Поймать и приспособить! Полусказка

– Погоди-погоди, касатик! – она всмотрелась в лицо посетителя попристальнее, – А! Понятно! Втюрился, врезался, влюбился!

Филатыч повесил голову.

– Эх! Угораздило же тебя! – посочувствовала Михайловна, – Ей же нонешним летом восемьдесят стукнет!

– Но… – робко подал голос Филатыч, – Она, ведь… это…

– Ага, на столько не выглядит, – ухмыльнулась бабка, – А знаешь, почему?

Филатыч не знал, конечно. Михайловна махнула рукой:

– Садись за стол, расскажу тебе сказку.

С удивительным для её возраста проворством она собрала закуску: сало, солёные огурцы и варёную в мундире картошку. Отрезала несколько кусков хлеба. Поставила на стол две стопки.

– Выпью с тобой маленько для связки слов.

Филатыч налил в стопки самогонку, украдкой понюхал: хорошая, из пшеницы.

– Ну, со свиданьицем!

Бабка лихо опрокинула свою и занюхала горбушкой. Затем, прикрыв глаза, начала:

– В давние времена, при царях ещё, жили-были в Санкт-Петербурге две барышни, Лидия да Ксения. Отец ихний, генерал, богатство имел немалое, так что девочки ни в чём отказу не знали. Всё у них было: и куклы фарфоровые, и наряды шелковые, и камни самоцветные, и книги. Некоторые с картинками, другие просто умные. И даже клавесин имелся, на котором они в четыре руки играли. Закончили сёстры гимназию. Выросли красавицами, да такими, что художники в очередь становились с них портреты писать. Вошли в возраст, да только думали не о замужестве (а женихов было хоть отбавляй!), а о том, чтобы народу пользу принести. Старшая, Лидия, курсы фельдшерские окончила, а младшая, Ксения – учительские. И поехали они на Север, в глухомань онежскую. В деревне поселились. Ксения стала в школе служить, детишек грамоте да арифметике учить, а Лидия больничку на собственные деньги построила и оборудовала, да народ лечить принялась бесплатно. Селяне со всего уезда в ту больничку лечиться приходили. Так год прошёл, и другой миновал. Приезжал к ним папаша-генерал, корил за безмужие. Они уж и сами были рады замуж выйти, да не было им ровни в деревне, а дело налаженное бросать не хотелось ни той, ни другой. И вот, однажды, пошли они в лес за ягодами. Собирают малину, радуются, что много её, что крепкая да сухая уродилась. Известно, коли летом дождей мало, то и малина сухая, для варенья подходящая. И вдруг слышит Лидия: вскрикнула Ксения, а потом, вроде, большие крылья захлопали. Кинулась, да только и нашла, что туесок с ягодами. А Ксения пропала. Сколь не искала девушка сестру, так и не нашла. Прибежала она в деревню, кликнула людей, о помощи стала просить, да только, когда рассказала про крылья, сразу все посмурнели, глаза отвели и в лес идти нипочём не захотели. Не, говорят, не пойдем. Это, не иначе, как Змея Горыныча дела. Он иногда девиц похищает, а для чего – неизвестно, пропавшие никогда не возвращались. Выслушала всё это Лидия, загорюнилась. Знать, не видать ей более родной сестры! Отписала отцу-генералу: так, мол, и так, пропала ваша дочь Ксения в лесу дремучем. Тот приехал с ротой стрельцов, на старосту Варфоломея орал и ногами топал. Всех в лес выгнал! Искали Ксению неделю, да так и не нашли. А через год сама вернулась! Рассказала сестре под большим секретом, что унёс её тогда Змей Горыныч за леса, за моря, за высокие горы и в пещеру посадил. А в пещере-то, как во дворце княжеском: на стенах ковры да картины, в шкапах посуда золотая да серебряная, в сундуках наряды шелковые да парчовые, в спальне кровать с лебяжьей периной и балдахином, звёздами изукрашенным! Молвил Змей Горыныч: будь моей гостьей, красна девица, да наведи здесь порядок. И улетел. Оклемалась Ксения, слёзы вытерла, осмотрела пещеру. И кухня нашлась с печкой, и ледник, и шкап с провиантом! А из стены родничок журчит. Прибралась Ксения, пол подмела, пыль вытерла, посуду грязную перемыла да по местам расставила. День живёт в пещере дивной, другой… Все наряды перемеряла, но все равно скучать начала. На третий день глядь: гость появился! Юноша. Ликом прекрасен, волосом кудряв, плечи широкие, пальцы длинные, тонкие. Одежда вся златом-серебром расшитая. А в руках гусли! Здравствуй, говорит, девица-красавица! Я – Замей, по прозванию Горюнич. А тебя как звать-величать? Назвалась Ксения. Замей молвит: вижу, скучаешь ты, Ксения, так я скуку твою расскучаю! И принялся на гуслях играть, да так-то ловко! То плясовую музыку, то марш военный, то песенную. Не удержалась Ксения, запела песню. А потом и другую, уже с Замеем, на два голоса. А потом и третью… Притомилась, присела передохнуть. А Замей ей кубок вина сладкого подносит: выпей, освежись! Выпили они, Замей сел поближе, начал сказки да истории всякие рассказывать. А голос-то нежный, вкрадчивый. Размякла Ксения! А он уж её за руку взял, по щеке погладил. Закружилась у девушки голова… Соблазнил, короче, прекрасный юноша генеральскую дочь! Сорвал цветочек аленький, который, вообще-то, не для него растили и холили. Ну, да сделанного не поправишь, честь девичью не воротишь! Поплакала Ксения, да и уснула. А утром прилетел опять Змей Горыныч и спрашивает: нагостилась, девица-красавица? Говори, куда тебя отнести? Могу в галльскую Лютецию, могу в Константинополь али Египет. В любое место доставлю! Подумала-подумала Ксения: куда же, как не домой? Неси меня, говорит, туда, где подобрал. Нет, лучше в город, в Петрозаводск. Мне там нужно и книги купить, и платье… Я туда сама давно собиралась. И отнес её Змей Горыныч в Петрозаводск. Высадил на окраине. Прощай, девица-красавица, не поминай лихом! И улетел. А Ксения пошла в магазин, новое платье купить, а то на пещерный наряд люди с сомнением косятся. И то, сказать, не носят такое, не по моде, хоть и красивое. Приказчик расстарался, целый ворох нарядов натащил. Меряет Ксения: мало! Другое – тоже мало! И в бёдрах узко, и в груди, и в талии тесно. Глянула на себя в зеркало: точно, изменилась фигура! Нету девичьей стройности, а вместо неё бабья дородность! Подобрала, всё-таки платье, хоть и не такое, какое сначала хотела, в соседней лавке книги нужные купила, да и поехала в свою деревню.

