Исчезновения в Гальштате

– И кто это был?

– У нас есть историк в школе, Игорь Дмитриевич. Игоряша. Его у нас все ребята уважают. Очень хороший человек. И учитель отличный. Я думаю, про меня как раз он рассказал.

– Ну, ты тогда должен ему очень большое спасибо сказать. Потому что и дальше дикторский текст про тебя был очень хороший. И про то, что ты хорошо и ровно учишься по всем предметам и что ты романтичный мальчик, обожаешь красоты природы и обладаешь развитым эстетическим вкусом. Этот текст очень точно тебя охарактеризовал и дал точное направление для твоих возможных опекунов. Потому, что эти слова вместе с тем, что ты сам про себя рассказал, создали очень яркий и целостный образ. И очень позитивный при этом. Во всяком случае – для меня.

– А ты другие видео наших ребят на сайте смотрел?

– Да. Конечно. Было очень легко понять, что вы все из одного детского дома. Прежде всего по дате размещения на сайте анкет детей. И еще по другим деталям. Например, в этот день было размещено не так уж много анкет подростков. И только из двух областей. Я сразу вычислил тех, кто именно из Кемеровской. А еще – ты и один мальчик, худенький такой, были одеты в одинаковые футболки… Да, вспомнил: именно так – Кирилл. Там был среди вас еще один подросток. Чернявый такой. Очень у него походка смешная. Но в костюме. Он про Диснейленд там что-то говорил. Что это его мечта. Я еще подумал, что у него очень простая и легко выполнимая мечта. Да… И трио: два мальчика и девочку тоже помню. На самом деле, очень симпатичные ребята все… Ах вот как!.. Вот он как раз и есть этот сообразительный мальчик Саша Лапушкин! Вот спасибо ему! И привет от меня ему передай, пожалуйста. Опять я отвлекся. Вернусь к твоей анкете: вот это ваш Медведев… и он тоже Александр?.. Из четырех записывающихся оказалось три Александра. Много у вас в детском доме Саш!.. Медведев тоже очень приятный парень. Добрый такой. Эмоциональный. И человек он светлый по своей сути. Но мне показалось, что я ему не очень подхожу в качестве отца. Он, видимо, очень любит спорт, футбол. Ему нужен отец, с которым у него будет гораздо больше общего, с которым он будет каждое воскресенье на стадион ходить, болеть за любимую команду. И я ему такого отца очень желаю! Дай ему Бог! Но, это не я. Я все же другой. И сын мне тоже нужен иной. Такой, как ты!

– Я вообще-то тоже футбол очень люблю. И еще скалолазанием увлекаюсь. Правда, в нашу сборную от девяносто шестого я не попал. Но все равно занимаюсь с тренером на секции.

– Это очень здорово, что ты любишь спорт. Но просто у тебя, кроме спорта, еще очень много чего есть. Музыка. Природа. Ты разносторонний парень. Это меня очень в тебе привлекает. Понимаешь, Саша… тут очень важно, чтобы не только ты мне, но и я тебе по сердцу был. Тут ведь еще и образ жизни конкретной семьи имеет значение. Я много езжу, часто бываю на разных мероприятиях. В том числе и светских. Часто бываю в театре, на концертах, приемах, конференциях. Я много вынужден ездить по миру, встречаться с массой самых разных людей. И поэтому для меня немаловажно, чтобы для моего сына это было не в тягость. Извини, что я тебя сыном сейчас назвал. Просто это слово такое дурацкое – «опекаемый». Очень оно мне не нравится. Так что иногда проще говорить – сын. Да и по сути, когда, дай Бог, все у нас получится, ты переедешь ко мне насовсем, не будет никакой разницы между этими двумя словами – «сын» и «опекаемый». И я вообще-то хочу, чтобы ты мне именно сыном был. А уж как ты в официальных бумагах будешь называться – меня особо и не волнует. Важно ведь не название, не форма, а суть. Но я опять отвлекся от основной темы…. Я хочу сказать, что уверен, что тебе будет интересна и приятна такая жизнь, которую я веду. Другому это все – не в коня корм. А ты, мне кажется, как раз будешь при таком образе жизни и удовольствие получать, и очень хорошо развиваться во всех сферах. Проще говоря, ты, Саша, сможешь на всю тысячу процентов воспользоваться теми возможностями, которые я смогу тебе предоставить. И при этом это не будет для тебя напряженно.

