Constanta

– Ехали на чужбину, а здесь нормальная питерская погода! – изрёк он, бросая вызов снежной кутерьме.

Все, как по команде, уставились на него. Широкие драповые штаны в клетку, кожаная куртка, мохнатая кепка. Легка экипировка, отнюдь не для вызова. Однако роем солнечных атомов оживала вечная энергия внутри. Не жалея себя, пылало сердце. Ключом от парадных городских ворот, затмевая белую пелену, открывалось перед глазами лето…

Зубы Горыныча выбивали чечётку. Лицо выражало крайнюю степень возбуждения. Ноздри были раздуты больше обычного. Змей предвкушал добычу.

Чет толкнул его локтем, указал на стоящую перед ним тарелку.

– Ешь.

Приходя в себя, Горыныч огляделся. Ближайшая к вокзалу столовая предлагала перекусить, стоя на ходу, за невысокими – вровень под пупок – столиками. Сосиски, хлеб с горчицей. Жирное мутное какао. Есть Горынычу не хотелось. Чет и Боронок, сосредоточенно двигая челюстями, расправлялись со своими порциями рядом. За соседним столиком трапезничали Грека с Нечетом. Каждый при своей подруге. Каждая Горынычу чужая. Интересно, на какую из них будет похожа его подруга? Машинально сунув в рот кусок сосиски и жуя, он углубился в размышления.

Подругами братьев можно пренебречь. Ни розовощёкая чётная Катя, ни рыжеволосая нечётная Юля его не прельщали. Одна чересчур тихая, другая, наоборот, слишком болтлива. Красотой не блещут. Обыкновенные.

Хороша Алёна. Да взгляд у неё какой-то особый, умудрённый. Глянет – и улетает Горыныч в далёкое детство, ощущая себя маленьким напакостившим шалопаем. Если вовремя не отвести глаза, можно там и потеряться. Всё дело в возрасте, слишком взрослая.

Остаётся последняя. Грекова отрада. Разглядел её в поезде хорошо, во всех ракурсах и видах. Разволновался, нервишки пошаливают до сих пор. Однако сейчас она совсем непохожа на себя, холодная и бесстрастная, как манекен в магазине. Хотя этому и есть своё объяснение. Что они вытворяли ночью с Грекой… Горыныч внезапно поперхнулся, судорожно глотнул, пропуская внутрь непрожёванный кусок. Горло обожгло огнём. Он поспешил отправить вслед куску большой глоток какао. Кха! Осторожней надо с этой едой. Неровен час остаться навсегда девственником. А ведь так хочется дожить до своей любви… Он отложил вилку в сторону, обмакнул губы салфеткой.

– Ты что? – спросил Чет.

– Не хочу, – с вызовом ответил Горыныч. И нахмурился, предупреждая всем своим видом: с ним шутки плохи.

Чет посмотрел на две оставшиеся целые сосиски, подцепил одну, взглядом пригласил стоящего напротив Боронка последовать его примеру. Тарелка немедля опустела.

Горыныч поднял стакан и, допивая какао, устремил взгляд в пустоту. Похоже цель его поездки ясна, оформилась конкретным образом. Пусть только попробуют не найти похожую эстонку. Держись тогда Грека! И ноздри Горыныча раздулись до предельной величины. Предвестниками грядущего вселенского пожара.

Когда они, опрашивая прохожих, добрались до гостиницы «Виру», миновал полдень. Метель унялась, хмарь рассеялась, выглянуло солнце. То был добрый знак. Их ждал кров. И не какой-нибудь, а самый лучший, с номерами типа люкс и обслуживанием по высшему разряду. Перед стеклянным простенком гостиницы, встречая, приветливо улыбался швейцар. Улыбнувшись ему в ответ, они вошли внутрь.

Тепло, роскошный финский интерьер, мягкие кресла. Где-то рядом были радостные приветствия, дифирамбы, ключи на блестящем подносе. Рассевшись, они начали ждать.

Стрелки настенных часов описали круг. Долгожданное признание явилось в образе пожилой администраторши. Мельком глянув на них и безошибочно определив социальный статус, она неожиданно рявкнула:

– Свободных номеров нет!

Мгновение столбняка. Одолевая его и вскочив со своих мест, они поспешили окружить даму и отчаянной разноголосицей чуть ли не со слезами на глазах попытались расположить в свою сторону. Тщетно. Хозяйка гостиницы была неумолима. «Виру» – заведение для избранных, студентам здесь не место, ищите ночлежку. Напоследок, смущённая возможным землячеством с белокурым Степаном, она кинула ему наживку на местном языке.

Степан растерянно захлопал глазами.

Успокоенная администраторша указала на двери.

– Уходите.

