Не книга имён. Классики и современники

Не то что Бродский «не сдюжил». Просто его М. Б. стала Мария Соццани.

А отпрыск Мандельштама и Бродского, Андрей Осипович, не пошёл по стопам отца. То есть пошёл чисто внешне. Поэтом не стал, хотя все предпосылки – постоянные поиски места под солнцем, работы, бесконечные претензии к миру – были в наличии. И даже сохранились записи, на которых Андрей Осипович Басманов читает стихи. Стихи своего отца…

Они встретились в Америке, а потом Андрей Осипович написал об этой поездке: впрочем, читать сей текст, обременённый нецензурной лексикой, трудновато.

Такое ощущение, что одно из произведений Иосифа Александровича ожило и перевоплотилось в ходячий стих:

…Знаешь, на свете есть
вещи, предметы, между собой столь тесно
связанные, что, норовя прослыть
подлинно матерью и т. д. и т. п., природа
могла бы сделать ещё один шаг и слить
их воедино…

Вот они, стихи и реальный человек, и слились воедино. Одно время Андрей Осипович работал кондуктором в троллейбусе. Существует байка о том, как кондуктор Басманов получил в качестве штрафа пуделя, которого хозяйка везла в ветлечебницу на усыпление. По словам Басманова, безбилетная гражданка с золотыми зубами так жалостно расписала ему свою забубённую жизнь, «даже собачку кормить нечем», что «борзой щенок» перекочевал к другому хозяину.

Но разве в этом поступке сына не отцовская поэтическая поступь, не его вольный разгул?

Меня упрекали во всём, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.

Звезда по имени Иосиф Александрович Бродский появилась на свет 24 мая в 1940 году.

Печальная и неулыбчивая звезда, которая с небес возвращается на Васильевский остров. Туда, где бродит его сумрачная тень, его кровинка, где позвякивает, словно пустые бутылки портвейна в сетке, разбитая вдребезги любовь одного из самых мелодраматичных поэтов последней четверти ХХ века.

Аркадий Аверченко. Умение жить

«Если сказать правду, то рудничный посёлок Исаевский считался первым среди других посёлков – по числу и разнообразию развлечений.

Жаловаться было нечего: каждая неделя приносила что-нибудь новое. То конторщик Паланкинов запьёт и в пьяном виде получит выговор от директора, то штейгерова корова сбесится, то свиньи съедят сынишку кухарки чертёжника…».

Один из первых своих рассказов – «Молния» – Аверченко написал, работая конторщиком на Донбассе.

Я немного знаю эту замечательную публику, мой дядя Володя тоже работал на шахте в городе Красный Сулин. Поэтому, впервые читая рассказы Аверченко о шахтёрах, я никак не мог отделаться от мысли: это же мой дядя и его друзья, которые жили весело, пили водку, закусывая её перчиком, а вылезая из шахты, перемазанные углём, чёрные, как черти, улыбались белозубыми улыбками:

«Эти шахтёры (углекопы) казались мне тоже престранным народом: будучи, большей частью, беглыми с каторги, паспортов они не имели, и отсутствие этой непременной принадлежности российского гражданина заливали с горестным видом и отчаянием в душе – целым морем водки».

Замечательное, жизнелюбивое племя, говорившее на суржике…

Да, конечно, жизненный путь Аркадия Аверченко не был усыпан розами. Но самое главное, Аркадий Тимофеевич никогда не унывал. Болезненный мальчик не получил хорошего образования, и всё же заряда жизненной энергии, хитрости и ума хватило с лихвой, чтобы компенсировать пробелы.

Впрочем, вот как он напишет о своей болезненности позже: эту версию, дававшую ему возможность не ходить в школу, более всего поддерживал он сам. «Ещё за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет…» – так начинается «Автобиография».

Вообще, начало его творческой карьеры, как и само рождение, окутано покровом тайны. По одной из версий, рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь» он опубликовал в харьковской газете «Южный край»:

«Литературная моя деятельность была начата в 1904 году, и была она, как мне казалось, сплошным триумфом. Во-первых, я написал рассказ… Во-вторых, я отнёс его в „Южный край“. И в-третьих (до сих пор я того мнения, что в рассказе это самое главное), в-третьих, он был напечатан!»

Однако исследователи творчества этого гения сатиры и юмора обнаружили его рассказ «Умение жить» в журнале «Одуванчик» за 1902 год. Вот это и было, видимо, самое главное качество писателя, которое спасало его в трудные минуты. Аверченко много пишет, не гнушается подённой работы редактора, жизнь бьет ключом по голове.

Из Харькова Аверченко был выслан генерал-губернатором Пешковым за то, что рьяно бичующий пороки писатель перешёл красную линию. Чтобы укротить этот бьющий из-под земли гейзер энергии и юмора, Пешков захотел наложить на Аверченко штраф в 500 рублей. Но денег у литератора не было: «Увидев мою непоколебимость (штраф был без замены тюремным заключением), Пешков спустил цену до 100 рублей. Я отказался…».

