Constanta

– Мало тебе одной дыры? – спросил он стальным голосом. – Хочешь остаться без вольера?

Гром и молния. Угроза страшнее ядерного взрыва. Живой исполнитель перед глазами. Сердце Рыбкина зашлось и едва не остановилось.

– Не буди лихо, дядя, – услышал он далее. – Мы – студенты, цвет дембеля. Наше место – в столовой.

Слова Боронка возымели действие. Учёная молодёжь своё отработала – ругаться было бессмысленно. И терпящий бедствие Рыбкин призвал на помощь армию. Через час возле вольера появилась гора досок, заметались солдаты, запели пилы, застучали молотки и уже к вечеру пространство за сеткой преобразилось. Землю укрыл настил. Студенческий труд обрёл завершённый облик. Отныне свобода свиньям могла только сниться.

Экзамены. Как ни стращал Гайдук, гроза прошла мимо. Офицеры – экзаменаторы, экзаменуя, были слепы и глухи, рассыпая щедрой горстью отличные оценки направо и налево. Бригада не почувствовала никакого снисхождения – оно было одинаковым для всех. Складывалось впечатление, что именно месячник муштры и труда и был настоящим экзаменом. Все были оценены ранее – за каждый прожитый, отслуженный и отработанный день. Награда нашла своих героев. Претензий не было.

Близилась последняя ночь на сборах. Та самая, что должна была навсегда остаться в памяти. Прощальная. Никто не собирался спать. Все грезили праздничной бессонницей. На собранные по кругу деньги Грош купил деревенского эликсира. С большими предосторожностями его припрятали на ферме, в каморке свинарей. Сама ферма по плану должна была сыграть роль тайного островка дембельской анархии.

Чувствуя приближение праздника, местные командиры сложили свои полномочия и вернулись к солдатам. Все, за исключением Фатуймы. Как особо доверенное лицо командования он должен был разделить все перепитии армейской жизни студентов до конца.

За два часа до отбоя казарма испытала удар ниже пояса – явился, полный надежд выслужиться перед начальством, соглядатай. Праздник в одночасье оказался под угрозой срыва.

Шло время. Ферма звала. Прикрываясь безобидным перекуром, казарма устремилась на зов. После первого захода вернулись все. Второй оказался слаще первого – пошли безвозвратные потери. Третий заход, опустошив помещение, оставил Фатуйму одного.

Встревоженный долгим отсутствием подопечных, лейтенант выбежал наружу. Никого. Он бросился на поиски. Нюх привёл его к ферме.

Едва Фатуйма переступил порог свиного приюта, как оказался в ином измерении. Атмосфера братства, равенства и любви распахнула перед ним свои жаркие объятия. Он попятился было, но об отступлении не могло быть и речи. Отсюда был только один выход – через вход.

Ночь. Захват фермы. Дикий шабош внутри. Командование, проверив посты, прислушивалось. Это было почти что законное сумасшедшее торжество. Со своим началом и концом. Как и во времена грешной молодости самих командиров.

Утро. Холодная роса на траве. Бредущие по прямой друг за другом лунатики. Крестящийся Рыбкин. Босой анархист Фатуйма.

Студентам было велено отсыпаться до обеда. С Фатуймой дело оказалось сложнее. Стоя перед начальником части, беспрестанно улыбаясь и вращая глазами, он пытался объясниться. Но тщётно. Слова были чужие – из чрева какой-то потусторонней пустой бочки – и все, как одно, почему-то начинались на «у». Грозный тучный полковник, отчаявшись разобрать что-либо, покрутил висящую на нитке пуговицу кителя грешника, оторвал её, бросил на землю и с горечью отца, потерявшего сына, произнёс:

– Не пей больше вина, Фатуйма.

Фатуйма хотел было что-то ответить, но слова вдруг кончились. Подхваченный под руки, с приросшим к нёбу языком, он опустил голову и покорно поплёлся вдаль – под замок, туда, где кончалась свобода и начинался трудный путь обратного превращения в ряженые.