– Хорошо, что ты мне это объяснил. Мне теперь стало как-то намного понятнее. Почему я… И мне – да – очень хочется увидеть много всего интересного. И я люблю ходить в театры и музеи. И в гости тоже, наверное, люблю. Просто я еще не ходил. Но меня один раз приглашали. Мишка из музыкальной школы. К нему на день рождения. Домой. Но я не пошел. Они там все меня младше, и я не знаю, о чем с ними говорить. И на подарок у меня тоже денег нет… и я не пошел. Но меня приглашали. И Мишка, и его мама.

– Ну, я думаю, ты к этому постепенно привыкнешь. Будем с тобой обязательно в гости ходить. И у себя тоже будем гостей принимать. Это, на самом деле, очень нетрудно. И приятно. Так что не переживай из-за этого. Тут, конечно, есть некоторые нюансы. Правила поведения за столом, этикет, умение общаться с разными людьми, знакомиться, прощаться… Научишься!

– Вообще-то я уже немного умею… этикет… Игоряша с нами даже внеклассное занятие по этикету проводил. И еще он ввел у нас в столовой ножики. Раньше до него не было – никто с ножом-вилкой есть не умел…

– Слушай! А любопытный человек, этот ваш Игоряша. Кто, ты говоришь, он? Историк? А не мог бы ты нас познакомить с ним? Мне очень интересен этот человек. И по твоим рассказам, он действительно особенная личность. Если тебе не трудно, расскажи про него, что знаешь.

– Он из Питера. Наш Игорь Дмитриевич. Окончил исторический институт в Москве. Потом женился и переехал в Питер. Работал бизнесменом. Во многие страны ездил. У него еще жена. Очень хорошая. Его седьмой класс часто прямо всей группой к ним в гости ходит. Детей у них нет. Наверное, поэтому он и забросил свой бизнес и к нам переехал. Теперь работает в 96-м. Преподает историю. Он отличный учитель. У нас его уроки никто не прогуливает. Потому что очень интересно рассказывает и ненавидит двойки ставить. За это его все любят у нас. Еще я слышал, что к нам приехал, потому что хотел кого-то забрать. Ну вроде как усыновить или удочерить. Но потом решил, что останется и будет тут с нами со всеми валандаться. Забросил свой бизнес, и переехал сюда, в Новокузнецк. Квартиру снял двухкомнатную, машину купил. Потом и жена его сюда к нему переехала. Больше я про него ничего не знаю.

– Да. Любопытно. Очень любопытно. Ты мне Саша дай, пожалуйста, его телефон, я запишу. Просто мне эта личность очень интересна. Даже с профессиональной стороны. Такого человека не часто встретишь…

Потом мы еще немного прошлись по городу, но быстро замерзли, и мой Евдокимоф предложил пойти в его отель. Там можно и пообедать вполне вкусно, и просто посидеть-поговорить без посторонних ушей, а заодно он хотел показать мне на компе фотографии. Отель называется «Бардин», и мне там очень понравилось. Я в таком месте был впервые. Мы сидели на кровати в его номере и смотрели фотки на планшете. Там были Анна – худощавая симпатичная молодая женщина, очень похожая на него. С мужем. Были еще фотки с их свадьбы. Еще показал фотки его умершей жены. Но так и не рассказал, отчего она погибла. А я постеснялся спросить. Потом еще его старенькую маму и фотки из его детства, где он с отцом. Много фотографий его дома в Вене и сада, и все как в фильмах. Смотрели еще фотографии квартиры в Москве. Она тоже показалась мне очень большой и роскошной. Но я ничего толком не успел запомнить, и он, поняв это, сказал, что сбросит мне всю эту информацию с фотками и видео на флешку и я потом смогу спокойно все, не торопясь, посмотреть. Я смотрел картинки этой незнакомой мне, красивой, обеспеченной жизни, и она казалась мне далекой и чужой. Но я смотрел на него и понимал, что это все и есть его жизнь. И мне придется во всем этом разобраться и привыкнуть к новым мечтам, городам, странам и людям. Я был немного в тумане от всего увиденного. Мне даже казалось, что это все как кино.

