Познавание ведьм. Москва ушедшая

Познавание ведьм. Москва-1984
Игорь Олен

Текст конструирует общность, наличествовавшую в прошлом веке. Тогда, например, все являли собою тезисы, не было секса, многих других вещей; также господствовала идея «радужных горизонтов» и «ежедневного улучшения жизни». Все тогда хрюкали и устраивались кувыркания через голову. Жил тогда интурист Воротила Финансович Трамп, человеко-ворона, (что до сих пор живёт в Спасской башне) и плюс московская нежить с именем Алгаритма (схоронена на Ваганьковском кладбище, участок 1105 б).

Познавание ведьм

Москва-1984

Игорь Олен

© Игорь Олен, 2017

ISBN 978-5-4483-7393-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I. Некогда

В путь

Вика, участвовавшая в жизни школы и победившая в смотре-конкурсе «Ставрополье мой край родной», получила в году 198-каком-то путёвку в Артек. Девятнадцатого сентября она села в поезд и покатила. «Ишь, едет – а прочие учатся, учатся, учатся…» – выстукивали колёса. Вика тогда, приколов на грудь комсомольский значок, подходила к окну, чтоб с улицы её видели школьники и завидовали. Ей это было приятно. Весь вагон ехал весёлый и говорил про таинственные Геленджик, Ялту, Мисхор, Анапу, где пляжи песчаные и каменистые, про медуз и про чудо-плоды фейхоа с сладким запахом.

Делалось всё теплей и теплей, больше старушек бегало по перрону с корзинами слив, винограда, яблок. За Мелитополем далеко заблестели морские дали.

Вдруг ночью поезд остановился.

Сперва все спали, потом стали спрашивать, где стоим.

Вспыхнул свет, поднялись гвалт и гомон. Проводники твердили, что впереди, мол, поезд, перед которым ещё один поезд. Смелые пассажиры с Викой, спрыгнув на насыпь, отправились разузнать, что как. Предводительствовал моряк с Дудинки.

Ночь была душная. За передними поездами толпа подпрыгивала, чтоб что-нибудь углядеть. Бегали возбуждённые машинисты и милицейский сержант.

– Дать фарватер спецу! – гаркнул моряк с Дудинки, двинувшись сквозь толпу тараном. Вика, влезши на крышу вагона (смелая!), рассмотрела вдали ещё поезд, как бы скативший в яму. Луна серебрила окрестности небывало волшебным светом.

– Что? – бросились все к возвратившемуся моряку с Дудинки.

– Вертаемся все домой.

– Поезд, что ль, опрокинулся?

Моряк с Дудинки ответил не прежде, чем раздавил на шее своей комара. – Нет теперь Чёрного моря и полуострова Крым. Вакуум вместо них.

– Заливает-то!

– Северный флот байки не травит, – моряк осклабился. – У него в Севастополе мать-старушка.

Вика, разволновавшись, сказала: – Азовское море есть, Чёрного с Крымом нету?

– Лишь Арабатская стрелка от Крыма осталась. Прикинь, сестрёнка.

– Как же Атрек? – в волнении переставила буквы Вика, чуть не заплакав.

– Я врать не буду. Сходим? – Моряк из Дудинки сходил с ней вперёд, где было Азовское море, плескавшее в Арабатскую стрелку, – и никакой воды более.

Постояв, посердившись, народ сел в вагоны – и поезда дали задний ход, кроме первого, провалившегося в низину. Многие в Мелитополе вышли, чтобы отправиться на Азов. Вика ехала восвояси и не вставала от огорчения с верхней полки. «Делу время – час потехе, час потехе, час потехе…» – ёрничали колёса.

Вика вернулась в своё Ставрополье и пошла в школу. Учиться ей расхотелось; зато она слушала радио, нашлось ли Чёрное море. Дикторы говорили: как воды сгинули с курортами да побережьем, так до сих пор их нет. Вика, вздыхая, усаживалась на крыльцо грустить.

Кругом были степь, отары овец, стылое солнце. Ветры в ту осень сгинули; перекати поле (они ж кермеки,качимы прочая) застревали кто где.

Один из них, – с Вику ростом, – уткнувшись в крыльцо, мешал. Чтобы не наколоться, Вика надела перчатки и потащила его к помойке. Как удалились от дома и их никто не мог слышать, перекати-поле вдруг заорал:

– Что я тебе сделал, что ты меня тянешь в дурное место?!

Вика, его отпустив, кошкою отскочила, в ужасе крикнув:

– Ты… в общем, лежал и мешал, кермек! бесполезный кермек! Поэтому!

– Я?! Кермек?! Бесполезный?! Злая девчонка! Подымется ветер, я укачусь к чертям с удовольствием!

– Ветра не будет. – Вика, вздохнув, принялась ковырять носком землю. – Чёрное море пропало, и, по физической географии, ветер не подымается.

– Да-а… – сник, сплюснувшись, горлопан. – Тогда оттащи меня к стогу сена на солнышко, чтоб я умер как благородная флора. Ибо, сама суди, хорошо ль лежать среди мусора, дожидаясь конца? Когда нет ветров, мы, катящиеся шары, гибнем. – И он всплакнул.

– Тебя спрятать в сарай? – предложила смышлёная Вика.

– В сарай? Не желаю! – взвился кермек. – Сама живи в тёмном сарае… А ведь могла б помочь вправду. Как? Так. Покатала б меня вместо ветра, девочка. С виду ты, вон, здоровая.

– Тогда я б была не человек, а двигатель, – возразила, обидевшись, Вика и повернулась уйти, но обидчик, вцепившись в неё, тащился с отчаянным воплем.

– Постой! Придумал! Иди искать Чёрное море, а я с тобой. Тебя – я следил за тобой! – грозил он ей острой колючкой, – приняли в сентябре в комсомолки. Где твои комсомольский задор, активность? Инициатива, в конце концов, комсомольская где? Не совестно?

Вика и возразить не могла, лишь свесила голову. Потому что огромный колючий кермек сказал безобманную правду.

Утром она притворилась, что идёт в школу, а за овчарней вдруг повернула и побежала, таясь, к Перекати-Поле.

Поздоровались.

– Я согласна.

– Давай тогда… Живо! Чтобы твои не заметили, что пинают меня каждый день.

Вика, надев перчатки, помчалась, толкая товарища, по просёлку в холмы, но на первой вершине упала без сил под солнцем.

– Ранец скинь! Ранец! – советовал Перекати-Поле. – Отец твой сядет на мотик да и догонит нас, коль ползаешь черепахой!

– Нет, – задыхалась Вика. – В ранце нужные для дороги вещи… И комсомольские книжки, чтобы читать-воспитываться.

Перекати-Поле раздумывал травяным мозгом миг. – Влезай в меня и, коль катимся в гору, беги во мне, как белочка в колесе, коль под гору – садись на свой ранец, который повесь на палку, которую пропусти сквозь центр моей шаровидности.