Войны инков. Incas

Куско! Сияющий город!
Ныне Ольантаю враг ты!
Рати шагают по трактам,
будешь ты мною расколот!
Яркого Солнца столица!
Город богатства и славы!
Знай же: на ложе кровавом
инкское счастье затмится!

Верховный жрец шагнул тоже, и по морщинистым и сухим, как берег Перу, щекам его текли слёзы.

– Славой кончишь войну, Ольантай! Верни власть кланам Нижнего Куско! Пусть на стезю вечных войн станут инки и напоят Солнце варварской кровью, дабы взвалил Он на плечи падший порядок!

Кохиль не шевелился. Страсти рвались под синей верёвкой вкруг его тела, думы кипели под скошенным его лбом. «Ах Пуч! Что деется! Горлица сворковала – галки распрыгались». Обнаружилась и взята была на учёт ещё одна группа инков – некакие гривастые, противоставшие косоплётам и правящим инкам: стриженым!

Ольантай начал:

– Я вас спасал от инков, я был ваш царь. Пусть горцы помогут мне. Жива моя горлинка Коси-Койльур! Дочь моя Има-с?мак в Доме Избранниц. Поэтому говорю: война! Вырву у инков я моих милых!

Все забряцали оружием и вскричали:

– Будь Набольший Господин!

– Пусть сына даст тебе Коси-Койльур!

– Начни династию!

– Мы пойдём с тобой!

– В ламе – воля богов, – сказал Рау-Анка.

Все двинулись из дворца на площадь, обставленную домами. Жрецы привели животное; ветер тряс завитки чёрной шерсти. Кохиль продрог. Край жуткий, собран из гор – будто волны окаменели, во впадинах взялись чащи и племя, чуждое Тумпису… Ламу кинули на алтарь. Старец, убив её и вручив нож подручным, гадал по сердцу и лёгким.

– Надо войну! – сказал он. – Ольантай, через три года ты будешь в Куско. Но одному не сдюжить. Шли послов к Титу Йавару, к племенам Урубамбы и к Ханко-вальу, владыке чанков. Шли послов к Синчи Йупанки, вождю древних кланов. Ты ж, чужеземец, клич к войне Тумпиц.

– Я отпишу Синекровому! – бросил Кохиль и царапучкой выцарапал в дереве: «О, Четыре-Ноги-и-Четыре-Руки! (Он не знал ещё об убийстве Шбаланке). Плот плывёт по ветру. Трое бьются за трон в сём Куско. Писано Кохилем». Раб отбыл, приставлен был к воинам, шедшим на Север, и через пару лун достиг Пуны, острова, где жил Кохилев государь.

Сам посол, исцарапавшись о колючки, с помощью горцев выбрался вновь на тракт в Паукар-тампу, куда в это время тайной тропой спешил Рау-Анка. Люди Ольантая отбыли также к чанкам и к диким.

Солнечным днём над городом фехтовали Ольантай и Пики-Чаки, обрушивая друг на друга мечи и копья. Сгустились тучи. Потупившись, царь сел на камень.

– Минет три года, прежде чем войду в Куско. Так сказал Рау-Анка. Минут ещё года, прежде чем сын мой, которого нет, вырастет. А я стар…

Молчал Пики-Чаки.

– Много что было! Лгал Пача К?тек, бывший союзник: поставим мир на колени – поделим власть. Я сбрил усы пумам-чанкам, я покорил хананцев, я ему йунков в петле привёл! Был верный меч инков – но в Куско в инкских дворцах пологи предо мной сдвигались. Я губил анти, люд мой, для инков, и был обманут. Мне не дали Коси-Койльур, ни званье инки.

Ждал Пики-Чаки.

– Умру, – вёл Ольантай, – кто защитит анти? Мне нужно сына от Коси-Койльур, чтоб он был своим кусканцам. Она – мать царя для анти! Я б дал ему силу – она б дала ему разум. Она, Звезда моя, умная! С ней вижу, будто с Салькантая[32 - Священный пик (6271 м) в Андах близ столицы Ольантая – Ольантай-тампу.]. Без неё вижу близко, на выстрел лука.

Сникли оба в тумане.

– Нам нужна Коси-Койльур, – высказал Пики-Чаки. И в ночь исчез.

Царь начал пьянку. Он выходил на площадь и возглашал долине:

– Где Пики-Чаки? Возвышу, кто его сыщет! Где ты, мой друг любимый?

Многие отправлялись на поиски, бережась горных духов и трепеща награды.

В селеньи покес Солнце встал над хребтом. П?рехи в праздничных одеяньях взвыли:

– Тысяцкий, инка-милостью! Варак наш, инка-милостью! Здравствуйте!

Вышеназванные взобрались на помост на площади, окружённый вождями мельче, также чиновниками, скопом их. Ведь у них, там, где местная власть провоцировала центробежные сдвиги, где тысяча триста тридцать начальников, приходившихся на любые и каждые десять тысяч простолюдинов, не управлялись, чиновники маялись в труде праведном и гордились своим значением.

Тысяцкий поднял жезл власти:

– Варак, самоотверженный, наш земляк, говорит: Заступник и Благодетель здрав.

– Айау хайли, Заступник и Благодетель!

– Он ведёт в Куско воинов, чтоб оттуда идти всем в Чили, там бить предателей. Будет трус – дом развалим, семя сожжём, поле вытопчем, камнем засыплем. Всё о войне. Всем слышать! Завтра мы не работаем. Праздник Ношенья Мёртвых. Старейшины порешили: в этом году достойнее предки Карака. Сотне Карака идти первой, первой нести своих предков… Ну, есть ли жалобы?

Всюду лезли почтенные старики, вопя:

– Нам землицы пять мер, сотне Чильки!

– Нам пажить за трактом, сотне Капана! Смилуйся!

– Пять нижних сотен ложью живут! хитрят! в лучшие дни поля орошают!

– Нам…

– Цыц!!! – Варак бычился. – Гады хуже чилийских! Спорите?! Так земля вся не ваша, а Сына Солнца. Делите, что не ваше! – Он стукнул себя в бедро.

Старики, пятясь, кланялись.

– Варак, брат… – молвил Карак и прокричал вдруг: – Варак! Инка-по-милости Варак!!

Площадь восторженно проревела:

– Варак! Инка-по-милости!!

Тысяцкий взмахом жезла оборвал рёв, кончив:

– Кто вздумал требовать не своё?! Не лгать, не лениться, не красть!

Люд услали, чтобы, в оставшийся до сна срок, мысль усвоилась. Ибо туп люд. Дело его – рыть землю. В Куско за люд подумали.