Потом он захлопнул планшет и сказал, что и так слишком много всяких впечатлений на сегодня. И пора обедать. Мы спустились вниз, в ресторан. Снова все было очень красиво и очень вкусно. Потом я пошел в номер, а он попросил девушку на ресепшн вызвать их менеджера или управляющего. Появился менеджер, в белой рубашке и галстуке. Евдокимоф попросил его посоветовать какого-нибудь опытного юриста, который может вести гражданские дела в Новокузнецке. Менеджер обещал непременно помочь. Через полчаса он постучался в дверь и принес записку с телефонным номером. Евдокимоф сразу же набрал:

– Добрый день, уважаемый Григорий Аронович. Мне посоветовал обратиться к вам управляющий отеля «Бардин». У меня к вам следующий вопрос. Не могли бы вы вести здесь в Новокузнецке дела одного пятнадцатилетнего подростка, которого я намерен взять под опеку. Я послезавтра улетаю в Москву, но хотел бы, чтобы в мое отсутствие ребенка кто-то опекал с правовой точки зрения. Необходимо уладить все вопросы с оформлением его под мою опеку. Это – во-первых. Во-вторых, надо срочно оформить заграничный паспорт мальчику… нет-нет. Я имею двойное гражданство и, соответственно, считаюсь тут российским гражданином. Третье – это подготовить все документы для австрийской визы по списку, который я вам вышлю. Вы можете взяться за решение этих вопросов? Или, может быть, посоветуете кого-то, кто мне сможет помочь? Нет, с документами с моей стороны проблем точно не будет. У меня и сейчас почти все документы есть на руках, и я вам их оставлю. В любом случае есть экспресс-почта и регулярные авиарейсы. Так что все, что может понадобиться с моей стороны, будет вам доставлено. Ну, раз вы не видите проблем, я прошу вас приехать ко мне в отель завтра к десяти утра с бланком доверенности и договором на юридическое обслуживание. Оплату обсудим. Ну, раз вопросов больше пока нет, позвольте проститься с вами, Григорий Аронович, до завтра. Спасибо. И вам хорошего вечера…

Я все это слушал и думал, как просто он решает все проблемы. Он такой умный! Я бы хотел тоже быть таким. Он заторопил меня.

– Давай, Саша, одеваемся. Нам еще надо в салон связи зайти. С роумингом для тебя разобраться. Ты тут побудь в комнате пять минут, а я сейчас отойду ненадолго. Он вышел вместе с телефоном – наверное, не хотел при мне звонить… Потом мы зашли в «Мегафон» и подключили меня к связи. Он сразу же положил мне на телефон три тысячи, чтобы я мог звонить ему. Потом мы поехали на троллейбусе в банк. И там он выяснял, можно ли мне сделать дебетовую карту, но выяснилось, что нельзя. Нужно согласие родителей, которых у меня нет. Он немного расстроился, но потом сказал мне, что это все не страшно. У нас же есть стряпчий, Григорий Аронович, – через него в случае чего и можно будет оплатить и изготовление загранпаспорта, и все остальные возможные мои расходы на оформление. В этот вечер он не поехал меня провожать до самого детского дома, а только посадил в маршрутку. Сказал, что будет вечером еще встречаться с одним человеком. Потом я узнал, что человеком этим был Игоряша…

Вечером все опять были в холле нашей группы, и я рассказывал, что мы делали сегодня. Но теперь уже мало кто удивлялся. Только Ромка и Витямба иногда уточняли некоторые моменты моего второго дня с Евдокимофым. И я снова радовался тому, что, отвечая на их вопросы, и сам некоторым образом, систематизирую информацию, и главное – окончательно осознаю, что гостевой режим – это уже реальность, и в Москву на весенние каникулы я тоже, наверное, поеду, и он уже заботится обо мне…. Я еще раз запросил сотового оператора, и мне пришла эсэмэска: да, на моем счету три тысячи рублей. Я еще рассказал им про стряпчего Григория Ароновича, который будет меня теперь курировать по всем юридическим и финансовым вопросам, и про загранпаспорт. Медведев спросил, не повезет ли меня теперь опекун случайно в Диснейленд? Я ответил, что не знаю этого, но то, что поеду теперь в Вену и еще наверняка в Италию, в Бергамо, – это очень вероятно.

