Звёздный. Альтернативная история и приключения

– Так точно, Ваше Благородие! – пуча глаза от усердия, козырнул тот, чуя неплохую наживу.

Десять расшив, хотя и не новых, худо-бедно по шестидесяти целковых, а то и по семидесяти за штуку уйдут. А расписки он представит по сорока – сорока пяти!

Офицеры, отдав необходимые распоряжения, пешочком направились в гостиницу под гордым названием «Метрополь». При ней имелась и ресторация, а как же! Был первый день Масленицы, поэтому стеснять себя в трапезе не стали. Подскочивший лакей в угодливом полупоклоне ждал, что соизволят заказать их благородия.

– Значит, так, – задумчиво начал Михаил, – Мне малороссийского борща с пампушками… Хорош ли?

– Лучше в самой Полтаве не готовят! – гордо ответил лакей.

– Ага… Блинов с икоркой свежепросольной, селёдочки. На горячее пожарских котлет. Ну, и водочки полштофа. Всё, пожалуй.

– Мне то же самое, только котлеты по-киевски, – лаконично выразился Рыков, – И без водки.

– Будет в лучшем виде! – заверил лакей, – На сладкое что желаете?

– А что есть?

– Торт кремовый с вишнёвым вареньем в нутре, мороженое с ягодами засахарёнными, аглицкий сливовый пудинг, а нему битые сливки.

– Ого! – восхитился Михаил, – Хочу пудинг! А вы что возьмёте, Евгений Викторович?

– Я, пожалуй, мороженое.

Лакей исчез, чтобы вернуться через минуту с графином водки, блинами, икрой и селёдкой.

Служивые чокнулись:

– За государя!

И принялись закусывать. Блины были хороши! С икоркой они прямо таяли во рту. Каспийская селёдочка тоже ласкала пищеварительные органы. Вскоре принесли борщ. После многодневной сухомятки… ну, не то, чтобы совсем сухомятки, скажем, походно-полевых харчей, это, вообще, была пища богов! Борщ, жалобно попискивая, моментально исчез в желудках страждущих.

– У нас в имении кухарка Агриппина борщ варит отличный. Думал, вкуснее уж не попробую. Ан, нет! Этот лучше! – сыто цыкая зубом, поведал Евгений.

Михаил хихикнул и приготовился к продолжению праздника живота. Котлеты привели обоих в восторг. Десерт – тем более. Расплачиваясь, Михаил дал лакею на чай целый рубль. Евгений – тоже.

– Премного благодарны, Ваши Благородия! – поклонился тот.

– Передай, любезный, повару, что мы его тоже отблагодарить хотим.

– Сию минуту-с!

Повар оказался немолодым калмыком в чистейшем накрахмаленном колпаке.

– Спасибо, братец, уважил. Давно так вкусно не ел! – похвалил стряпню Михаил и вложил ему в руку трёшку.

– Благодарствуйте, барин, – прижал руку к сердцу повар.

– А скажи-ка, где ты своему искусству учился?

– Мы с барином моим, Викентием Сергеевичем, много в Польше жили и на Украине. Так он самолучших поваров нанимал, а я у них учился. Пока науку превзошёл, всё, что в кухне есть, на своей спине да башке испробовал: и скалку, и сковородку, и трубу самоварную. Кроме печки, да! Потом восемь лет сам кухарничал. А когда Викентия Сергеевича Господь к себе призвал, то по завещанию ихнему мне вольная вышла. Вот, вернулся в родные края. Шесть лет уж здесь служу.

– Крещёный? – спросил Евгений.

– Ну, а как же! Еремей в святом крещении.

– Тогда дай тебе Бог, Еремеюшка!

Заселившись в гостиничный нумер, Михаил прикинул, что отдохнёт пару часиков (надо же переварить хорошенько отличный обед!), а потом займётся делами. Не успел он снять сапоги и улечься на кровати, как из коридора послышались вопли боли, мяв с подвыванием и запредельные ругательства вперемешку с богохульствами. Пришлось встать и выглянуть. В коридоре коридорный (пардон за тавтологию, Читатель!), щуплый малый лет двадцати, пытался оторвать от собственной ляжки Шуршика. Руки его были в крови.

– Отставить! – рявкнул есаул, – Шуршик! Ко мне!

Неохотно отпустив врага, кот шмыгнул в приоткрытую дверь.

– Я, Ваше Благородие, его, значит, шуганул, потому, как не положено котам в нумерах существовать, а энтот хищник мне мало ногу не отгрыз, да руки порвал когтищами! – жаловался коридорный, облизывая расцарапанные пальцы.

– Не положено, говоришь? А я, вот, положил! Мой это зверь, и при мне состоит, – строго объяснил Михаил, – Вот тебе, любезный, на поправку здоровья.

Серебряный целковый сразу успокоил пострадавшего.

– А я чо… Я – ничо! Жаль, что сразу не предуведомили, что энтот красавец ваш, я б его и не тронул… Дозвольте, я ему молочка налью?

Расхохотавшись, Михаил дал мужику ещё полтину:

– Тащи молоко!

И была принесена миска, в которой плескался целый штоф (1,23 л) молока. Шуршик лакал деликатес, пока не устал, а пузо не раздулось, как барабан. Затем принялся колбаситься на полу, ловить собственный хвост и делать вид, что охотится на привидение. Хозяин лениво взирал на него из-под полуопущенных век. Михаилу было хорошо! На перине – это вам не на лавке! Вскоре он задремал.

Разбудил его старший урядник Егоров.

– Беда, Ваше Благородие!

Есаул одним прыжком вскочил в сапоги. Шуршик ощетинился и зашипел.

– Что?! Говори толком!

– Государь наш, Павел Петрович, почили в Бозе, – вытер слезу Егоров.

– Как?! Когда?! Почему?!

– Сейчас как раз манифест нового Государя, Александра Павловича, на площади кричали. Двенадцатого марта приказали долго жить Павел Петрович. От удара они скончамшись…

Приведя в порядок мундир, есаул вышел из гостиницы на Соборную площадь.

– Через полчаса – общее построение, – скомандовал он уряднику, – Здесь.

– Есть!

Пока старшины сгоняли казаков на построение, выковыривая их из кабаков, Михаил ознакомился с рукописной копией манифеста, вывешенной на стене собора: