое яйцо, которые лежали в заспинных мешочках из шкур. Эти рюкзаки сшили женщины, используя костяные иглы и нитки из крапивы, и в них туземцы кроме гальки носили запас копченого мяса и воду, обеспечивая себе тем самым возможность не возвращаться в лагерь в течение нескольких дней.

Мы приготовились к бою. Снаряды были выложены у ног, бойцы растянулись в цепь и зарядили камнеметалки. После многочисленных тренировок они попадали в глиняную тарелку в половине случаев с расстояния пятидесяти метров и практически наверняка с дистанции в тридцать шагов и ближе. Перезарядка занимала менее двух секунд. Получается, мы успеем сделать не более трех максимально результативных бросков, пока вражеское племя не подбежит на расстояние ближнего боя. Если повезет, – наши силы сравняются.

– Кидать голова! – крикнул я, когда до туземцев оставалось около ста метров. Мы дали первый залп.

Двое дикарей свалились с разбитыми лицами, остальные продолжали бежать, размахивая топорами. Тут же полетели новые камни, на этот раз уложив троих. Еще залп – еще пятеро. Несколько человек удивленно притормозили, видя, как падают их товарищи. Я зажег пучок травы.

Мои успели выстрелить еще раз, свалив пятерых, когда я быстро вышел вперед с горящей паклей в руке и что есть силы закричал:

– Аааато!

Оставшиеся десять бойцов остановились, словно налетели на стену.

– Нет кидать! – сказал я своим, понимая, что, выстрелив сейчас по неподвижным мишеням, они могут уложить всех разом. У меня была другая идея. До дикарей оставалось метров двадцать, и я уверенно пошел прямо на них. Я двигался вперед, словно ожившая Статуя Свободы, держа перед собой пучок горящего сена. Пламя страшно жгло руку, но надо было доигрывать до конца.

– Кава! – стукнул я себя в грудь свободной рукой, что на языке наших туземцев означало «божество». Надеюсь, у врагов схожие диалекты с моим племенем.

Мои чаяния были не напрасны. Один из дикарей что-то сказал собратьям, и они плюхнулись на колени, сев на пятки, точь-в-точь, как сидел Тыкто, когда впервые увидел меня. Заметив, что сено догорает, я хлопнул в ладоши, потушив огонь и вызвав сноп искр.

– Кава! – повторил я, ударив себя в грудь.

Дикари смотрели на меня с первобытным страхом. Можно было развивать ситуацию.

– Сказать они: Кава хотеть глаз их вождь, – попросил я Тыкто. Я с самого начала не стал мудрить и нагружать язык падежами, поэтому изъяснялся инфинитивами. Этого вполне хватало для выражения всех моих пожеланий, но вместе с тем превращало русский язык в какое-то извращение. Порой я даже ловил себя на мысли, что, разговаривая сам с собой, тоже коверкаю слова.

Тыкто перевел.

Туземцы послушно поднялись с колен и, озираясь, направились в сторону гор. Я отправил одного своего солдата обратно в лагерь, чтобы предупредить о произошедшем, и наша группа двинулась следом за побежденными. Покалеченные туземцы вставали, потирая голову. Многие были со сломанным носом, выбитым глазом или зубами. Трое остались лежать. Я потрогал пульс у каждого – все были живы. Тыкто приказал нашим новым знакомым взять их с собой, и три тела поехали в лагерь на плечах у своих соплеменников.

Через три часа ходьбы мы преодолели перевал и подошли к пещере чужаков. Уже издалека стало понятно, что их племя было существенно больше нашего.

– Много воин, – сказал я тихо Тыкто.

– Кава убивать нет, – успокоил он меня.

Навскидку в стойбище насчитывалось человек двести. Многие высыпали навстречу и, увидев чужаков, схватились за оружие. Несколько человек побежало к нам, но побитые дикари быстро предупредили, что агрессию проявлять не стоит.

– Сказать им, – обратился я к Тыкто, – я – Кава. Я – хорошо. Убивать – нет.

Судя по всему, язык Тыкто понимало довольно много чужаков, включая их вождя. Вероятно, на протяжении веков между племенами проходили кровосмешения, подумал я. В дальнейшем эта догадка подтвердилась.

После того, как меня представили, я взял зажигалку и чиркнул. Мрачная тень от горы придала дополнительный эффект моим действиям: пламя было отлично видно. Затем я поднял с земли сухие листья и поднес их к огню. Из рук повалил белый дым. Туземцы отшатнулись, как от нашатыря.