Почти весь третий день до самого вечера мы гуляли с Евдокимофым по городу, заходили погреться в кафе, обедали в том самом стейкхаусе, куда Игоряша водил перед конкурсом танцев Витямбу. Даже немного прошлись по «Планете». Он спрашивал меня о моих вкусах в одежде и обуви. Как бы просто так – типа ему интересно, совпадают наши вкусы или нет. С самого утра он предложил мне нечто вроде игры «любишь – не любишь». Это касалось всего. Например, он сказал, что он любит гороховый суп, харчо, щи, том-ям. А вот борщ и рассольник не особенно. К грибному супу и куриной лапше относится нейтрально: ест, но не то чтоб прямо обожает. Дальше отвечать на этот вопрос должен был я: гороховый тоже люблю, и щи, и грибной очень. Том-ям и харчо – не знаю, не пробовал. К борщу отношусь нейтрально, а рассольник тоже терпеть не могу.

– Ну вот, – резюмировал Евдокимоф, – теперь все ясно. Самыми распространенным супами в нашей семье, значит, будут щи и гороховый. Грибной тоже будем готовить, так как по статистике он твой любимый, а мой – нейтральный. Борщ тоже будет, но не так часто, так как я его не очень… А рассольник у нас из меню исключен. Вот так и должно быть в хорошей дружной семье. Все имеют право голоса, и вкусы каждого учтены. И при этом никто не должен быть лишен возможности хоть иногда употреблять то, что ему нравится. Согласись – это самый мудрый подход к совместному проживанию.

– Здорово! Давай будем все вопросы так решать, – предложил я. – Думаю, что харчо и вот этот второй суп, что трудно запомнить название, мне тоже понравится, как и тебе.

– Почему ты так думаешь? – улыбнулся он.

– Ну-у… не знаю. Просто пока что все, что ты говоришь, мне очень нравится. Суп тоже понравится наверняка.

– Мне приятно это слышать. Я, кстати, считаю, что наши вкусы совпадают неслучайно. Раз у нас много общих увлечений: музыка, литература, музеи, природа, то и другие вкусы вполне должны совпасть. Все-таки как правильно, что я именно к тебе приехал!

И он слегка приобнял меня за плечо.

И мне было приятно это его проявление доброты! Ребятам домашним кажется смешным, что для детдомовцев так важен именно такой, тактильный контакт со взрослым. Они привыкли, что с самого раннего детства их все время кто-то из близких ласкает: мама целует в щечку, папа взъерошивает волосы, дедушка водит за ручку в детский сад, бабушка треплет за щечку, а младшая сестра забирается на колени и обнимает за шею… А кто обнимет и приласкает детдомовца?! Некому. Учитель не станет тебя целовать за хорошую оценку. Это делает только мама. Поэтому каждый детдомовец втайне мечтает о физическом прикосновении любящего взрослого. И даже сейчас, когда мне уже скоро шестнадцать, укладываясь вечером в кровать, я закрываю глаза и мечтаю, что рядом со мной сидит на краешке моей кровати мама и гладит меня по головке, укрывает получше одеялом и, желая мне спокойной ночи, целует меня, как маленького… И в этот момент на душе у меня делается так сладко! Так хорошо! И я засыпаю счастливым.

Так мы играли почти целый день, и я узнал много всего про него и его вкусы и предпочтения, а он – про мои. Когда мы заговорили про запахи, я сказал, что мне очень нравится одеколон, которым пользуется наш Игоряша, но я не помню, как он называется.

– Он называется «Нарцисо Родригес». Кажется, это тот, что в сером флаконе.

– А откуда вы это знаете? – я вдруг снова перешел на «вы».

– Мы вчера вечером встречались с твоим учителем. Тебя это смущает?

– Нет. Просто я удивился. Вы… Ты меня не предупредил вчера.

– Да. Не хотел, чтобы ты волновался. Все-таки это твой учитель… Но я обещал, что не буду тебе врать. Поэтому честно говорю – вчера вечером мы вместе ужинали с Игорем Дмитриевичем и его прекрасной супругой. Во-первых, я хотел поблагодарить его за ту помощь, что он оказал нам позавчера со связью. Но это не главное. Я понял с твоих слов, что ваш Игоряша – очень умный и прозорливый человек. Выяснилось, что он еще и добрый, заботливый. Я хотел поговорить с ним о тебе, Саша. Узнать о тебе побольше. Твою историю, как ты попал в детский дом, о твоих родителях, друзьях, увлечения, учебе. Согласись, что в нашей ситуации узнать друг о друге побольше – это очень важно. Сразу тебе хочу сказать, чтоб ты напрасно не волновался, – он характеризовал тебя весьма положительно, как, впрочем, и все остальные твои учителя.

