Силуэт

– Какие ветры занесли в наши края? – спросил, сдвигая шляпу на затылок, седовласый хозяин. И тут же спохватился: – Чего это я тебя на крылечке пытаю? Ты, поди, голоден с дороги, устал. Вон чоботы дужэ пыльные. – И крикнул в сумрак избы: – Оксана, деточка, налей-ка в умывальник дистиллированной «аш два о».

Девочка мигом появилась, зачерпнула ковшиком из бочки, стоявшей под карнизом, дождевой воды. Наполнив рукомойник, повесила рядом на гвоздик полотенце.

Помыв руки и сполоснув лицо, Даниил взбодрился. Встреча с земляком, приехавшим на Дальний Восток с Полтавщины ещё в двадцатых годах, сулила долгий разговор. Иван Иванович любил покалякать по душам. Они сразу сошлись характерами, поскольку имели общие интересы. Крепко соединяло их землячество, воспоминания о родных краях.

Ужинать решили в садочке под грушей. Оксанка помогла накрыть на стол. В центре исходила паром молодая картошка, вываленная из чугунка на большое деревянное блюдо. Пластики аккуратно нарезанного сала занимали тарелку рядом с ломтями хлеба, улёгшимися прямо на скатерть. Хлеб в колхозе пекли из ячменной муки с примесью пшеничной. Хоть чёрный, да свой. Притом не по карточкам, а согласно потребности и выработке.

– Деточка, сбегай на огород, нарви зелени! – попросил Головко.

Помощница умчалась. Даниил кивнул вдогонку и поднял брови.

Иван Иванович понял вопрос без слов.

– Сиротинка. Местная, Шкляренкина. Батька трактористом работал, мать дояркой. Степан на фронте погиб зимой, а Фрося месяц назад умерла от разрыва сердца. От инфаркта, то есть. Сельсовет собирался отправить в детдом, родных у неё тут никого. Ну, я и предложил ко мне перебраться. Она согласилась. Так что в отцах не ходил, сразу дедом заделался…

– Значит, ты всё ж-таки удочерил её?

– Выходит, именно так. В паспорт только не записал пока, в районе это дело оформляют. Времени нет.

В глазах Головко светился тёплый огонёк. По всему видно, обвыкся старый бобыль с круглой сиротинкой, впустил в сердце.

Даниил принёс от калитки рюкзак, принялся развязывать тесёмки. Отсыпал ирисок, поделился пряниками. Сюда же и баночку крабов добавил. Когда ухватился за горло бутыли, Иван Иванович протестующе замахал руками.

– Ты это побереги. У меня есть эквивалент, – и принёс из кладовки длинногорлую «гусыню» тёмного стекла. – Спиртом в больнице пользуйся, как наука велит. А мой напиток и разводить не трэба. Первачок! По народной технологии. Давай-ка за одоление врага всего человечества, – с этими словами он наполнил старинные хрустальные рюмки, невесть каким чудом добравшиеся с Украины и сумевшие уцелеть.

Чокнулись. Выпили и принялись закусывать перьями лука, огурцами и помидорами, доставленными с огорода Оксанкой, успевшей помыть овощи той же «аш два о». Сало и разварная картошка насыщали Даниила по-домашнему, в охотку.

Утолив голод, придвинул девочке сладости. Та как раз разливала чай по чашкам. С улыбкой похвалил.

– Ты, я вижу, у дедушки первая помощница.

Оксанка скромно потупилась. Зато Головко расцвёл в довольной улыбке.

– Она у меня хлеб даром не ест. В лекарствах разбирается не хуже медсестры. Таблетки там, пилюли разные, порошки – всё ей ведомо. И микстуры составит в пропорции. И черновой работы не чурается – воды принести, полы помыть дома и в медпункте. Не поверишь, она и куховарить горазда.

Девочка полыхнула румянцем даже сквозь шоколадный загар на щеках.

– Да мне и не тяжело вовсе! – чуть слышно прошелестела Оксанка.

