Дайте руку королю

Врачи продолжают обсуждение. Потом старший отошел к столу, занялся бумагами. Трое помощников расселись на стульях.

– Ко мне Нонна нынче с сюрпризом, – делится Тольша.

– Что такое? – любопытствует Миха.

– Заявила: Попов узнал! Лютует страшно. Вытуривает ее с работы. И… она на меня так смотрит… – на простоватой физиономии Тольши досадливо-недоуменное выражение вроде: "Я щи просил, а что дали?"

– Она хочет, чтобы ты на ней женился, а ты пасуешь, так? – смеется Радик.

– А мы женим, женим! – потирает руки Миха. – Или я к ней клинья подобью…

– У меня тоже новостишка. – Радик многозначительно помолчал. – Роксана…

– Дала? Ну-ну-ну?..

33

Ийка поправилась после операции. И пришла к Скрипу и Проше. Они не обозвали ее, как было приказано.

Когда Ийку вытолкали, король велел снять с ног Скрипа гири: тяжелые стальные диски. Его стащили на пол, повалили навзничь. Диски сложили в две стопки, придвинули к голове с двух сторон. Голова зажата ими. Уши поддеты краями дисков – прижаты к стали.

Опираясь на клюшки, над ним наклонился Сашка. Зияют дрожащие ноздри. Толстый кончик носа круто вздернут, а вместо переносицы – выемка. Выпученные наглые глаза. Поперек лба шрам, заключенный в две черные шпалы. Скулы, подглазья намазаны зубной пастой. Над вывернутой верхней губой – акварельные усики в две полоски: черная и красная. В волосах блестит складной ножичек.

– Дарю пощаду… – король раздувает ноздрищи, двигает кожей черепа. – Но залезешь в палату к бабам, к своей сучке: сп…дишь конфеты.

– Не-е!

– Не нет, а да! – здоровенные Сашкины пятерни охватывают рукояти клюшек. Он приподнял тело, опустил подбитые сталью каблуки на стопки гирь, меж которыми зажата голова Скрипа. Каблуки встали на поддетые дисками уши.

– А-ааа!!! – страшный крик боли был тут же заглушен: мальчишки неистово бьют в ладоши, затянули: – А-ля-ля-ля-ля!.. – Петух лупит в поднос как в бубен. Глобус в головодержателе мычит ничуть не слабее коровы.

Король приподнял каблуки.

– Полезешь?

Мучительный спазм перехватил Скрипу горло, свел челюсти. Лицо искажает судорога. Прорвались рыдания. Повелитель наблюдает с интересом, ждет. Наконец Скрип выдавил:

– Н-ннн… н-не полезу…

– Ништяк, – неожиданно мирно сказал Сашка, – мне даже лучше! Щас за ней пойдут. Скажут – ты зовешь. Ее будут держать, и я ее вы…у! Ты не видел, как Миха Свету е…л. Увидишь, как я – твою сучку! – осклабился. – И ничего мне не

будет! Все скажут: она сама пришла. И сколько уже раз приходила! Ко мне. Хотела – я отказывался. Но – дохотелась!

– Йи-и-ги-го-го-го! – заржала свита.

– Полезу.

34

Дома ему внушили: самое стыдное – красть. Просить – тоже очень стыдно. Но воровать – хуже!

И вот он идет воровать…

Дождался, когда девчонки ушли в красный уголок смотреть телевизор. Владик донес: у них в палате осталась лишь одна лежачая. Она – слева от двери, в дальнем углу. Надо пробраться так, чтобы не заметила…

Клюшку она услышит – пришлось оставить. Коклета помог ему выйти в коридор. Дальше Скрип передвигается, опираясь о стенку. Поли следят. Шажок за шажком – к девчоночьей палате. Вот, наконец, дверь. Опустился на четвереньки, лег ничком. Нужно вползти на животе: лежачая не увидит со своей койки.

Тихонечко приотворил дверь. Слабо светит единственная лампочка. Он ползет под ближнюю кровать. Тумбочка. Конфет здесь нет… Дальше, дальше. И тут пусто. Вдруг какая-нибудь девчонка припрется? Он зажмурился от ужаса. Но еще страшнее, если он вернется без конфет…

И в этой тумбочке нет их! Скорее к следующей… Нету.

Он открыл дверцу – коробка! На ней нарисована ваза, полная шоколадных конфет, – в венке из алых, белых, желтых цветов. Пусто? Нет! Коробка тяжела! Ее даже не открывали.

Взять и… скорее же!

Украсть целую коробку… полную коробку… Он не смеет. Дрожит, весь трясется. Спеша надрывает бумагу, поддевает ногтями картон. Взял одну конфету. Вторую. Хватит! Теперь прочь…

А к двери ползет лежачая. Она услыхала, как он возится, слезла с койки. До двери доберется раньше его.

– Ты не выйдешь! Сюда! Девочки, сюда!!

* * *

Он скрючился на полу – оглохнуть-ослепнуть-окостенеть! Прижался ртом к руке – грызет ее. Втянул голову в плечи. А они шумно топочут вокруг, стучат костылями.

– Жулик! Жулик! Во-ор!

Пару раз шлепнули его, ткнули клюшкой. Уж больно жалок, чтобы бить по-настоящему. Вдруг одна кричит:

– Давайте его разденем!

– Разденем, ха-ха-ха!!! – как все обрадовались.

Схватили за ворот, потянули за ноги – распрямить его, чтобы удобнее было раздевать. Он подогнул коленки к подбородку, обнял их изо всей силы. А девчонки тормошат, цап за руки – разводят в стороны. Выпрямляют ноги…

Взмолиться-взмолиться-умолить: пусть лупят сколько охота! он сам будет лупить себя! разобьет об пол нос!..

Только бы оставили в штанах.

Без штанов при девчонках – о-оо!

Молить их – а голоса нет. Он лишь судорожно икает.

…Они с хохотом сдернули с него рубаху, майку. Тянут портки. Он вцепился в материю. Рванули так, что обломались ногти…

Он вжимается лицом в пол до того, что кончик носа свернулся набок. Держать трусы, держать! Ему сдавили запястья, разгибают пальцы. Ширк – кончено.

– Ха-ха-ха! – залились на все голоса. Девчонки!