Я должен тебе еще кое-что рассказать, чтобы это перестало быть для тебя тайной. После того как я решил собрать все документы для оформления гостевого режима для тебя (хотя правильнее сказать – для нас обоих), я написал о своем намерении по поводу тебя вашему директору, объяснил ему свои планы, поделился своими сомнениями – получится ли у меня стать опекуном подростку, посоветовался как дальше действовать. Он ответил мне письменно и предложил пообщаться по телефону или скайпу. Мы перезванивались несколько раз. Я задавал о тебе много вопросов. Он даже выслал мне адреса электронной почты некоторых из твоих учителей. Я не хочу тебе говорить, кого именно. Ведь никто из них не давал мне разрешения говорить с тобой об этом. Но это не так уж важно. Главное, что никто из них не говорил о тебе плохо. Все были едины в том, что ты, несомненно, мальчик разумный и способный, но тебе не хватает стимулов для проявления себя, активности. Некоторые считают тебя слишком замкнутым. Учительница по литературе сказала, что ты один из лучших учеников в школе по ее предмету. Короче говоря, в принципе, тебя хвалили. Поэтому-то прошедшие два дня в основном я рассказывал о себе. Ведь ты обо мне совсем ничего не знал до нашей встречи, а я про тебя уже собрал много информации.

К тому же мне необходимо рассказывать о себе и по совершенно объективным причинам, ведь я намного старше тебя, у меня за спиной не пятнадцать, а сорок девять лет, а значит и событий произошло со мной больше. Потом мы общались с тобой два дня, и ты довольно много рассказывал про своего любимого учителя. И все, что ты рассказывал про него, было интересно, многое даже поразило меня. Короче говоря, я подумал: кто еще сможет лучше поведать о тебе, чем Игорь Дмитриевич?

Я позвонил ему вчера, объяснил, что послезавтра уже уезжаю и очень прошу его до моего отъезда со мной встретиться. Он согласился сразу. Извини за нескромность, но он читал некоторые мои произведения и смотрел в театре в Питере постановку по моей пьесе. Вообще, должен тебе сказать, Саша, его реально беспокоит твоя судьба. Впрочем, других ваших ребят тоже. Он даже попросил меня в конце нашего ужина порекламировать и других ваших ребят среди знакомых и в России, и в Европе. Многие фамилии, которые ты называл мне в разговоре, он прокомментировал. Особенно он обеспокоен судьбой твоего одноклассника Кирилла, чье психологическое состояние его очень пугает. Кстати, ты тоже обрати на этого парня внимание. Постарайся быть с ним повнимательнее и помогай как-нибудь. Там может быть все. Включая суицид…

Но вернусь к разговору с твоим историком и его женой. Она очень милая дама, во всем поддерживает деятельность своего мужа. И про тебя она, кстати, тоже в курсе. Игорь Дмитриевич говорил о тебе очень хорошо. Он считает тебя очень интересным и необычным человеком. Именно так он про тебя и сказал: «Саша Белов не просто умный и добрый мальчик. Он настоящий бриллиант. Вернее, пока он алмаз. Но после небольшой огранки этот драгоценный камень засверкает своими бесчисленными гранями, будет переливаться ярчайшим светом. Он совершенно особенный ребенок. Я даже не понимаю, как вообще мог вырасти – учитывая, что Саша в детском доме с трех лет, – такой потрясающий мальчик» – именно так он о тебе и сказал. Это звучало так художественно, поэтично, что я запомнил всю эту фразу наизусть. Он подтвердил еще раз мое желание забрать тебя отсюда. И, что мне было особенно приятно, посчитал, что тебе подойдет именно такой опекун, как я. Он дал мне немало очень полезных советов по поводу тебя…

– А что он посоветовал?

