Войны инков. Incas

В жреческих одеяниях, с факелами, стыли у лестниц, ведущих к трём входам в скалы, инки с косицами…

Затряслась земля и светила. Лоро вцепился в куст, чтоб не шлёпнуться; инки сели на корточки. Голосом необъятно-ущельным молвила Анти[12 - Так называли индейцы Анды.]:

– Верите? Внемлите?

– Верим и внемлем!

– Я Мать всего. Творец Мира – муж мой. Он мне доброе семя дал, злое семя, вялое семя. Солнце пришёл во мне бросить семя. Я родила Четырёх и их жён. Айар-Саука, плод Творца Мира, он дал Мир жизни. А Айар-Учу, плод Творца Мира, он дал Мир смерти. А Айар-Качи, плод Творца Мира, он дал земной Мир. А Манко Капак был семя Солнца, он дал познание трёх Миров. О, Титу Йавар, правнук мой! Я дала тебе предков – дай мне потомков. Я, Анти, Мать твоя!

И жрецы завели детей в скалы. В плаче и стонах каменный топот ожил, потряс твердь… и удалился. Факелы гасли один за другим, рассеивались. Лоро кинулся прочь взволнованный и, подкравшись к наместникову дворцу, влез на дуб. За окном при факеле – Титу Йавар с инкой-по-милости Йакаком. Лоро, сжав губы, тщательно укрепил на сучке скользившую ногу. Слушай-подслушивай! Быть тебе рангом выше! Пить вместе с инками!

– Господин! День Матери-Анти! Целую пыль ног твоих в ликованьи!

– Правильно! – воспоследовал скрип. – Мать инков – Анти. Давным-давно предки, сойдя с гор, отняли у гривастых из древних кланов, чья мать Луна, власть их и город. Мать-Анти вынянчила не трусов!

О, не зевай, Лоро! тьма компромата!

Но заговорщики перешли на язык невнятный. «У инков имелся особый язык общения; остальные не знали его; давали его изучать лишь высшим, он был божественным». Дёрнувшись от досады, Лоро слетел вдруг с дерева и расшибся.

– …в Чунчу, – нёс Йакак, – инка-панака мешали мне, и я всех их убил; затем подкупил туземцев, и я добился, что за ножи и тряпки выставят сорок тысяч. Заложники, что привел я, – якобы сыновья покорённых вождей, – бродяги, коих я вырядил Хромоногому. Пусть чванство тешит, вообразив, что Восток покорен. К нам расположится – и союз с дикими утаён будет… Вот, о отец мой, лама, давшая двойню службою тени твоей и подошвы с именем Йакак!

– Всё ближе день, – скрипел голос, – в кой я верну венец, отнятый Пача К?теком! Род мой сядет на трон! Ты, Йакак, сын от наложницы, будешь признан, клянусь, моим сыном от пальи[13 - «Пальа» и «инка» – понятия, различаемые по половым признакам. Пальами назывались женщины инков: матери, жёны, сёстры.], и, инка крови, получишь власть большую, чем сейчас. Этого ты достоин за ум твой, смелость и верность.

– Раб твой!

– Но где ещё взять помощи?

– У Ольантая самозванца!

С улицы закричали. Выбежав и вернувшись, Йакак поведал:

– Там лекарь Лоро! Мёртвый! На нём был знак соглядатая!

– Это измена… – наместник дёрнулся. – Погасить огни! Кончить службу Матери-Анти! Хватать!.. Допрашивать!!

Йакак сжал пальцами фитили.

Свет горел в самом Куско, в спальне Дома Избранниц, где, наблюдая тень от светильника, слушая отдалённый стон, вздрагивали девочки. Дивна с распущенной косой первая. Мало ей уступала вторая, вдруг произнёсшая:

– Каждую ночь стонет. Кто это, Има-с?мак? Кто там?

– Инчик, посмотрим.

Кутаясь в ликли, выскользнули за полог. Просеменив вдоль склада, пахшего шерстью (делом затворниц являлся пошив для инков и для семей их), девочки оказались в улице, разделявшей Дом надвое – так велик он был! – под соломенной кровлей. Вслушиваясь в храп евнухов, вышли в сад, озарённый луной. Ножки мяли траву. Ручей журча тёк под древнюю стену. Они омочили лица и постояли.

– Инчик, время цветенья. Чувствуешь?

– Нет, ньуста.

– Не называй меня так. Все говорят: ты ньуста[14 - Дочь инки и пальи, девушка инкской крови.]. А кто отец мой, знают? Ньусты, все настоящие ньусты, знают свой род, все знают! Дочери Йавар Вакака дряхлые, но отец наш, хвастают, инка чистый-пречистый. Дочери Пача К?тека хвастают: наш отец потряс мир, покорил всех, начал династию. Это – ньусты. Я для всех ньуста, но я не знаю, кто мой отец и мать.

– Мой отец был царь Чиму Минчансаман, – вела Инчик. – Луннорождённый он. Он рождён был Луною, веришь? Я была маленькой, пришли инки. Очень злой инка бил отца по щекам, бил, бил… Увели меня в Куско. Мне не хотелось, ведь у меня был брат, слуги… Жили у моря. Рыбы в нём – преогромные! А в столице Чан-Чан в ритуальном пруду были лунные рыбы… рыбы священные, серебристые… Ты не плачь, Има-с?мак! – Она приложила край ликли к глазу подруги. – Старшая сестра скажет: Инчик, почто госпожа твоя плакала?.. Сама плакала! Вышла в сад смотреть горлиц на ветке – и стала плакать. А увидала меня – в крик: птицы гнёзда вьют! палку дай!