Выслушала сестру Лидия, подивилась. Давай, говорит, осмотрю тебя. Осмотрела: матка рожавшая, из груди при нажатии молоко выделяется. Объясняет: родила ты, сестрёнка! Ахнула Ксения: да как такое может быть? Один-единственный раз согрешила, а наутро меня Змей Горыныч домой отнёс! А Лидия: как-так, наутро? Целый год тебя не было! И календарь показывает. И осталось непонятно, куда дитя девалось, и как за одну ночь целый год пролетел.

А ещё через год посватался к Ксении офицер военный! Дети родились, потом внуки… Только время Ксению не берет, ни морщин на лице не прибавляет, ни спину не гнёт, ни силу не умаляет. Повзрослела немного – это да!

Бабка замолчала и выпила ещё стопку. Филатыч сидел истуканом, переваривая услышанное. Вечная молодость! Магия? Наверное… В нём проснулся разведчик. Обследовать бы эту Ксению, то-есть Клавдию, анализ крови взять… ну, ещё чего-нибудь… кожи кусочек под микроскопом поисследовать… Только как?

– А Лидия… вышла замуж? – спросил он, скорее из вежливости.

– Нет, – мотнула головой бабка, – Так и осталась в девках…

Филатыч попрощался и ушёл. Пьянствовать расхотелось, но, уходя, скуповатый византиец забрал остатки самогонки, ибо уплочено. Из сказки он вынес важную информацию: Змей Горыныч существует, по крайней мере, существовал совсем недавно – это раз! Он обладает разумом, да не зачаточным, а полноразмерным – это два! Может перемещать человека во времени – это три! Имеет (имел!) сообщника-человека – это четыре! Секретная база-пещера – пять! Если даже только эти факты доложить, то на немалую награду можно рассчитывать!

Придя домой, застал Феликса и Арнольда за дракой подушками.

– Отставить! – гаркнул Филатыч, снова обретя присутствие духа, – Всем спать! Подъём в пять ноль-ноль!

– Есть, командир! – отозвались шалуны и погасили Лампочку Ильича.

