То была последняя капля. Немедля в ответ Боронок вцепился в раму, бешеным усилием оторвал её и поднял над головой.
Короткое замыкание.
Сварщик, открыв рот, замер.
Бум-м-м, упала брошенная рама.
– Живца нашёл? – прохрипел Боронок, судорожно кривя лицо и разминаясь. – На тебе!
Грош сорвал маску и в сердцах бросил её наземь. Всё вышло из-под контроля. Конец работы. Конструкция требовала немедленного заземления.
Помимо свиней на ферме постоянно находились двое солдат-срочников. Полностью освобождённые от службы, они шефствовали над животными, обслуживая их, ухаживая и потакая всем капризам. За такую близость к свиньям парни были вынуждены мириться с участью отверженных, живя и трудясь в зоне отчуждения. Граница нарушалась лишь самостоятельными выходами на кухню, да визитами повара. Повар находил на ферме убежище и покой, свинари же получали от него свежие новости и гостинцы. Союз зижделся на крепкой взаимовыгодной основе. Присоединилась к данному союзу и проводящая свои трудовые будни на ферме бригада.
– Совсем крысы обнаглели, – жаловался повар во время одной из общих посиделок, угощая всех сухофруктами. Его юношеское лицо, украшенное чёрными вразлёт бровями, тоненькими усиками и выдающимся орлиным носом, выражало большую озабоченность. – Рано утром выползают и шастают по столовой, как у себя дома. Жирные.
– Откормились на солдатских харчах, – заметил Налимыч.
– Не-ет, – отмахнулся повар. – Харчи под охраной. Они отбросы жрут, что сюда свиньям собираем.
– Это непорядок, – подал голос Коля Раков. И посоветовал: – Котов натравите.
– Пробовали. Коты их боятся.
– Значит, надо дрессировать.
– Я – что, дрессировщик?
– Учись. Становись им от такой жизни. Поймай крысу за хвост, сунь мордой в ящик, туда же кота. Выживет, значит, будет крысоловом. Нет – повтори. Работай, пока не получится. Главное, чтобы котов хватило.
Повар задумался. Казалось, слова Коли произвели на него впечатление. Было в них нечто, побуждающее к действию.
Спустя два дня личный состав части, за исключением караульных, устремился в дальний марш-бросок. На ферме воцарилось праздничное настроение, можно было расслабиться и отдохнуть. У повара тоже возрадовалась душа, он дал знать о себе, прислав на ферму вестового – с приглашением потешиться зрелищем поединка животных.
– Что он дурак, твой повар? – лениво отозвался Боронок, разглядывая не в меру возбуждённого вестового. – Какая нам радость от этого?
– Мы кошку с крысой в окно посадили, между стекол – чтобы всё видно было. Меня за это кошара вон как расцарапала. – Вестовой показал руки, кровоточащие свежими царапинами.
– И что крыса? – спросил Боронок, поневоле оживляясь.
– Ждём вас. Пока не стравляли.
Возбуждение мигом охватило всех. Поединок, драка зверей. Конечно, такое зрелище не для одиночки, повару действительно требовалась компания. В обратный путь вестового сопровождала вся бригада, за исключением Гроша, оставшимся верным своему ремеслу.
Животные находились в разных углах окна. Рассевшись перед ним, публика затаилась.
Горели, не мигая, пронзительным огнём глаза кошки. Сидя за стеклом, словно за стеной, она была подобна застывшему каменному сфинксу.
Иным было поведение крысы. Рождённая во тьме, добычей света, она стремилась всячески поладить с ним – привстав на задних лапках, качаясь из стороны в сторону, туда-сюда, и непрерывно исследуя воздух носом.
Потакая общему зрительскому нетерпению, повар нагнулся, подхватил с пола тряпку и метнул её в окно. Стекло задрожало от удара. Сигнал был красноречивей некуда. Однако должного гладиаторского отклика он не получил – животные остались на своих местах.
Повар и Боронок переглянулись.
– Время – деньги, – сказал Боронок. – Пора драться.
Кивнув, повар поднялся и направился к окну.
Это возымело действие. Не дожидаясь приближения человека, крыса опустилась на четыре лапы и устремилась в кошачий угол.
Все оцепенели. Два кровных врага сошлись. Крыса попыталась перебежать через кошку. Та заблокировала движение. Возня, ужимки, мелькание зубов и когтей. И, наконец, всё успокоилось. Крыса заняла место сверху, кошка – под ней.
– Брэйк, брэйк! – отчаянно закричали зрители.
Повар вооружился палкой, открыл переднюю раму и, сунув палку в щель, принялся разъединять бойцов.
Кошка в страхе попятилась, крыса, напротив, сгруппировалась и, прыгнув вперёд, вступила в отчаянное противоборство с палкой.
Упоённо, с азартом, коля и рубя, фехтовал повар палкой. Удары сотрясали крысу от носа до хвоста. Терпя, она сражалась.
Повар решил сменить руку. Крыса воспользовалась моментом и цепкой наездницей оседлала конец палки. Не успел повар моргнуть глазом, как палка оказалась объезжена – морда крысы сунулась наружу в щель.
Повар бросил палку, ухватился за раму и с грохотом захлопнул её. Но было уже поздно. Пленница вырвалась на волю. Прыжком сиганула с подоконника на повара, скользнула по нему вниз, соскочила на пол и, петляя, побежала в сторону кухни. Потрясая кулаками, повар бросился за ней.
Отчаянное мяуканье кошки привлекло внимание бригады. Оставшаяся в одиночестве пленница требовала своей свободы.
Делать было нечего. Представление кончилось. Бригада поднялась с мест, выпустила кошку и, оживлённо переговариваясь, направилась к выходу из столовой.
Покинуть столовую мирно не удалось. Примерно на середине пути их поджидало серое видение. По виду – сытому и наглому – сама подруга крысиного короля, беспечно развалясь, нежилась на полу.
– Бей! – вырвался из глоток единый крик.
В руках мигом появились сапоги и ремни. Истосковавшиеся по адреналину зрители ринулись в бой.
Шансы были не в её пользу. Крыса распласталась на полу, оценивая обстановку. Оценила. И, вскочив, бросилась навстречу. Одна против всех. Смешала ряды атакующих и юркнула в брешь. Горыныч замахнулся ремнём. Свист, удар пряжкой… Мимо. Эстафету принял Налимыч. Разбег, пинок. Носок сапога разминулся с серой бестией и нашёл голень Горыныча. Хряп. Тот захватался руками за воздух, выронил ремень и осел, мгновенно белея. Протяжно воя, опрокинулся назад, вернулся и закачался. Туда-сюда.
Бригада окружила раненого.
– Горыныч, ты окучен, – с видом знатока заметил комсорг.
Горыныч остановился, взглянул на него и выдохнул:
– Умри, Коля Раков!
Растолкав всех, перед Горынычем присел Боронок.
Унял суету замелькавших перед собой рук, снял сапог с пострадавшей ноги и, обнажив рану, исследовал её.
– Пустяк, – заметил он спустя несколько секунд. – Завтра будет на что посмотреть, а сейчас – ерунда.