– Акимыч вот только на задний двор снёс…
Лавр Петрович отстранил бабку, вошёл в избу, затопал по длинному коридору. Ищейки заспешили следом.
В избе пахло щами, деревом, лампадным маслом. Из каждого угла смотрели иконы. Свет с трудом пробивался через мутные окна, очерчивая контуры сруба, торчащие меж брёвен клочья мха. В одной из комнат на кровати лежали мужик с бабой. Мужик был низенький. Высокие сапоги капитана Нелетова были ему выше колен. Голый зад белел в полутьме. Из-за плеча мужика выглянула баба с распущенными космами. Увидев Лавра Петровича, натянула на мужика и на себя овчину.
– А ну вон пошли! – крикнул Лавр Петрович.
Мужик упал с кровати, направился на четвереньках к окну.
– Понаползли, нехристи! – Лавр Петрович пнул сунувшуюся под ноги курицу.
– Что ж, капитан дом с курями делил? – спросил пустоту первый ищейка.
– Цыц! – Лавр Петрович толкнул хлипкую дверь и вышел вместе с ищейками на задний двор. В лицо ударил жар пылающего костра. Трое слуг мутно посмотрели на пришельцев. Один из них, в заплатанном армяке на голое тело и подпоясанный капитанской саблей, пытался спрятать за пазухой полуштоф. Другой собирал и бросал в огонь раскиданные на снегу книги. Рядом с книгами лежал мундир с бордовыми пятнами на спине.
– Вот же отродье.
Лавр Петрович шагнул к огню.
Слуги испуганно расступились.
Лавр Петрович поднял мундир, вывернул карманы. Вышло, как он и предполагал: на землю выпал клочок бумаги. Лавр Петрович бросил мундир на снег, развернул записку.
– «Ты пел Маратовым жрецам…» – прочитал он. – Хм… Да что ж за горячка такая?
Солнце заливало Невский проспект. Сверкали стёклами экипажи, дорогие рысаки дробно били копытом. С храпом вылетал из их ноздрей светлый пар. Пушились шубы, горели лорнеты, ладони прикрывали розовые от весеннего мороза лица. Был третий час пополудни – излюбленное время прогулок, когда петербургский свет фланировал по левой стороне Невского проспекта от Мойки до Фонтанки.
В гуляющей толпе шли Каролина и граф Витт.
– Вам не кажется несколько безрассудным гулять в такой толпе, когда убийца может напасть на вас в любой момент? – спросила Каролина. – Можно было пойти хотя бы на Английскую набережную.
– Вы же хотели на Невский. Тем более, если не уехали, то следует быть на виду. Не дай бог, кто-то подумает, что вы прячетесь или чего-то боитесь.
Витт поклонился даме с собачкой на руках. На собачке были капор и лисья шубка.
Каролина держалась прямо. Лёгкой улыбкой встречала косые и восхищённые взгляды.
– Можно было снарядить охрану, – заметила она.
Витт посмотрел на неё с улыбкой.
– Неужели вы полагаете, что какие-то мужики справятся со злодеем лучше меня? – спросил он. – Да и с чего вы взяли, что убийца сейчас непременно появится? Я заметил, что он для своих дел предпочитает уединённые места, – не задерживая разговор, Витт поклонился графине Зубовой с дочерью. – Вечер. Ночь. Раннее утро…
В толпе гуляющих навстречу шёл юный кавалер с двумя зрелыми дамами под руку. Первая дама сказала:
– Regardez, comte Witt[17 - Смотрите, граф Витт (фр.).].
Кавалер ответил:
– Sous le dеfunt empereur Alexandre, il vivait librement et ne dеplaisait encore au souverain actuel[18 - При покойном императоре Александре ему вольготно жилось. Новый государь его пока не жалует (фр.).]. – Кавалер смерил взглядом Каролину. – А она хороша.
– Вот он ею и хвастает, – высказалась вторая дама.
– Где же ему ещё хвастать? – подхватила первая. – На балы граф её не водит, понимает, что здесь не Одесса. Ici, l’usage n’est pas de s’afficher avec une maitresse polonaise dans le monde[19 - Здесь не принято содержанок своих польских в свет выставлять (фр.).].
– Вчера я наконец удостоился аудиенции у государя, – сказал Витт.
– Что же сразу не сказали? – спросила Каролина.
– Странный разговор вышел. Он говорил о письме, в котором вы ходатайствуете о Бошняке.
У Каролины дрогнули пальцы. Витт крепче сжал её руку.
– Не стоит идти против меня, Каролина, – сказал он. – Я ваша защита. И слишком многое прощаю вам… И неизвестно, кого Александру Карловичу следует опасаться больше – мифического злодея, меня или ваших тайн.
За окном следственного кабинета командир муштровал взвод солдат. Сквозь закрытые окна слабо слышалось:
– На пле-е-чо! К но-о-ге! На пле-е-чо! К но-о-ге! Елисеев! Чего растопырился?! На пле-е-чо!
Перед Лавром Петровичем на полу лежал здоровенный мужик. Он мелко дрожал, глаза превратились в щёлки, губы – в красное месиво. В углу комнаты первый ищейка вытирал тряпицей тяжёлые от труда руки. Мужик тихо стонал, бормотал невнятицу.
Лавр Петрович взглянул на первого ищейку:
– Ну и кого это ты мне устроил?
– Соседи на него донесли, – ответил ищейка. – Сказали, что по всему убивец выходит.
Склонившись над мужиком, Лавр Петрович взял его за волосы, повернул к себе.
– Ладони представь. Да не дрожи ты.
Мужик протянул руки с раздробленными пальцами.
– Значит, всех порешил? – ласково проговорил Лавр Петрович.
Мужик тяжело дышал. Лавр Петрович взмахнул перед его лицом кинжалом. Мужик дёрнулся.
– Узнаёшь?
– Чаво?
– Кинжал-то, – сказал Лавр Петрович. – Твой?
Мужик не понимал.
– А мы сейчас его тебе по самую кромку в зад определим, – сказал Лавр Петрович.
– Не пытай меня больше, барин, – прохрипел мужик. – Всё скажу.