Познавание ведьм. Москва ушедшая

Вика сделала, как решили. С холма она ехала, сидя на ранце, разве что было тряско, так как она геометрию знала плохо и центр рассчитала криво.

Вечером проезжали отару наглых баранов. Старый вожак изрёк:

– Бе-е-е! Травяные шары недвижны без ветра, этот подвижный. Надобно съесть его, вкусный, коне-е-е-чно! Бе-е, я уверен! – И он решительно подступил.

Вика, раздвинув колючки трясшегося спутника, выглянула из него:

– Дорогу! Разве не видите, я человек!

Кто б удивился сим говорящим жвачным, только не Вика, видевшая несравненные чудеса: хоть вакуум вместо Чёрного моря.

– Ты человек? Бе-е-е! – смеялся Вожак. – Врёшь! Человек – это тот, кто стрижёт нас ножницами. Верно я говорю?

– Ох, ве-ерно! – забормотали бараны. – Это не человек без ножниц.

Подъехал пастух, сидевший у лошади на боку.

– Не спорь с ними, девочка, – буркнул он. – Что взбредёт глупым в головы, то и делают. Выдумали, что пастух – это кто на лошадном боку. Я вынужден этак ездить, чтоб они слушались. Я измучился от такой езды и, верно, уйду на пенсию.

– Славный ты! – рассудили бараны. – Давайте же кушать штуку, которая прикатилась.

– Стойте! – молвила Вика, вынув из ранца маленькие маникюрные ножницы, ведь ей было четырнадцать и она была девушка.

Испугавшись, бараны выстроились блея:

– Се челове-е-ек!

Она, пройдя к Вожаку, остригла его, оставив лишь небольшие подштанники, и велела: – Пастух – это кто у коня в седле на спине.

Бараны вмиг повторили.

Обрадованный пастух сместил седло вверх.

– Ты помогла мне. Я тебе благодарен, – вёл он. – Скажи, в чём нужда.

– Мы ищем Чёрное море с Крымом, но куда ехать – не знаем, – открылась Вика.

Пастух, осмотревшись, склонился к ней.

– Слушай тайну, которую никому не скажу, чтоб не прослыть лгуном. Тебе ж всё открою, Вика. Я пас отару близ Каспия и услышал, как Каспий, захохотав, изрёк, что он теперь самый модный в Союзе. Кати-ка ты к Каспию и спроси. Он что-то знает.

Уже в холода примчав к побережью, они обнаружили там льды.

– Поздно! – орал Перекати-Поле. – Мы опоздали, так как ты каждый день отдыхаешь и перечитываешь книжки, чтобы воспитываться. Следовало спешить!

– Море не замерзает к югу Махачкалы, – смеялась Вика, – и от нас не уйдёт… – после чего, вынув из ранца книжку, стала читать, да, кажется, увлеклась геройской фабулой в такой степени, что, вскочив, погрозила невидимому врагу кулаком.

В Махачкале рыбаки переучивались на лётчиков и сказали, что Каспий покрылся льдом до Баку.

Из Баку пришлось мчаться до Ленкорани, где слышались страшный треск и ворчание: Каспий натягивал на себя ледяную попону с вмёрзшими кораблями. Только у Астары, на иранской границе, Вика увидела зыбкие его волосы и глаза под бровями из пены и закричала:

– Где Чёрное море?

Каспий, метнув в неё вал, взревел:

– Голову я упру в Бендер-Шах, ступни – в Астрахань. Усну до июля, и мы посмотрим, как вы попрыгаете без меня!

Тужась, он вновь повлёк на себя льдины.

Травяной шар уколол его злой колючкой требуя:

– Ты украл Чёрное море и по законам физической географии погубил ветра?! Мои братья-кермеки не могут кататься!

Каспий, валом достав путешественников, швырнул их в небо.

– Делаю, что хочу, допросчиков мне не надо! Любили вы Чёрное море с гаграми и магаграми, днесь уважьте меня и зовите меня по-старинному: Понт Гирканский. Не то пролежу во льдах тыщу лет, так что негде будет курортничать, разве что за границей, куда вас не выпустят… А-ха-ха!!! Поэтому я велю: со всех сторон окружите меня курортами в два ряда. Не то… Я волшбе учился у древних халдеев. Я вам не только… Я вас вообще!!

Размахнувшись, он их швырнул под самый экватор.

Кунцевский Прохиндей дома и на работе

Прохиндей встал в три ночи, вынул из холодильника ящик-посылку и, пройдя в спальню, сел под лампой. Слышался шум прибоя. Он, приложив рот к фанере, спел: «Утомлённое со-олнце! тихо с морем прощя-алось! в этот час ты призналась! чъто нет любви!» Отстранившись, он прочёл адрес: МОСКВА СИТИ КУНЦЕВО ПРОХИНДЕЮ ОТ Е. И. В. ПОНТА ГИРКАНСКОГО, – после чего убрал крышку и, вдохнув запах магнолий да пальм, поднёс ящик к свету. Блеснуло раскинувшееся в своих, так сказать, брегах Чёрное море.

«Мисхор… – бормотнул он, вглядываясь в юг Крыма. – Здесь я бывал ещё мальчиком… Мы много пили и ели, папа учил меня жить… Пицунда! Здесь я бывал с друзьями. Мы много пили, ели и спорили, кто из нас станет большим человеком… Одесса! Мы пили и ели с любимой на Дерибасовской, но не так много, как тип за соседним столом… Любимая с ним ушла… Глупая, неверная Соня!» – Он прослезился.

Дверь отворилась, явив девочку пухлую и в халатике.

Прохиндей убрал ящик за спину. Шум прибоя, однако, слышался.

– Что у тебя там, папуль? – Девочка медленно подошла.

– Эллочка! У папули того, что тебе нужно, нет, – отнекивался Прохиндей, пятясь с ящиком. – Спи иди. Папик тоже вот-вот пойдёт спать…

– Атас, стрёмно! – Девочка стала щипать отца, чтоб развернулся. – Что прячешь? Если не скажешь, будет истерика. Брякнусь, стану визжать, кусаться, дрыгаться.

– Ты в восьмом классе, совестно!

Эллочка, отскочив, взвизгнула на весь дом. Прохиндей дёрнулся, и она, увидав, прыгнула к ящику.

– Рульно! Пахнет, как море!

– Дай! – шипел отец морщась. – Узнают – конец мне…

– Ты супер-пупер! Это ты мне купил? – Эллочка отошла к лампе с ящиком. – Клёво… Вроде как Карадаг? Море… Чёрное?! Которое, блин, исчезло? Классно как! Больше Аське не хвастаться новой шубой, Греку – своим «харлеем», какой ему предки сбацали. Я им счас позвоню, пусть знают…

– Ни! – молил Прохиндей. – Ты что?! Стыдно слушать! Как можно сравнивать… Потому что не копия в этом ящике, Эллочка. Настоящее море-то! Усекла? Миллион, миллиард этих шуб твоих, да и всяких там «харлеев», «мерседесов» – вот что здесь!

– Круто!! – взвизгнула Эллочка, озирая ящик.