Има-с?мак, придя к стене, наклонилась над руслом. – Видно дворец за стеной. Там город… Помнишь, я здесь смотрела? Сёстры заметили и сказали, что я бесстыжая… Слышишь? Вновь стон… Там вон…

– Пойдём прочь! Страшно!

Но Има-с?мак пошла в сад к погребу, куда слуги носили порою пищу… Стон слышался под ногами. Девочка вскрикнула.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

изобилующая доказательствами того, сколь счастливо жили в империи инков вассалы, имевшие нужное для человечьей жизни, как восславляли они правленье Ясного Дня —главного инки…

Склонный описывать яркое, грандиозное, – типа, дворцы, знать, подвиги, – я сию главу был готов начать с пира Солнца, проистекавшего при великом стечении люда на пл. Ликования и Восторга с участием родовитейших инков всех Сторон Света, на коем главный из инков пил с быстроногим гонцом и с храбрыми, воевавшими для него Касу, Кальву и Айаваку, Чунчу и Мусу-М?су. Варак, способностью пития дививший, причислен был к «инкам-милостью», к самоотверженным; Рока-канут, исчислив камни, что складывали Красный Город[15 - Резиденция императора в ту эпоху.], выпросил дозволенье ходить по миру, ибо «ходили они по дорогам не ради своих интересов и удовольствия, не для собственных всяких дел и прочее… а по воле царя, курак», – отчего и ценна награда. Били челом послы чунчу и м?су, поднёсшие дань. Йакак старательно расстилал лисий хвост пред Вараком, вдруг вознёсшимся. «Я тебя вывел в сотники, взял с собой в Куско! Став охранителем Сына Солнца, ты возгордишься и позабудешь Йакака из Восточного края! Да, позабудешь!» – «Инка-по-милости, я тебя не забуду». – «Что ж, славный Варак, пью с тобой! Будешь носить чёрную боевую рубаху!» – «Буду носить, а как же? Я тебе друг, хоть инка-по-милости, как и ты я»…

Жаждалось описать обряд в Храме к северу от домов квартала, прозванного Хвост Пумы.

Отложим, чтоб сказать о явленьях скромных.

Вот. Брызжет солнце, посверкивают вершины. Веселы склоны солнечной Чачапуйи. Много прошёл Т?пак Инка Йупанки, уйму солдат сгубивши на облачных перевалах и в жутких схватках, чтоб страну образумить. Поэтому, воздавая за блага, коих не ведали в прежней, скотской своей грязной жизни, чача работают и жалеют, что близок вечер.

Пятятся по террасам и, вогнав палки в землю, роют мужчины. Женщины, наступая, сажают клубни.

Дивные клубни! Верх ботанических представлений! Се родина триумфатора, покорившего через пару веков Европу, – мы в Папамарке, что есть «Картофельное селение», где родится он крупным, вмещающим идеальную суть.

Лица бдительны, чтоб не сбиться. Градоначальник Римаче, инка-по-милости, созерцающий с верхнего, обработанного поля, рад. Прежде дурно садили. Толпами, с разговорчиками, как вздумалось. С властью инков чина прибавилось: каждый с таклей[16 - Такля – индейский заступ, палка-копалка.], все ходят строем, вкалывают… В сандалиях, в синей робе градоначальник. Много террас кругом, и все с людом. Взвод древоухих племени кечуа – оккупантов-наставников, – опираясь на пики, бдит под скалою.

Праздник: сев на полях Благодетеля и Заступника. Славно! Надо, однако, их вдохновить. Хмыкнул Римаче и, заложив руки за спину, произнёс:

– Чача, пойте: Айау хайли! Айау хайли! Йэх, чудо-такля, йэх, борозда! Йэх, попотеем, потрудимся! Женщины, отзывайтесь: хайли, герои, хайли!

Зубрят чача общеимперский язык руна-сими: поняли, подхватили, в лад пошли. Градоначальник совет даёт:

– Чача, праздник! Тр?дитесь в полях Набольшего Господина. Резвые быть должны! Песни пойте, сказывая, что вы дикие были прежде. Такли не забывайте!

Солнце в дымке над дальним хребтом, прохладно. Кутается Римаче в плащ свой. Чача потеют. В ссадинах руки женщин; стонут мужчины, ибо груба такля, сильно приходится давить в стремя, чтоб вогнать в почву. Чача хрипят, прекращают петь. Трогает золотой диск в ухе градоначальник, злится непослушаньем. Но расползаются губы его и миндалины глаз довольством: чача со шрамом начал голосом низким, крепким:

Было два года назад,
с войском пришёл чужеземец.
Я, говорит, Т?пак Инка[17 - Подразумевается Тупак Инка Йупанки.],
ваш господин. Айау хайли!
– Хайли-ахайли!!
Мы укрепили заставы
и отбивались отважно.
Нас люди Инки разбили,
нынче поём: айау хайли!
– Хайли-ахайли!!
Чача живут в Чачапуйе,
Клубня Великого дети,