Шаги по стеклу

Шаги по стеклу
Иэн М. Бэнкс

Эксклюзивная классика (АСТ)
Молодой человек, с первого взгляда влюбившийся в случайно встреченную девушку, оказывается втянут в таинственную историю…

Простой рабочий уверен, что в действительности он – гонимый полководец великой галактической войны, заключенный в человеческое тело…

В загадочном Замке Дверей, расположенном неведомо в каком времени и пространстве, два старика играют в странные игры и пытаются найти ответ на загадку…

Три истории, которым в итоге предстоит слиться в единое целое!

Роман «Шаги по стеклу», впервые опубликованный в 1985 году, – дерзкий эксперимент по слиянию философской фантастики, притчи и постмодернистской прозы, своего рода «художественный квест», путешествие по скрытым цитатам и отсылкам к произведениям Кафки, Борхеса, Мервина Пика.

Иэн Бэнкс

Шаги по стеклу

© Iain Banks, 1985

© Перевод, примечания, Е. Петрова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

* * *

Посвящается моей матери и отцу

Часть первая

Теобалдс-роуд

Он шел белыми коридорами, мимо щитов с прикнопленными объявлениями о сдаче внаем недорогого жилья и продаже старых автомобилей, мимо любителей кофе, сидевших за столиками, мимо отверстия в белом полу, над которым застыл колченогий стул, охраняя открытый люк, где возился некто с фонариком. У выхода он взглянул на часы:

вт 28

3:33

Спускаясь по ступеням, он помедлил и с улыбкой задержал взгляд на этих цифрах. Три-три-три. Хорошая примета. Сегодня все сойдется, сегодня все сложится.

Дневной свет казался ослепительно ярким даже в сравнении с побеленными стенами и прессованной мраморной крошкой коридоров. Воздух был теплым, слегка влажным, но без духоты. В такую погоду приятно прогуляться пешком. Это тоже радовало, потому что ему вовсе не улыбалось прийти к ней вспотевшим и растрепанным, особенно в такой день, особенно в преддверии этой встречи, сулившей вполне определенную удачу, которая забрезжила в конце пути.

Грэм Парк ступил на широкий серый тротуар перед зданием колледжа и, пропустив поток машин, перебежал на северную сторону Теобалдс-роуд. Поравнявшись с пабом «Белый олень», он пошел дальше прогулочным шагом, помахивая большой черной папкой, которую приходилось нести за единственную уцелевшую ручку. В папке лежали ее портреты.

Он посмотрел на небо, простиравшееся над жилыми домами, над громоздкими башнями офисных зданий, и с улыбкой отметил, как причудливо разграфили синеву закопченные городские крыши.

Сегодня все виделось ярче, свежее, отчетливее, будто его обычные, ничем не примечательные жизненные обстоятельства уподобились спектаклю, где актеры сперва запутались в тонком занавесе и не смогли предстать перед публикой, но вот теперь с торжествующим видом выбежали на авансцену и, разведя руки в стороны, запели: «Та-ра-рааа!» Он почти смутился от такого юношеского прилива чувств; это ощущение восторга нужно было лелеять, прятать от посторонних глаз, а если анализировать, то с осторожностью. Достаточно было просто знать о том, что оно есть; сама тривиальность такого блаженства как-то ободряла. Пусть даже многим другим довелось испытать нечто подобное; пусть многие другие испытывают нечто подобное прямо в эту минуту – все равно их переживания будут совсем не такими, никогда не повторят твоих полностью. Отдайся чувствам, сказал он себе. Что в этом плохого?

У ближайшей многоэтажки застыл, прислонясь спиной к серо-красной кирпичной стене, оборванный, грязный бродяга. Невзирая на жару, он вырядился в зимнее пальто болотного цвета; из одного башмака торчал босой палец. В руках старик держал две большие коробки свежих шампиньонов. От вида бедности в сочетании со странностями Грэму всякий раз делалось не по себе.

Да, много в Лондоне странных личностей. На каждом шагу попадаются нищие и убогие, этакие разлетающиеся осколки гранаты, ходячие язвы общества. При встрече с такими субъектами он содрогался от неприязни и страха, хотя от них не исходило никакой угрозы – им самим впору было бояться каждого встречного. Однако сегодня все смотрелось по-иному; сегодня старик в зимнем пальто, часто моргающий, с землистым лицом, обхвативший потными руками две килограммовые упаковки грибов, выглядел занятно, и не более того – готовый сюжет для будущего рисунка. Дальше по улице, возле почты, топтался высокий, прилично одетый чернокожий парень, который вполголоса разговаривал сам с собой. Он тоже оказался совсем не страшным. Грэм подумал, что, наверное, так и остался провинциалом, хотя упорно с этим боролся. Он всегда напускал на себя столичный скепсис, да, видно, перестарался; потому и шарахался в ужасе от всего, что приоткрывал ему большой город. Только теперь, предчувствуя новые силы, которые могла бы ему дать она, он позволил себе роскошь внимательно вглядеться в себя (а ведь в городе требовалось все время носить защитную броню, просчитывать каждый шаг).

Раз и навсегда выбрав для себя маску осторожного циника, он теперь понял, что при всей непробиваемости такой защиты – а результаты ее были налицо: как-никак, студент второго курса и, вопреки опасениям матушки, учится неплохо; деньги не промотаны; на нож не нарывался; сердце свободно, – при всей неоспоримой надежности такой обороны, за все приходит расплата, и расплатой стало отчуждение, непонимание. С чего он взял, что тот чернокожий парень – псих? Мало ли у кого бывает привычка разговаривать с самим собой. С чего он взял, что старик в рваных башмаках – нищий, без пенса за душой, и грибы у него ворованные? Может, просто не повезло бедняге: вышел в обеденный перерыв купить грибов, а башмаки возьми да и лопни. Грэм смотрел на ревущий поток машин и поверх него – на ограду густо увитой плющом Грейз-Инн, видневшейся справа. Этот день, этот путь запомнятся ему навсегда. Даже если она не… даже если его мечты, его надежды не… Нет, все сбудется. У него было твердое предчувствие.