Вот интересно, с царским генерал-губернатором, «душителем свободы слова», можно было торговаться. А вот сейчас? Не закатают ли смельчака или нахала, который бросит вызов проворовавшемуся чиновнику, без всякой торговли сразу в асфальт?

«Мы торговались, как маклаки, и я являлся к нему чуть не десять раз. Денег ему так и не удалось выжать из меня!

Тогда он, обидевшись, сказал:

– Один из нас должен уехать из Харькова!

– Ваше превосходительство! – возразил я. – Давайте предложим харьковцам: кого они выберут?»

Выборы! В наше героическое время можно и к гадалке не ходить: понятно, выберут губернатора, даже если живёт он в медвежьей берлоге.

«…Так как в городе меня любили и даже до меня доходили смутные слухи о желании граждан увековечить мой образ постановкой памятника, то г. Пешков не захотел рисковать своей популярностью.

И я уехал…».

Он уехал, чтобы стать легендой!

Вот так и надо начинать, чтобы войти в историю или в литературу. Или сразу – в историю литературы.

Алексей Толстой. Ум и дикость

В своё время, лет этак двадцать тому назад, вышла книга «Древо жизни: Толстой и Толстые».

Написал её младший внук Льва Николаевича Толстого, врач, общественный деятель и литератор Сергей Михайлович Толстой.

Сергей Михайлович вывел своего рода видовую и типическую формулу, в которой запечатлены фамильные черты. Ведь если согласиться с утверждением составителей, что «величайший гений литературы» – чуть ли не плод усилий нескольких поколений семьи Толстых, то всё равно любопытно наблюдать за тем, какие ингредиенты легли в основу образа Толстого.

По мнению французского внука, задушевность и семейственность с неизменными тётушками, дядюшками, бабушками, гувернёрами и прочим милым сердцу русского барина окружением и послужили той питательной средой, в которой вызревали из поколения в поколение все Толстые. Однако тут же (и отнюдь не особняком) располагается ещё одна из основных, но не главных родовых черт характера – «дикость». Во всей красе это наследственное качество воплотилось в двоюродном дядюшке Льва Николаевича – Фёдоре Ивановиче Толстом, прозванным по недоразумению Американцем. Хотя Крузенштерн, возглавлявший кругосветную экспедицию, и высадил бузотёрившую «молодую особу, состоящую кавалером посольства в Японию», на Алеутских островах, принадлежащих России. «Фёдор подпоил корабельного священника, и когда бедный поп спьяна завалился на палубу, он припечатал ему бороду к палубе круглой императорской печатью, которую предварительно выкрал из каюты Крузенштерна», – сия проделка, переполнившая чашу терпения адмирала, для будущих богоборческих и антигосударственных устремлений двоюродного племянника особо значима.

Другой несомненной чертой, а в этом Толстому даже не в силах отказать люто ненавидевший его Мережковский, был ум. Недаром однажды, согласно семейной легенде, Пётр I на пиру сдёрнул с прапрадеда Льва Николаевича – Петра Андреевича – парик и похлопал его по голому черепу, приговаривая: «Головушка, головушка, если бы ты не была так умна, то давно бы с телом разлучена была».

Все эти черты были присущи большинству Толстых (нынешние Толстые – не исключение), бурная жизнь которых явилась причиной появления на свет Алексея Николаевича.

И тут дикость рода Толстых проявилась в полной мере.

« – Послушай, – сказал Карло строго, – ведь я ещё не кончил тебя мастерить, а ты уже принялся баловаться… Что же дальше-то будет… А?..».

Едва будущий лауреат Сталинской премии и «красный граф» успел появиться на свет, как поползли толки о том, кто его отец. Матушка Александра Леонтьевна (дальняя родственница Тургенева) всю жизнь доказывала, что отцом Алексея Николаевича был не её официальный муж, Николай Александрович Толстой, а Алексей Аполлонович Бострой, к которому она ушла в ноябре 1881 года.

И тут нельзя не подивиться мистическим совпадениям. Известно, что Тургенев и Толстой не любили другу друга, но в лице дальнего отпрыска им пришлось-таки соединиться.

Ежели это не так, то дедушкой Толстого был Аполлон. Хотя сама матушка Толстого (данные приведены в варламовской книге «Алексей Толстой») в письме Бострому утверждала, что отцом всё же является Николай Александрович, но «зачатие произошло в результате изнасилования».

Кстати, Алексей (опять-таки Николаевич) Варламов, как утверждают сотрудники музея Толстого, во время написания книги в музей не обращался, и в библиографии довольно много ссылок на интернет-источники. Так что, как говорится, матушка надвое сказала!