– Ну, прежде всего, не отправлять тебя в школу в Австрии, что тебе будет намного лучше учиться пока в России. И еще – что ты очень скромный человек и иногда склонен умалчивать о своих проблемах и переживаниях. Он советует мне обсуждать с тобой все, даже мелкие вопросы, и всегда спрашивать твоего мнения. Ну, я, конечно, постараюсь.

– Спасибо. Но знаешь… Мне пока что, наоборот, даже нравится, что ты такой… ну… все решаешь сам за меня. И я понимаю, что так, как ты делаешь, – так правда намного лучше.

– Ну и хорошо! Похвалили друг друга. Но теперь я хочу побольше поговорить о тебе. Буду задавать вопросы. Мы же с тобой договорились, что не врем друг дружке. Поэтому у тебя есть право не отвечать мне, если мой вопрос кажется тебе нетактичным или слишком личным. Ты всегда можешь сказать мне, что не готов сейчас отвечать на этот вопрос или просто не хочешь, и совсем необязательно при этом что-то объяснять. В конце концов, мы знаем друг друга только два дня. Сегодня третий. Это ведь очень мало. Хотя, знаешь, мне почему-то кажется, что мы уже давно знакомы… просто ощущение такое.

– И у меня такое же ощущение. Просто с тобой как-то все понятно и несложно. Я даже не понимаю, почему мне так легко говорить тебе «ты». Спрашивай меня теперь ты.

– Извини еще раз, если мои вопросы тебя ранят, но есть вещи, которые мне просто необходимо знать. Скажи, ты помнишь свою мать?

– Почти нет… Когда она умерла, я был слишком маленьким. Когда-то у меня, кажется, была ее только одна фотография. Я ее смутно как-то помню. Но, кажется, она была красивая, и у нее такое доброе лицо; мне кажется, я похож на нее, а не на отца. Она умерла от болезни. Я спрашивал об этом отца, но он ничего толком не может объяснить. Он пьет… Наверное, у него уже совсем плохая память. Он вот и про меня забыл, уже год не приходит…. Но тогда он говорил, что она умерла от сердца. Болела. И вот… умерла… И фотографию я тоже потерял. Маленький тогда еще был, вот и задевал куда-то.

– Ты знаешь, где она похоронена?

– Нет, не знаю. Когда я был маленький, я вообще не хотел верить в то, что ее нет. Я не думал про кладбище никогда. А сейчас… Я и сейчас про него не думаю…

– У вас не было родни? Там… папины или мамины родители, твои тети, дяди, бабушки? Неужели тебя некому было забрать?

– Я не знаю. Наверное, некому. Отец как-то обмолвился, что мать нездешняя. Что она сюда приехала и вышла за него замуж. И что у нас никого из родни нет. Да я и не думаю никогда про родню. Если б у меня была хорошая родня – они бы хоть разок навестили бы меня за эти двенадцать лет. Значит, и нечего про них говорить. Знаешь… Я уже давно, ну, как вырос и стал понимать, что мать за мной никогда не придет, решил, что буду мечтать, что меня, может, какая другая семья к себе заберет… пусть и не родная… я всегда хотел дома жить, каждый день об этом думал, а потом уже и верить перестал в то, что кто-нибудь меня заберет к себе. И тут вдруг ты. Открытка пришла. Всего-то три дня назад. А все в моей жизни перевернулось; я пока никак к этому и привыкнуть не могу. Ночью вчера просыпаюсь – я вообще часто просыпаюсь ночью – и просто лежу, смотрю в окно, там у нас во дворе дерево, ну, помнишь?.. Под которым ты меня ждал в наш первый день? Я проснулся этой ночью и ужасно испугался… ну, что ты уедешь и больше не вернешься, и я тогда даже не знаю, как мне жить дальше. Так мне страшно и жалко себя стало, я даже хотел тебе эсэмэску послать, ты же мне много денег на телефон положил, но я потом решил, что не надо тебя ночью будить…

– Вот и зря! Мог бы и написать, я бы ответил. Пойми, Саша, если я буду твоим ну… ну, как отец тебе, то я обязан быть с тобой во всем – и когда тебе очень хорошо, и когда тебе плохо, страшно, больно. Родной человек для того и нужен ребенку, чтобы он всегда чувствовал себя защищенным от всех бед и страхов. Так что звони и пиши мне, когда я тебе нужен. Договорились?

– Да. Спасибо.