Крестоносцы пустоты

В этот момент оператор, следивший за показаниями на мониторах, откинулся на спинку кресла и недоуменно развел руками.

– Я ничего не понимаю!

– Что еще?! – почти взвизгнул Алан, нервы которого и без того уже звенели как натянутые струны.

– Активность на всех узлах начала снижаться и практически вернулась к нормальным значениям. Перестройка структуры завершена.

– Но тогда почему он не отвечает на наши запросы?!

Оператор попытался развести руками еще шире, но уткнулся в сидящих рядом коллег.

– Просто замечательно! – Алан тяжело выпрямился и бросил бесполезный микрофон на стол, – Чудесно!

– Что случилось? – спокойный голос Юли на общем взвинченном фоне воспринимался как айсберг, всплывший посреди жаркого южного моря, – Где мой отец?

Рука Алана рефлекторно дернулась, чтобы указать на медицинский отсек за занавеской, но была остановлена на полпути. И я даже не знаю, какого волевого усилия ему это стоило. Он сделал глубокий вдох и повернулся к нам, привычно теребя свой нос.

– Мы разместили отсканированный образ его мозга во втором и третьем узлах Системы, – заговорил Алан уже спокойней. Ему и самому требовалась короткая передышка, чтобы собраться с мыслями, – Во время интеграции нового образа в существующую картину всегда наблюдается рост активности внутри общей голограммы, но потом все возвращается в норму. Поначалу процесс развивался в полном соответствии с намеченным планом, но после все выплеснулось за установленные рамки и разбрелось по остальным узлам. А сейчас все стихло и не подает никаких признаков жизни. У меня пока нет внятного объяснения произошедшему, нам потребуется определенное время, чтобы проанализировать полученные данные.

– Так все же, где мой отец? – Юля никогда не удовлетворялась общими отговорками, – И почему он не отвечает на запросы?

– Я понятия не имею, где он! Образ расползся по всей Системе и такое впечатление, что он теперь… повсюду. И что у него на уме неведомо никому.

Александр всегда недолюбливал новомодные виртуальные штуковины, – подал голос я, – и относился к ним чуть ли не с брезгливостью. А сегодня, насколько я понял, он, едва попав внутрь Системы, развил неожиданно активную деятельность, хозяйничая там как у себя дома. Что-то не клеится.

– Давайте дождемся, когда он проснется, и тогда сами у него спросим, – предложил Алан, – узнаем все из первых рук.

– Ладно, – кивнула Юля, – а пока я бы не отказалась от чашечки…

Нас прервала трель тревожного сигнала, раздавшаяся с медицинского поста. Она прошила мое тело подобно электрическому разряду, и будь в тот момент у меня в руках полная чашка – я бы непременно ее расплескал.

– Да что ж это такое-то?! – Алан подскочил к засуетившимся медикам.

– Остановка сердца. Запускаем реанимационные процедуры.

– Папа! – Юля метнулась к занавескам, но Алан поймал ее, обхватив за пояс и почти оторвав от пола.

– Пусти меня! – теперь уже она утратила контроль над собой и пыталась вырваться, извиваясь и колотя кулачками по его рукам.

– Угомонись! Там автоматическая система, дефибрилляторы с разрядом в десятки киловольт! Ты ничем не сможешь помочь, только сама убьешься!

Немного запоздало и я сам подключился к ее увещеваниям, обняв жену за плечи и бормоча всякие подобающие моменту благоглупости. Так или иначе, но совместными усилиями нам все же удалось ее урезонить и отвести в сторону, чтобы не создавать лишних проблем и без того взбудораженному до предела персоналу лаборатории. Работать в непосредственном контакте со столь высокопоставленным человеком и само по себе – не сахар, но оказаться в ситуации, когда он того и гляди испустит дух прямо у вас на руках – такого и врагу не пожелаешь!

Обстановка тем временем складывалась довольно тревожная. Судя по коротким и скупым репликам медиков, реанимационные процедуры пока не принесли результата, и надежда на успех таяла с каждой секундой.

– Давайте ручной массаж! – послышалась команда старшего врача, и бригада бросилась в палату.

Юля опять попыталась проскочить следом за ними, но мы с Аланом ее удержали.

– Не мешай людям делать свое дело! От тебя все равно не будет никакого толку, только проблем добавишь.

– Но я не могу вот так спокойно сидеть и ждать, когда там умирает мой отец!

– Беготней и криками ты делу не поможешь, – я, наконец, сумел посадить Юлю обратно на стул, – и не заставишь Судьбу передумать.

– Ты же знаешь, что больше всего на свете я ненавижу беспомощность!

– Да, знаю, – согласился я, хотя с трудом представлял себе, что чувствует человек, облеченный влиянием и властью, способный, если понадобится, повелевать многотысячными толпами одним щелком пальцев, в тот миг, когда все его возможности обращаются в ничто. Когда единственное, что ему остается – смиренно сидеть на стуле и ждать, чем все закончится. Как опытнейший автогонщик, чей болид сорвался в неконтролируемый занос, отсчитывает мгновения до неизбежного удара об отбойник и молится всем известным богам, чтобы ему повезло остаться в живых.

