Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

Обрадованные разведчики хором гаркнули:

– Премного благодарны, барин!

И сразу же выпили из оловянных стакашек. Закусили хлебушком с крупной солью, крякнули. Хорошо, с морозу-то!

– Теперь, ступайте отсюда! И ты, Герасим, тоже. Здесь женские руки нужны!

Мужики вышли. Бабы – Фекла с Ефросиньей – стянули с военного нательную рубаху и подштанники.

– Ого! – в один голос восхитились обе.

Посмотреть было на что! Арина, ставшая совсем пунцовой, выскочила за дверь. Сердце колотилось, как щегол в горсти, ноги, почему-то, ослабли. В низу живота разлилось тепло. Встряхнув головой, побежала в свою светелку – помолиться Богоматери о здравии симпатичного полоняника. Эх, если б ещё имя узнать!

Тем временем француза растирали в четыре руки суконными тряпицами, не жалея можжевеловой. Дух стоял, как в кабаке в престольный праздник! Александр Романович сидел в уголке, под иконой, довольно покряхтывая в такт скрипу лавки. Тетки старались во-всю. Их крепкие руки бережно растирали и разминали каждый вершок белого, как сметана, крепкого тела.

– Что, бабы, не ранен ли он? Кости все целы? – спросил барин, раскуривая сигару от уголька из печи.

– Не, то волчья кровь была! – весело ответила Ефросинья, как раз отмывшая теплой водой лоб и уши офицера.

Тот начал шевелиться и стонать. Александр Романович наклонился, всматриваясь. Нет, обморожений не было. Все тело пылало, как начищенный самовар. Ещё бы, почитай, час над ним трудятся!

Вошел Герасим.

– Истопили баню, барин! Дозволь, попарю сердешного!

– Что ж, будь любезен. Я сам попозже подойду. Фрося! Самовар в предбанник принесешь! И сахару побольше.

– Точно так, барин! Рому прикажете подать, к чаю-то?

– Нет. Лучше коньяку.

Могучий Герасим завернул начинающего оживать офицера в огромный пахучий тулуп, легко взвалил на плечо и понес в баню. В господскую, пристроенную к дому на задах.

Ой! Ах! Где это я? Наверное, уже в аду… Жар, волнами, аж уши горят! И адский абориген лупит меня чем-то по спине… и по заднице! Не больно, впрочем, и запах, скорее, приятный… Ну и страшилище! Прямо, как кюре их и описывал! Черный, волосатый, глаза сверкают, зубищи сквозь бородищу белеют… Фартук полотняный, а больше ничего на нем… Интересно, хвост у него тоже волосатый? Ух, горячей водой, окатил! Хорошо-о! Ба, опять лупцует! Да сколько же можно? … Во, человек шевелится! Тоже, наверное, грешник…

Александр Романович, завернувшись в простыню, подошел к распростертому на полке, хлопающему глазами пленнику.

– Ага, отживел… Полегче, Герасим.

Кучер ещё раз окатил из шайки отшлепанного веником француза и, отдуваясь, отошел в угол.

– Позвольте представиться, месье! Граф Александр Романович Ржевский, здешний помещик, гвардии полковник. В отставке… С кем имею честь?

– Антуан Сезар Карсак, лейтенант пятого гвардейского драгунского полка Его Величества Императора Наполеона Буонапарта, – сиплым голосом ответил вопрошаемый и закашлялся.

– Очень приятно! Я вижу, месье Карсак, Вы уже прогрелись и пришли в себя. Не изволите ли выпить чашку чая? Прошу за мной! – радушно предложил помещик.

С помощью Герасима Антуан вышел в предбанник. На чисто выскобленном небольшом столе стоял самовар, сахарница, бутылка с коньяком – настоящим, из Шаранты! Присутствовало также и блюдо с кренделями, при виде которых слюна у возрожденного к жизни лейтенанта забила фонтаном.

Завернулись в чистые простыни, сели на лавки.

– Это Герасим, мой кучер. По банному делу равных нет во всем уезде! Он нам послужит. Герасим! Налей-ка чайку, да сам садись, откушай с нами. Вам, сударь, как: коньяк в чай, или отдельно?

– Сначала отдельно, если позволите, господин полковник…

– Герасим! Нали-вай! Ваше здоровье, месье Карсак!

Все трое дружно выпили. Помещик и кучер залпом, Антуан в растяжку. Сразу захорошело. Схватив крендель, стал яростно жевать.

– Бедный человек! Оголодал, видать! – шепнул Александр Романович кучеру.

Прожевав, Антуан отхлебнул чаю. Стало совсем хорошо.

– Вы чай-то пейте! А напьётесь – ужинать будем, – ласково сообщил хозяин.

Лейтенант, вновь набивший рот кренделем, благодарно замычал. Русский говорил по французски отлично, правильно, даже чересчур. Впрочем, они, аристократы, в России все так говорят.

– Итак, господин лейтенант, эта война для Вас кончилась. Вы у меня в плену! Официально, хе-хе! Завтра пошлю письмо в канцелярию светлейшего князя Кутузова, пусть Вас в списки вставят… Не волнуйтесь, положено так! Поживете до конца войны у меня в гостях. И вам хорошо, и мне: будет с кем поговорить у камина!

Александр Романович скромно умолчал о собственном престиже, который необыкновенно возрастет среди окрестных помещиков, когда они узнают, что его люди взяли в плен не абы кого, а драгунского офицера! Кто ещё может похвастаться таким приобретением?

– Герасим! Заснул? Нали-вай!

– Слушаюсь! – радостно отозвался кучер, сграбастав в лапищу бутылёк.

– Позвольте поблагодарить Вас, месье Ржевский, за спасение от смерти! Выпьем, чтоб эта война поскорее закончилась! – Антуан поднял рюмку.

Чокнулись, проглотили янтарный напиток. Маленько повело. Крендель – разве ж это закуска!

В дверь постучали.

– Входи, чего там! – крикнул хозяин.

Вошла Арина, неся аккуратно сложенный мундир и сапоги гостя.

– Вот, одежду для господина военного принесла! – застенчиво улыбаясь, сказала она нараспев.

Антуан залюбовался: девушка была чудо, как хороша. Высокая, синеглазая, сдобненькая. Золотая коса толщиной в руку. Длинная, до колен. Полные губы цвета малины. Кожа белая, прозрачная, как порселан. Брови густые, темные. Очень красивая и симпатичная девушка! В родной Франции такие не водятся.

– М-мерси! – выдавил он из себя с некоторым затруднением, ибо, почему-то, слегка сперло в груди.

Девица улыбнулась, покраснела, опустила глаза. Потом снова посмотрела, искоса, с интересом. Красивый! Глаза-то, синие! Кудри…

– Иди, Ариша! – ласково отпустил её барин.

После того, как она вышла, Антуану показалось, что в предбаннике стало темнее. Развернул мундир, исподнее: все выстирано, выглажено, вкусно пахнет морозом. И когда только успели?

– Герасим! Помоги-ка господину лейтенанту! – подтолкнул кучера слегка захмелевший Александр Романович.