Погреб. Мистическая быль

– Ты не знаешь? – Дима язвил.

– Конец грызне! – Макс прервал, уперев руки в бёдра и на всех глядя, – но, одновременно, и являя: вот я, любуйтесь! Видите бицепсы? шары икр? плашки мышц живота? – Прикольно так побывать в глуши! – вёл он. – Выпить есть, хавать есть… Прокошу – шашлычок скоптим, искупаемся… В общем, жить, это круто. Я жить люблю.

– Ты бог! – хохотал Хо дико.

Макс оглядел косу. – Сделаем! – объявил вдруг, взяв косу на плечо, как в фильмах.

– Нёс косу на плечи! Лису засечи! – выл Дима пьяный.

– Стой! – начал Влас. – Не Димон стой – Апол стой. Как ты прокосишь? Надо отбить, отточить косу… Молоток с бруском есть?

– В машине, – и Макс ушёл.

Вернувшись, он, выпив пива, сел точить лезвие, бросив Хо: – Сфотай.

Тот стал снимать его с Леной, севшей с ним на крыльце в обнимку.

Дима ярился: если не любит – чёрт с ней.

– Чёрт с ней!! – он крикнул.

Пойма ответила: «Чёрт с ней!!»

Дима впал в раж. – Чёрт! Чёрт!! – вопил. – Эхо!

– Беды накличешь, – хекал Хо.

Лена крикнула вслед за Димой. Пойма ответила. Макс открыл банку пива.

– Тёплое… Не как в баре. Как бы не вырвало.

– В дом внеси, – надоумила Лена. – Там попрохладней. Дом ведь из камня. Надо бы печь топить.

– В дом?! В погреб!! – Дима склонился, чтоб взять бутылку.

Выпив, разделся, выставив впалую, худосочную грудь. Стесняться? Лена не любит, жизнь потеряла смысл. Нету разницы, умный он или глупый, крут или слабый… Пусть, то есть, смотрит; пусть убедится, что, мол, не зря не любила длинного и тщедушного сопляка. Пусть смотрит.

– Хватит пить, облюёшься… Погреб, да? – продолжал Влас, выпив из банки и меж двух пальцев взяв папиросу.

– Мы, – Макс рыгнул, как гром, – брали пойло в тех Ивицах; продавец сказал: погреб. Типа, в лощине.

– А я гадаю, – ожил Хо, – где он, погреб-то. Час ходил-искал.

– На фиг, – Лена взяла курить супер-тонкие сигареты. – Погреб? Фиг с ним… Проблема!

– Лена, проблема, – вставил Хо, – Дом без погреба, он не дом. Фикция! Коль нет погреба, дома нет. Возвели не чтоб жить. Чтоб… сманить сюда, полагаю, – мыслил Хо. – Так-то.

– Чушь! – Лена хмыкнула и прошла к крыльцу. – Это фикция? Стены в метр толщиной, из камня, крыша соломенная, с гнилью; древние двери… и старый сад… Здесь жили. Здесь явно жили! Жили до нас, века до нас! Дом не макет!

– Пусть жили. Это не важно. – Хо, сев близ Власа, глянул на Лену, – тёмные линзы глянули, если точно; ну, а глаза устремились Лене на груди? Это почуяв, та отошла сказав:

– Блин, очки б снимал! Сам в тени, а очки – будто он в Антарктиде. Ты в них на море был, здесь в очках… Цэрэушник!

– Лен, я не против, – хохотом отозвался Хо.

Дима, как ни был пьяным, понял: хохот – знак Хо, примета. Как, скажем, ленин знак – груди, максов знак – культуристский типаж, а у Власа – облик громилы с запахом пота.

– Лен, дело в погребе, – Хо настаивал.