После обеда, отоспавшись, весь курс высыпал на плац. Последнее торжественное построение. Гайдук, окружённый однополчанами, смотрел на студентов. Облик его был миролюбив. Хотя помятые и опухшие, местами еле держащиеся на ногах, но перед ним стояли уже плоть от плоти его – взращенные собственными потом и кровью офицеры.

– Ну, что, соколики? – почти ласково произнёс он. – Закончен наш совместный путь. Позади последняя вершина. Мы сделали из вас всё, что могли. Не обессудьте, это случилось. И сейчас я хочу поздравить с этим знаменательным событием каждого лично, от всей души.

Следуя своему желанию, опьянённый чувствами, Гайдук двинулся в обход. Клеймить отцовской милостью родное многоликое детище. Жать руки.

Радостная суета царила вокруг. Праздник созревших на корню плодов. Конвейер живых эмоций.

Боронок стоял в первом ряду, занимая место крайнего. С бесстрастным лицом он ждал приближения своей очереди. Добравшись до него, полковник остановился, нахмурился, но в ту же секунду тряхнул головой и с выражением радеющего благодетеля на лице протянул руку. Кто старое помянет…

Минута жаркого излияния, другая…

Парадный выход полковника прервался. Капкан учуял живую плоть, охотник – жертву, отличник месячного боронования – свой долгожданный звёздный час. Контакт замкнулся.

Полковник дёрнулся. Туда-сюда. Свобода откликнулась пилением воздуха. Конечно, будь на боку шашка, Гайдук немедля пустил бы её в ход. Но шашки не было. И тогда, желая освободиться, полковник взмахнул безоружной рукой. Хрясь!

Контакт остался на месте, невредим.

Сопровождающие офицеры переглянулись.

Боронок надел маску скорбного сочувствия.

Полковник понял: попался, как кур в ощип, пощады не будет, это поединок. Приходя в себя, он снял фуражку и принял вызов.

– Скучать буду по тебе! – заявил он, потрясая захваченной рукой. – Мы ведь с тобой, что ни говори, друзья. Где, когда ещё доведётся свидеться.

Прислушиваясь, Боронок склонил голову.

– И расстаться не в силах, – продолжал Гайдук. – Верите, – повернулся он к офицерам, – со слезами на глазах прощаюсь. Один ведь он у меня такой, честное слово!

Боронок кивнул, улыбаясь.

Гайдук кивнул в ответ и, откинув голову назад, закричал:

– Ох, соколик, прости старика!

Удар лбом пришёлся Боронку в грудь.

– Эх, не держи зла!

Второй удар.

– Ах, ты…

Третьего удара не получилось. Конвульсия сотрясла полковника. Началось разрушение. Извиваясь, непобедимый Гайдук устремился вслед за тающим величием. И этого оказалось достаточно. Капкан открылся.

– Вот чертовщина!

Полковник едва устоял на ногах. Укрощая инерцию и обретая равновесие, с невероятным усилием вернулся в исходный образ железного вояки.

– Как иной раз подводят чувства, – заявил он, пристально смотря на Боронка и потрясая освобождённой ладонью. – Поддашься – и сладу нет, выворачивают прямо наизнанку.

Тишина.

Немота и безучастность царили в строю – Боронок выглядел невиннее младенца.

Полковник утёрся.

Последние мгновения противостояния. Пик.

– Поздравишь от меня остальных, – рявкнул Гайдук, завершая борьбу. – Доверяю.

Отступил несколько шагов назад, развернулся и с видом далёкого от земной суеты полководца устремился прочь.

Растерянные офицеры последовали за ним.

Оставался час до отъезда. Бригада прощалась со свинарями. Мимо, следуя куда-то по своим делам, катил тележку невозмутимый Грош. Боронок окликнул его. Остановившись, Грош отпустил тележку и изменил свой маршрут.