То ли мы молились недостаточно усердно, то ли наши боги вообще от нас отвернулись, но, взглянув на осунувшееся лицо старшего врача, вышедшего из-за занавесок, я сразу все понял.

– Мы… сделали все, что было в наших силах, но… мне очень жаль.

Юля уткнулась головой мне в грудь, а я неуклюже гладил ее по спине, чувствуя как она вздрагивает от рыданий, томившихся взаперти и не прорывавшихся наружу уже много-много лет.

* * *

Прославиться можно самыми разными способами. Кто-то лезет из кожи вон, совершая безумные и смертельно опасные глупости, только бы его заприметили, кто-то изо дня в день упорно тянет лямку, добиваясь в итоге выдающихся результатов и постепенно забираясь на самую вершину карьерной лестницы. А кому-то просто везет.

Мне вот «повезло» оказаться свидетелем смерти двух членов Клана Саттар – влиятельнейших людей, глав Лиги и вершителей судеб миллионов простых обывателей. А еще я умудрился угодить в самую гущу творившегося в «Айсберге» безумия, приложил руку к краху проекта «Светлый Город», который свел в могилу Эдуарда, и в довершение увел из семьи Юлию. Хорошенькое реноме, ничего не скажешь! Пока еще никто не называл меня вслух «проклятием дома Саттар», но я был уверен, что подобные мысли приходят на ум многим.

С подобным послужным списком я счел неуместным заявляться на похороны Александра и отсиживался в отеле, пока Юля отдувалась там за нас обоих.

Пару раз она позвонила, держа меня в курсе происходящего, и мы перекинулись несколькими дежурными фразами. По ее голосу я чувствовал, что общение с собравшейся публикой особого удовольствия ей не доставляет, но ничем не мог жене помочь. Фамилия Саттар, помимо привилегий, налагала еще и целый ряд не шибко приятных ограничений и обязательств.

Не знаю, что именно мною двигало, быть может я в знак солидарности также решил соблюсти своего рода повинность, но, повинуясь внезапному импульсу, я взял коммуникатор и вызвал номер, стыдливо упрятанный на самое дно списка контактов.

– Привет, – до боли знакомый голос, донесшийся до меня через тысячи километров, звучал сухо и бесцветно.

Экран коммуникатора оставался темным. Если во времена ссылки Эдуарда видеосвязь ограничивали с этой стороны, опасаясь его воздействия на умы собеседников, то Кира сама отказывалась показываться в кадре. Интересно, видит ли она меня?

– Александр Саттар умер.

– Я знаю, – слова Киры звучали как далекое эхо, – я читаю новости.

– Юля сейчас на похоронах, а я решил дома отсидеться, – у меня вырвался невеселый смешок, – А то, если загляну, еще кто-нибудь из Саттаров к праотцам отправится. Везет мне на это дело.

– Если бы подобная неприятность случилась с Аланом, я бы не стала возражать.

Я вздохнул. Именно Алан, взбешенный тем, как Кира цинично использовала в собственных интересах его любимое детище, Вирталию, да и его самого, настоял тогда на ссылке. Все остальные, глубоко потрясенные развернувшейся вокруг «Светлого Города» драмой, не стали спорить, предпочтя запрятать первопричину своего дискомфорта куда подальше, и постараться о ней забыть. Нет человека – нет проблемы, не так ли?

Беда состояла в том, что ни Кира, ни связанная с нею проблема в действительности никуда не исчезли. Даже пребывая в изгнании на затерянном посреди океана острове, она продолжала оставаться для Алана источником раздражения. Многое из того, что он делал за прошедшие два года, он делал ей назло. Он всеми силами старался замылить, затереть любые воспоминания как о том, как она им манипулировала, превратив в свой послушный инструмент, так и о том, что весь ажиотаж вокруг «Светлого Города» объяснялся не его грамотным руководством и планированием, а махинациями медиаторов во главе с Кирой. Все нынешние успехи и достижения Алана имели одну-единственную цель – доказать всему миру, что он не пустое место, не тень кого-то великого, а цельная и самостоятельная Личность, что он способен на реальные свершения, достойные памяти потомков.

Кира, кстати, в полной мере отвечала ему взаимностью. Если Эдуард за годы ссылки сумел перебороть в себе прежние обиды и подняться над ними, повзрослев и став только сильней, то Кира, напротив, бережно хранила свою ненависть, ежедневно оттачивая ее и полируя до зеркального блеска.

Меня ее гнев затронул только вскользь. Тогда, в «Светлом Городе» мы схлестнулись с ней практически на равных, и моя победа являлась вполне заслуженной, а сильный противник достоин уважения, но вот Алан… Ему она не забыла и не простила ничего. Бывший раб и свергнутый им рабовладелец не примирятся ни за что и никогда.

– Я передам ему твой привет, – надеюсь, мои слова прозвучали максимально нейтрально.