Диме вспомнилась страсть японцев, пусть Хо кореец: создали бизнес кукол в вид настоящих. И составляли гарем из них. В этом всём – отношение к женщине как к объекту лишь удовольствия. Хо кореец. Нрав Хо – восточный. Вдруг Хо в очках всегда, чтоб смотреть на низ Лены? Хо иссмотрел её всю, гад! всю исслюнявил!! Дима озлился. Сам вот он любит ленину душу, мнил он… Но, вдруг подумав, что любит яро круглости Лены, стал молча слушать.

– В нём держат овощи и другой продукт, – вёл Хо. – Погреб – склад важного. Есть погреб – и дом в порядке.

– Всё? – скисла Лена. – Что ж он в лощине, а не у дома, если он важен?

– Для экономии при строительстве. Что в лощине? А там есть склоны, что позволяют использовать и рельефность. – Хо снял очки и протёр их.

Солнце склонялось. Тень от соломенной кровли ширилась. Было душно. Воздух пах травами, камнем, химией джипа.

– Пиво остудим, – начал Макс. – Пиво тёплое, просто дрянь. Хорошо б, – повернулся он, улыбаясь, – в погреб попутно… Я от лощины косить начну, где тот погреб, как продавец сказал. Докошу и проверим… – Он посмотрел на всех, сделав паузу. – Соглашусь-ка на «Челси»…

Лена запрыгала к нему с визгом.

– Да, Ленок, – Макс твердил, отведя косу и прижав к себе девушку. – Серость, глушь, запустение… А на кой мне? Фиг! Меня мир зовёт. Шварценеггер плевал жить в Австрии, смылся в США, стал великим. Раша не Австрия. Но тем более. Правда, я не актёр…

– Актёр! – встрял Хо. – Пробуй!

– Я не актёр, – Макс хмыкнул. – Я еду в «Челси»… А если сняться, ну, типа, в клипе… Что я сказать хотел? Этот день мой, может, последний в нашенской Раше, – так сказать, в коренной, да? Надо зажечь, да? Чтоб до упаду! Хо, ты снимай, как… Вот, блин, сценарий. Будущий стар жил сельскою жизнью, в старой избе под крышей… Ну, и косил притом… Накосив, сложу стог… Романтика!.. Лен, уедем. Запад, он любит, если звезда создаёт себя… – Макс рыгнул опять. – Сложим рульный миф, стопудово.

Он оглядел косу, отстраняясь от Лены. После он, отойдя к плетню, посмотрел на лощину – «поле работы» – и покрутил косу, будто палку, чтоб явить игры мускулов. После – вышел через калитку, смял близ репейник, чтобы «плацдарм» был, взял косу, как в кино берут, сделал взмах, неуклюжий, куцый. Вдруг, громко крякнув, щёлкнув по лезвию, стал точить его, неумело и дёрганно. Наконец, сделал новый взмах – краткий, слабый, негодный.

Хо снимал камерой. Влас сидел на крыльце. Пивший Дима смекнул: Макс косить не умеет. Лена же таяла от восторга, – веря, естественно, что иначе не косят.

– Жуть, – сказал Дима.

– В целом, дерьмово, – Влас согласился.

Это была не косьба, а смех. Макс не шёл с каждым взмахом, как косцы-профи. Взмахов и не было – лишь тычки, что трясли бурьян. Он лишь рвал траву, оставляя неровную травяную щетину. Часто носок косы взрывал землю либо взвивался. Макс прошёл метра три вниз… лезвие звякнуло; на косье вис обрывок.

Хо прохехекал: – Кончен труд? Типа, взъелась коса на камень?

Дима ржал – но не что коса порвалась, а что Лена с мажорчиком, кто не может, кроме как мяч гонять, ничегошеньки.

– Ехай в Англию!! – выл он.

Макс поднял камень, чтоб показать им: вот, мол, виновник, – и зашвырнул камень вниз в лощину.

– Хрень… – засмущался он. – Съездим, Влас, я ещё прикуплю косу… и возьмём, кстати, выпить. Выкосим ход к воде. Да и зной спадёт… Сколько? Восемь? Мы за час… мухами!