Иван уклонился от вопроса о зарплате, ибо и сам не знал, сколько положено платить рабочим в полевой экспедиции, да ещё секретной. Потом в Управлении бухгалтеры разберутся. Впрочем, Илья не настаивал.
Процедура оформления затянулась часа на два. Внимательно прочитав заявление, анкету и автобиографию, Иван заставил нового члена группы дать подписку о неразглашении секретных государственных тайн.
Не успел он вытереть трудовой пот со лба, как к нему подступила Рогнеда:
– Как же так, Иван Иваныч? Товарища Мурманца на работу сразу взяли, едва встретили, а меня нет? Я так не согласна, я тоже зарплату хочу получать!
Пришлось повторить всю процедуру сначала, оформив девушку квартирмейстером. Закончили уже в сумерках. К Змею Горынычу идти было поздно. Дабы не пропало добро, поджарили ещё медвежатины и наелись от пуза. Волк, икая, отполз к воде и пил так долго, что всем показалось, будто уровень озера понизился.
Приехав в Широкую Здесю, агент византийского империализма Филатыч первым делом озаботился о легализации своего положения. Просто так слоняться по деревне нельзя, люди внимание обратят, да и участковый заинтересуется. Решил, что самое логичное – прикинуться дачниками. Зайдя на почту, он быстро выяснил у почтальона Печкина, что бабка Голицына перебралась к внучке на всё лето, правнуков пестовать.
– Изба ейная, стало быть, пустая, почему бы дачников не пустить? – рассудительно предположил почтальон, поправляя ремень сумки, – Я как раз в ту сторону иду, могу вас до Хрустального Чертога проводить.
– До чего?! – хором поразились шпионы.
Почтальон захихикал:
– Муж Натахин, Колька, хоромину отгрохал из пустых бутылок! Их тута навалом на каждом дворе, сдавать-то некуда. Вот и прозвали «Хрустальным Чертогом»!
Посмеялись.
Идти было недалеко, минут пятнадцать. Дом, преломляя лучи полуденного солнца, искрился и сиял всеми цветами радуги, поражая воображение башенками вокруг четырёхскатной крыши, арочными окнами, карнизами, фризами и (внимание!) колоннами! Прямо замок в миниатюре! Забор, впрочем, был деревянный.
На стук вышла ослепительно красивая, статная и дородная женщина лет тридцати.
– Нам бы гражданку Голицыну, Клавдию Михайловну, – вежливо приподнял кепку Филатыч.
– Я вас слушаю, – отозвалась бабка в кавычках.
Филатыч и Арнольд с Феликсом обалдели, аж челюсти отвесили. Почтальон же говорил, что она правнуков нянчит! Захлопнув рот, Филатыч перешел к делу:
– Я Иван Филатович Кеовин, а это мои помощники, Арнольд и Феликс. Нам сказали, вы на лето дачу можете сдать…
– Ах, дачу? Да, могу и сдать, ежели о цене договоримся, – улыбнулась женщина, показывая ямочки на тугих щеках.
У Филатыча потемнело в глазах.
– Какая же ваша цена будет? – с трудом вытолкнул он из себя.
– Тридцать рублей в месяц. Вам на сколько?
– Г-м, месяца на полтора… там видно будет.
– Сегодня заселяться хотите?
– Да, если можно.
– Почему нет? – снова улыбнулась Клавдия, и Филатыч почувствовал, как сердце его затрепетало, оборвалось и с шумом рухнуло в сапоги.
Заплатив аванс – двадцать рублей, они отправились к дому Клавдии. По дороге она взяла Филатыча под руку и ему совсем поплохело. От смущения у византийца заклинило мозги и он понес какую-то ерунду о командировке в Ленинград, о бюрократах, отказавшихся выделить рыбхозу новый катер… К счастью, быстро пришли.
Осмотрев добротный бревенчатый дом, заселились, в смысле Арнольд и Феликс заняли комнату с двумя койками – бывшую детскую, как пояснила Клавдия, а Филатыч оккупировал спальню.
– Ну, вот, живите, раз нравится! – поощрила их Клавдия, – А я побегу, пора Мишку с Машкой кормить.
– До свидания, Клавдия Михайловна, – светски наклонил голову Филатыч (хоть и вражеский, а, всё-таки, офицер!), – Только ключ оставьте, пожалуйста.
– Какой-такой ключ? – удивилась та, – Сроду у нас в деревне двери не запирались! Уйдете если куда, то палкой дверь подоприте, всякий и увидит, что дома никого нет.
– Э-э… ну, разумеется, – промямлил Филатыч.
Ночью он спал плохо. Милый образ маячил перед глазами и во сне, и не во сне.
«Красавица… Венера! Сколько же ей лет? Два мелких правнука… Семьдесят? Восемьдесят? Но, как? Наверняка без магии не обошлось…»
Старшему центуриону Костасу Ластиниди недавно исполнился сорок шестой год. Жил он бобылём, женат никогда не был. Да и какая может быть женитьба, если он в СССР уже шестнадцать лет безвылазно служит! Эх! Если бы только…
Утром, чуть свет, шпионов разбудил стук в окошко.
– Кто там? – вывихивая челюсть в зевке, окликнул визитёра Филатыч.
– Участковый уполномоченный.
Засуетившись, Филатыч набросил на голое тело телогрейку и отворил дверь. На пороге стоял немолодой человек в темно-синей милицейской форме с планшетом на ремешке через плечо.
– Здравствуйте. Младший лейтенант Ластиниди. Я насчет прописки.
Филатыч вздрогнул и выпучил глаза: фамилия его и в Греции была достаточно редкой, а тут, в глуши карельской встретил однофамильца!
– Да, конечно, товарищ лейтенант… Сейчас ребят подниму.
Проводив участкового в горницу, растолкал Арнольда и Феликса.
– Вот, товарищ лейтенант, паспорта.
– Э, зовите меня по имени-отчеству: Константин Витальевич, – добродушно ухмыльнулся милиционер.
Филатыч снова вздрогнул: полный, выходит, тёзка! Отца Вителлием звали!
Константин Витальевич тем временем внимательно рассматривал паспорта, читая каждую запись, каждый штамп.
– Значит, ленинградцы? А к нам какими судьбами?
– Да мы, это… в отпуске. А здесь хотим по болотам побродить, жуков половить, бабочек всяких. Мы – энтомологи-любители.
– А, понятно. Для науки, значит.
Участковый достал из планшета футлярчик с печатью, на которую старательно подышал, распространив лёгкий запах перегара, и оттиснул в каждый паспорт: «Прописан временно. Деревня Широкая Здеся». Расписался вечным пером и поставил число – 30 апреля 1964 года.