Утром отправились на Горелое Болото. План был такой: выследить группу Царевича, но близко не подходить, следить издали, тем более, что Волк может учуять и атаковать. Конечно, его было желательно ликвидировать, но как? Если подстрелить из снайперской винтовки, то Иван сразу догадается, что это дело рук агентов имперской разведки. Отравить тоже не получится: Волк умный, подозрительную пищу есть не станет. Был в арсенале Филатыча маленький пистолет с отравленными пульками, но для того, чтобы стрелять наверняка, необходимо было подкрасться к цели хотя бы на двадцать шагов, а Волк учует и услышит раньше.

– А когда убедимся, что они с добычей, то сотрём обоих и уйдём в Константинополь!

Арнольд с Филиппом энергично покивали.

Ходьба по болоту для городских жителей оказалась тяжелым занятием. Только Филатыч, тренированный и закалённый ветеран тайной войны, шёл легко, ловко прыгая с кочки на кочку, несмотря на тяжелый рюкзак и чемоданчик с винтовкой. Арнольд же и Феликс пыхтели, потели, ругались и часто проваливались по пояс. Следы Царевича и Волка, впрочем, определялись вполне отчётливо, несмотря на трёхдневную давность. То отпечаток сапога на кочке, то примятая, а то и вырванная с корнем осока, то сломанная ветка. К вечеру вышли на поляну, где ночевал Иван. Удовлетворённо крякнув, Филатыч решил ночевать здесь же.

Утром, внимательно осмотрев место стоянки, нашли следы сапог, судя по небольшому размеру – женских.

«Откуда бы здесь женщине взяться? Может, случайно?»

Но следы присоединились к Ивановым. Стало быть, дальше они шли вместе! Это усложняло задачу. Одно дело ликвидировать Ивана и Волка, и совсем другое – ещё и постороннюю женщину. План нуждался в переработке.

Группа Ивана причудливыми зигзагами двигалась к месту дислокации Змея Горыныча. Илья вёл уверенно, без колебаний выбирая тропу. Осколок тоже подтверждал правильность направления.

– Далеко ещё? – пропыхтела Рогнеда, сильно притомившаяся за четыре часа, миновавшие с последнего привала.

Ей было нелегко держать темп: попадать след-в-след удавалось с трудом, ибо мужчины шли слишком размашистым шагом. Приходилось семенить, что приводило к неоднократным проваливаниям в болото по самые… ну, в общем, мужчинам по пояс.

Илья отрицательно мотнул белобрысой головой:

– Не! Во-он ту сосну видишь? Тама он, на поляне.

Упомянутая сосна возвышалась на довольно большом островке в паре километров на север, но до неё пришлось добираться более часу. Потому, что кружным путём. Волк приказал всем оставаться на месте и осторожно зазмеился сквозь высокую траву. Иван стоял с Атасом наизготовку. Илья – с суковатой полутораметровой дубиной, вырубленной накануне из комля молодого дуба. Иван попытался её поднять, но только и смог, что оторвать от земли. Юный же богатырь легко вертел её одной рукой.

Минут через пятнадцать до них донесся голос Волка:

– Идите сюда!

Все трое (четверо, если считать Осколка в коробе) поспешили на зов.

На поляне они увидели подобие шалаша из которого периодически выпархивали небольшие клубы дыма, а при звуке шагов затем высунулась голова на длинной худой шее.

– Как поживаешь, уважаемый? – вежливо поздоровался Иван, – По добру ли, по здорову?

На инструктаже ему рекомендовали называть ящера уклончиво и безлично, чтобы не обидеть нечаянно. Мало ли, как он сам себя называет?

В ответ сначала раздался кашель.

– По добру, да не по здорову, – хрипло, с одышкой, ответил легендарный монстр и снова закашлялся.

Зашуршали раздвигаемые ветки, и он вылез на поляну. Был он тощий, аж все рёбра торчали сквозь шкуру. Сложенные на спине крылья были покрыты какими-то лишаями. Все четыре лапы дрожали и подгибались. А ещё от него воняло, как от падали.

«Болеет животное!» – растерянно сообразил Иван, стараясь дышать ртом.

– Главный кто? – требовательно пыхнул дымом реликт.

– Я… Курсант второй роты третьего курса Ленинградского имени Василия Ивановича Чапаева ордена Боевого Красного Знамени Высшего Командного Стрелецкого Училища Царевич Иван!

– Ага… А я – Замей Горюнич. Фамилия такая.

«Из белорусов, что ли?» – прикинул Иван, но тут же отверг эту догадку, как сомнительную.

– Значит, так, курсант Царевич, – продолжал Замей, – Смекаю я, что не просто так ты здесь со своей командой оказался.