– Ты эти мысли брось, Парк: зуб даю, какая-нибудь грязишка.

Резко обернувшись, он увидел Слейтера, который сбегал по ступеням библиотеки Холборна: на нем были джинсы в полторы штанины, блестящая черная туфля на одной ноге и высокий ботинок на другой; джинсы он подогнал соответствующим образом, чтобы одна штанина, как положено, опускалась простроченным краем на черную туфлю, а вторая заканчивалась бахромой на уровне колена. Вдобавок Слейтер облачился в потертый жокейский камзол с черной сорочкой и нацепил галстук-бабочку, тоже черный, но при этом густо усеянный мелкими пурпурными стекляшками. Маскарад довершала кепка из красной шотландки. Грэм в голос расхохотался. Слейтер смерил его взглядом, полным напускного презрения:

– Не вижу причин для такого бурного веселья.

– Что за вид? Выглядишь как… – Грэм жестом обвел джинсы и обувь Слейтера, а взглядом указал на кепку.

– Выгляжу как баловень судьбы, – перебил Слейтер, взяв Грэма под локоть и увлекая его вперед, – который на барахолке в Кэмдене откопал настоящие летчицкие ботинки.

– И чикнул ножиком, – подхватил Грэм, разглядывая ноги Слейтера и одновременно высвобождая локоть.

Слейтер ухмыльнулся и сунул руки в карманы обезображенных джинсов.

– Вы выказали постыдное невежество, молодой человек. Если бы вы пригляделись повнимательнее или пораскинули мозгами, то могли бы сообразить, что на мне авиаторские ботинки особого фасона, которые с помощью пары молний превращаются в шикарные туфли, коим в сороковые годы не было цены. Смысл-то вот в чем: если отважного аса сбивали в тылу врага, ему достаточно было расстегнуть молнии на щиколотках, чтобы остаться в цивильных туфлях, сойти за местного и обмануть злобных эсэсовцев в узких черных мундирах. А я всего лишь приспособил…

– Совершенно идиотский вид, – не дал ему договорить Грэм.

– Слышу брюзжание сексуального большинства, – парировал Слейтер.

Теперь они шли еле-еле; Слейтер не выносил суеты. Грэм почти свыкся с этой привычкой и знал, что поторапливать Слейтера бессмысленно. Поскольку времени у него было с запасом, оставалось только получать удовольствие от неспешной прогулки.

– Даже не понимаю, чем ты так меня возбуждаешь, – сказал Слейтер, но, вглядевшись в лицо приятеля, с обидой спросил: – Парк, ты меня слушаешь или нет?

Грэм сокрушенно покачал головой, едва заметно улыбнулся, но вслух ответил:

– Конечно слушаю. И хватит паясничать.

– Ах, боже мой, прошу прощения, – театрально расшаркался Слейтер, прижимая руку к груди. – Наш чувствительный гетеросексуал обиделся. Он, наверное, еще и малолетка. О, я этого не перенесу!

– Может, перестанешь придуриваться, Ричард? – сказал Грэм и остановился, чтобы посмотреть приятелю в глаза. – Мне иногда кажется, что ты никакой не гей. Ну ладно. – Он снова двинулся вперед, делая попытку хоть немного ускорить шаг. – Рассказывай, чем занимался. Что-то тебя в последние дни не видно.

– Ага, решил сменить тему, – усмехнулся Слейтер, глядя прямо перед собой. Он скривился и почесал голову там, где из-под клетчатой кепки выбились короткие завитки черных волос. На тонком бледном лице дрогнули мускулы. – Как тебе сказать… Не хотелось бы заострять внимание на сомнительных подробностях… на изнанке жизни, но если перейти к делам более целомудренным, хотя и более печальным, – я целую неделю занимался тем, что пытался соблазнить милашку Диксона. Да ты его знаешь: у него божественные плечи.

– Что? – брезгливо поморщился Грэм. – Этот, с первого курса? Дылда с крашеными волосами? У него же мозгов нет.

– Ты так считаешь? – протянул Слейтер, описывая головой дугу, что могло быть истолковано и как согласие, и как отрицание. – Ну, не в мозгах счастье. Но эти плечи, боже мой! А талия, бедра! Его мозги меня не волнуют – зато от шеи и ниже ему нет равных.

– Совсем спятил, – отрезал Грэм.

– Беда вот в чем, – как ни в чем не бывало продолжал Слейтер, – то ли он не понимает, к чему я клоню, то ли не хочет понимать. К тому же возле него постоянно крутится этот противный Клод, его дружок… Сколько раз я этому типу говорил открытым текстом: ты урод, но до него не доходит. Вот у кого на самом деле мозгов нет. Я тут поинтересовался, как ему нравится Магритт, так он решил, что это телка с первого курса. Никак не удается оттеснить его от Роджера. Я не переживу, если он гей. В том смысле, что он у Роджера был первым. Роджер сам по себе не так уж и глуп – это от его дружка распространяется зараза.

– Ха-ха, – сказал Грэм. Ему всегда было неловко выслушивать гомосексуалистские излияния Слейтера, хотя тот редко называл вещи своими именами, да и Грэма эти пристрастия никак не касались. Насколько он мог судить, за все время ему на глаза попался лишь один (как предполагалось – из многих) возлюбленный его приятеля.

– Сейчас я тебе кое-что расскажу, – внезапно оживился Слейтер, когда они переходили Джон-стрит. – У меня блестящая идея.