Сумерки постепенно проникали под кроны деревьев. Жара спадала, образуя на цветах палисадника капельки росы. В селе начали перекличку петухи, возвещая окончание дневных дел. Наплывала особая деревенская спокойность. Лишь у сельсовета тарахтел тракторишка, крутя привод электрогенератора, дающего «лампочкам Ильича» желтоватый накал.

Товарищи принялись обсуждать самое главное событие этих дней на западном фронте. Курская дуга напряглась, подобно гигантскому луку, выпуская на врага стальные стрелы танковых армий, корпусов, бригад и полков. Всего в кулак собралось с нашей стороны около пяти тысяч танков и самоходно-артиллерийских установок. Это в семь раз больше, чем в контрнаступлении под Москвой, и в пять раз больше, чем под Сталинградом. Почти такие же силы сосредоточили немецкие войска. Фашисты уповали на новейшие танки «Тигр» и «Пантера», самоходные артиллерийские установки «Фердинанд». Им противостояли лучшие советские танки Т-34 и КВ. И, что важнее всего, на стороне русских была сила духа. Фашисты же утратили этот главнейший компонент боевой мощи. Наступал решительный момент в смертельной битве двух противников. Двенадцатого июля грянула кульминация – сражение на Прохоровском поле. Лоб в лоб столкнулись две смертоносные силы.

Казалось, за тысячи вёрст долетал на Дальний Восток грохот сражения, сплошной рёв моторов, лязганье металла, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа… От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки. От попаданий в бензобаки машины мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Терялось ощущение времени, бойцы не чувствовали ни жажды, ни зноя. Одна мысль, одно стремление объединяли советских воинов – пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и уничтожали их из пистолетов, схватывались врукопашную. В небе схлестнулись воздушные армии, довершая апокалиптическую картину невиданного в мировой истории сражения.

К окончанию дня битва завершилась. Перешедшие в атаку советские войска отбросили немецкие армии на юге Курской дуги к исходным позициям. Сжатая пружина обороны распрямилась в стремительном наступлении. В ходе войны обозначился решительный перелом.

Тыловой народ жадно приникал к радиоприёмникам. Каждое слово очередной сводки новостей Совинформбюро падало в душу и вливало новые силы. Впереди маячили ждущая освобождения громада Украины, рубежность Днепра, близость западных границ. Остановить Красную армию было уже невозможно.

Узы оккупации, сковывавшие два года семьи беседующих медиков, обещали вскоре рассыпаться в прах. Всего тяжелее оказалось не иметь весточки из родных мест. Оставалось только надеяться на лучшее.

– Нина кем порадовала? – спросил Иван Иванович, состоящий в приятельстве с семьёй Маляренко. Бывая в Сосновке, с пустыми руками не заходил. То мясца подбросит, то мешок картошки в кладовку занесёт. Баловал и медком.

Даниил расцвёл в улыбке:

– Сынишку родила в начале мая.

Головко протянул руку и крепко пожал ладонь молодого отца.

– Как нарекли солдатика?

– Егором.

– В честь Георгия Победоносца?

– И маршала Жукова тоже, – добавил Даниил.

– Дай Бог вашему Егорию никогда не воевать, – глубоко вздохнув, произнёс Иван Иванович.

Спать легли в избе, хорошо хранившей прохладу. Гостю постелили в большой комнате, которую в здешних краях именуют «залой». Девочку Иван Иванович уложил в невеликом закутке, где помещались топчан да тумбочка. Сам лёг в домашнем кабинете на кушетке, рядом со шкафом с лекарствами.

Старенький тканый коврик, украшавший стенку, напоминал Даниилу родную отцову хату. Та же незатейливая пёстрая вязь разноцветных лоскутков напольной дорожки. Тот же запах жилья, приученного к бережливости в быту.

Мерное тиканье часов-ходиков над кроватью постепенно склонило в дрёму. Приснился Егорушка. Он гулил требовательно, теребил материнскую грудь и, причмокивая, сосал молочко. Нина вполголоса напевала колыбельную песню.