– Националистка! – выпалил ей в лицо Чет.

Эстонская непереводимая речь была ему ответом.

Улыбка швейцара на выходе была лишена души и сочувствия. Реакция регистрирующего движение автомата. Униженная и понурая компания, прямая противоположность себе самой ещё какой-то час назад, поплелась прочь от гостиницы.

Идущий последним Боронок остановился перед швейцаром. Он был унижен и оскорблён больше всех. Истукан на посту был за это в ответе.

– Идите, – бросил Боронок вслед компании. – Я догоню.

Под пристальным ледяным взглядом Боронка профессиональная дежурная улыбка швейцара начала претерпевать изменения.

Боронок не отводил взгляда. Он видел перед собой одну из опор будущего реванша.

– Семейный? – вдруг спросил он.

– Да, – ответил швейцар с лёгким поклоном.

– И я. У тебя семья большая?

– Нет. У нас это не принято. Меньше детей – больше любви.

– Вот как! Экономия, стало быть. Вряд ли она прижилась бы среди нас, люберецких.

Швейцар захлопал глазами.

– Есть такие люди на земле, – продолжал Боронок. – Куда бы не забросила их судьба, они везде дома.

– Вы один из них? – осведомился с дрожью в голосе швейцар.

– Трудно признать?

Испарина выступила на лбу швейцара.

Газетные страшилки про город беспредела, столицу грубой физической силы – Люберцы, обретали весьма конкретный вид. Шальной ветер дул в сторону гостиницы.

– Будущее за коммуной, – сказал Боронок. – Гостиницы должны объединять, а не разъединять людей. Сегодня вечером я с земляками попробую растолковать это твоему руководству.

Оставив швейцара, Боронок воссоединился с компанией. Все расспросы друзей он оставил без внимания. Радостное возбуждение владело им. Он решил вселиться в гостиницу во что бы то ни стало. Почему бы и не любером, раз студенты здесь не в чести?

Спешить было некуда. Они отправились в пешую прогулку по Таллину. Столица крошечной советской республики, свято хранящая свою независимость духом, речью и житейским укладом древнего города всех эстонцев, представала перед ними. Маленькое зазеркалье, пространство, лишённое всех перспектив, отдушина времени. Казалось, здесь можно было расстаться с самим собой, но не потеряться. Диковинные впечатления ждали ленинградских студентов. Магия, начало начал, остров во Вселенной и они, очарованные им, чувствовали себя островитянами.

Улочки, улицы, проспекты, площади. Близ какого-то важного особняка одного из министерств, нарушая походную идиллию, Боронок остановился. Объявил общий сбор в 9 вечера у «Виру» и исчез, уведя с собой Горыныча. Хлопоты насчёт ночлега, подумали все и, облегчённо вздохнув, продолжили путь.

Несмотря на холод, скользящий под ногами лёд, зимний день, пронизанный ярким солнечным светом, был чуден и великолепен. Думы, мысли и заботы улетали прочь. Илона откинула назад капюшон, распустила волосы, открылась навстречу. День стал ещё ярче. Для полного слияния с ним требовалось полная независимость. Подхватив под руку Алёну, Илона ускользнула из-под Степановой опеки и, демонстрируя свободу и раскрепощённость, устремилась вперёд. Подруги братьев тотчас последовали её примеру и шествие, преобразившись, превратилось в парадный женский выход. Во главе – принцессы, позади свита. Расступитесь.

Молча, мурлыкая песенки или непринуждённо переговариваясь, Илона с Алёной прокладывали общий маршрут. Попадая в людскую толчею, они неизменно приковывали к себе внимание поклонников, принимали его как должное и уходили, прикрываясь плетущимся сзади хвостом.

Незаметно подкрались сумерки. Ноги не чувствовали утомления. Казалось, они достигли своего совершенно естественного состояния – идти, идти, идти…

На какой-то безымянной площади, среди проплывающих мимо вывесок магазинов, стеклянных витрин, предновогодней праздничной мишуры Илона внезапно увидела родные цветы, сошедшие на землю живой мечтой, редкое сочетание цвета и красоты – любимые сиреневые герберы. Радостное возбуждение охватило её. Сияние волшебной сказочной красы. Какая неожиданная встреча! Однако, едва вспыхнув, радость тут же и погасла. Непреодолимая преграда разделяла их. Увы, время и место этой встречи находились по ту сторону реальности – вне стихии праздника и чувств.

На чердаке общежития профтехучилища было сыро и неуютно. Горыныч сидел перед Боронком, смотря как тот, орудуя складным ножом, готовит бутерброды. Они вели разговор.

– Я тебе, Тит, про свой тип говорю.

– Твоя горячая десятка?