Крылья.

Пока хватит в организме запаса воды и жиров. Это, наверное, недели две. Дальше – уже сложнее.

Он будет жив и будет превосходно себя чувствовать, но лишится некоторых из своих способностей.

Терять даже малую их толику Ландгрувер не хотел.

– Я рассказал им про шахту. – Вплетались в вязкий поток чужих мыслей и желаний его мысли-послания

– Они поднялись выше, чем было возможно. Им удалось выйти за геолинию. По горизонту они доберутся до Крыши за пару дней.

– Я надеюсь, что ты слышал. Я буду искать тебя завтра.

– Я расскажу им все о Крыльях, если они справятся с Новым.

– Постарайся остаться в живых.

– Без тебя мне будет плохо.

Ландгрувер вздрогнул, и открыл «слепые глаза».

Ему показалось, что кто-то идет по коридорам катакомб очень осторожно, но все – же не настолько осторожно, чтобы не свалились со стены два легких камешка.

Едва слышное сухое, щелкающее эхо заметалось по подземельям.

Особое зрение пока не давало младшему Храмовнику никакой новой информации. Возможно – камни упали сами. Возможно – те, кто их уронил, были еще далеко и он не смог их рассмотреть.

Он вдохнул больше воздуха и замер каменным изваянием, почти ничем не отличающимся от базальта стен.

Ему нужно было оставаться в живых.

Каким угодно способом.

# # #

Визгнула туго сжатая тетива. Тяжелые ядовитые стрелы сорвались с лож арбалетов и устремились в грудь Высшему Храмовнику.

Как казалось атакующим, смерть Уиллисиса была неминуема, но мало кто знал о высших ступенях Искусства Храма даже из самих Храмовников.

Умение управлять своим телом, знание смертельных приемов борьбы, воздействие на психику обертонов голоса – это были не все грани Искусства, которыми обладал Храм.

Умение управлять собственным «временем» было особым навыком, который оттачивался свитой Храмовника столетиями.

Размеренность Высших Храмовников, неторопливая речь и медленные движения являлись отнюдь не характерными признаками лени, или желанием казаться выше остальных.

«Опаздывая» в своем в личном времени, секунда за секундой, день за днем, год за годом, обученный этому экстремальному способу ведения боя, Храмовник, накапливал энергию тела.

Он мог воспользоваться, этим навыком всего несколько раз в год, и часто оказывалось так, что – этот способ выжить в бою с превосходящим противником – был единственно возможным.

Сгорая мгновенно, накопленные питательные вещества, заставляли тело Храмовника двигаться настолько быстро, что он просто исчезал из поля зрения своего противника, превращаясь в размытое, едва различимое пятно, и тот мало, что мог ему противопоставить.

Стрелы летели в разных уровнях высот, плотной тучей и одним движением убраться с линии атаки было практически невозможно.

Уиллисис распластался в воздухе, словно собственная алая тога, «сломав» тело сразу в нескольких местах.

Воздух стал вязкий им тяжелым. Похожий на липкую тягучую патоку он цеплялся за одежду, стеснял движения.

Уиллисису нужна был всего одна секунда боя, для того, чтобы его выиграть.

Либо он встанет вплотную к Уотервею, и тогда Солдаты не станут стрелять, опасаясь поранить своего командира. Либо откажутся от боя вовсе, увидев, что Храмовник избежал неминуемой гибели.

И поскольку, никакое Искусство не изменит первооснов мироздания, от каждой из стрел Уиллисис увернуться не мог. Их приходилось отбивать ладонями, жертвовать «закрытыми» участками складчатой кожи для того, чтобы затормозить их полет, или изменить направление атаки.

Оказавшись ближе к мятежному генералу, Уиллисис решил закончить восстание Солдат до того как у него самого закончатся силы.

Он не стал пользоваться оружием.

У Уотервея на груди висел на тяжелой золотой цепи знак мятежа. Плотно сжатый кулак на широкой стальной пластине.

На одном из своих витков – переходов, Уилисисс зацепил рукавом своей одежды цепь. Его движения были настолько стремительны, что попробуй он сделать это пальцами – скорее всего – остался бы калекой, но рукав, сотканный из прочнейших нитей шелковичных червей, свою задачу выполнил.

Пластина ордена, как нож гильотины прошла через шею генерала, даже не оставив на ней капелек крови, настолько движение Храмовника было стремительным.

Он появился перед Уотервеем в двух шагах, словно просто появился из воздуха.

– Тот, который теряет орден чести – теряет и голову, Уотервей. – Он держал в руке знак мятежа, и для наглядности, звякнул золотой цепью.

По нестройной толпе солдат пробежал ропот.

– Ты говорил, что сорока воинов достаточно для того, чтобы пленить любого служаку Храма.

– А почему у него твой орден, Уотервей? – Ропот нарастал. Уиллисис молчал. Нужно было дождаться настоящего взрыва негодования.

– Ты сказал, что мы победим!!! – Прокричал кто-то в строю громогласно. – Его не убила ни одна стрела! – Уотервей поднял руку с мечом, но голова, отсеченная пластиной ордена от артерий и сухожилий, не удержалась на его плечах, и скатилась под ноги Храмовника.

Солдаты замерли. Ропот в строю, то утихал, то зарождался снова. Кто-то из первой шеренги выбросил вперед разряженный арбалет, и встал на одно колено. За ним последовали остальные.

Уиллисис бросил мятежный орден на обезглавленное тело генерала и произнес кротко. Так, словно бой не начинался вовсе.

– У меня нет ничего кроме посоха и новостей. Я могу пройти к королеве?

Шеренга Солдат, всего минуту назад, готовая растерзать в клочки любого из Храмовников, молча, и с поклоном расступилась.

Кто-то протянул Уиллисису сложенную им тогу и посох.

Храмовник, улыбнувшись, склонил голову и толкнул резную дверь.

– Я передам Королеве, что вы до сих пор верны ей.

# # #