«Манифест от 12 марта 1801 г.
О кончине Императора Павла I и о вступлении на Престол Императора Александра I.
Объявляем всем верным подданным Нашим. Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь любезного родителя нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля наследственно Императорский Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом Нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великой, коея память Нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да по Её премудрым наставлениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным нашим, которых через сие призываем запечатлеть верность их к Нам присягой перед лицом Всевидящего Бога, прося Его, да подаст нам силы к снесению бремени ныне на Нас лежащего»
Ниже было написано:
«С приложением Клятвенного Обещания»
Но текста не было.
«Не успели, наверное, переписать!» – сообразил Михаил, – «И то, ведь много же экземпляров потребно!»
Тем временем казаки построились. Лица у всех были тревожные, озабоченные.
– Р-равняйсь! Смирно! – подал команду Рыков.
Михаил, откашлявшись, зачитал манифест. Все серьёзно внимали, понимая важность происходящего.
– Завтра принесём присягу новому Государю, – закончил наш есаул, и скомандовал:
– Вольно! Разойдись!
К нему подошёл Рыков.
– Как же мы теперь, Михаил Романович?
Не задумываясь, Звёздный ответил:
– Будем выполнять приказ.
– Так, отменят, поди, поход?
– Ежели отменят, тогда вернёмся. А до тех пор…
На плечо вскочил Шуршик и сочувственно мурлыкнул в ухо.
Глава вторая
На следующий день c утра начальник гарнизона купно с губернатором приняли принесенную казаками присягу новому Государю Александру I. Закончилось сие важное мероприятие только к обеду.
Михаил немедленно вызвал казначея Жомова:
– Ищи, голубчик, на чём нам в Астрабад плыть.
Тот замялся:
– Я уж вчерась поразведал… Ни одной шнявы сейчас в городе нету, Ваше Благородие. Только два струга, но их сейчас чинют.
Их благородие выругалось. Судов требовалось много. Если шняв, то не менее четырёх, а стругов – штук семь. Что делать? Задержка! А приказ Платова гласил: «со всей прыткостию». Решение проблемы подсказал Рыков:
– А что, ежели по суше, Михаил Романович? И напрямик на Хиву! Чуток дольше получится, но не на много. И незачем оказии дожидаться!
– Верно мыслите, господин хорунжий! Но как быть с провиантом и фуражом? Не обоз же с собой тащить в такую даль.
– А давайте для… э-э… багажа верблюдов купим! Калмыки недорого продадут! И коней заводных тоже.
– Быть по сему! Готовьте переправу.
Пока искали подходящие плавсредства, Жомов нанял проводника Антипа, табунщика, знавшего, где приобрести коней повыгоднее.
– Не извольте беспокоиться, Ваше Благородие! Как переправимся, за день до ихнего улуса дойдём. Табуны у них хороши, да и верблюдов вдоволь. А чтоб не дорожились, смазки надоть с собою взять.
– Какой-такой смазки? – не понял Михаил.
Антип лукаво ухмыльнулся:
– Водочки, конечно!
Мысль была дельная, и Жомов закупил две дюжины штофов водки.
Войско переправлялось через Волгу на чём попало, но всё прошло удачно, без потерь. Только Шуршик при посадке не рассчитал прыжка с причала в косную* и плюхнулся в реку. Вытащенный из воды хозяином (позорно, за шкирку), кот не знал, куда девать глаза от стыда. Настроение было капитально испорчено, тем более, что над ним смеялись, а он этого очень не любил. Бедняге пришлось вылизываться всю дорогу.
*косная – небольшое одномачтовое парусное судно.
Плавсредств было мало, поэтому пришлось делать несколько ходок. Весь день потратили. Встали прямо на берегу лагерем, ибо уже смеркалось. Так как шли налегке, палаток не было. Да и зачем они, если лето впереди? Михаил уснул, завернувшись в бурку. Шуршик, поймавший зазевавшегося суслика, вернул себе доброе расположение духа и охранял хозяина до самого рассвета. На рассвете горнист протрубил зорю, казаки позавтракали вчерашним кулешом, напились чаю (с сахаром!) и отправились в путь.
Гнедой жеребец Мурза, застоявшийся в трюме за время многодневного плавания, бурлил энергией, периодически вскидывая задом, к немалому неудовольствию Шуршика, на этом заду (крупе) ехавшем.
«За ухо его, что ли, укусить, баловника эдакого?»
Антип, ехавший рядом на малорослой косматой кобылке, уважительно косился на гнедого, а потом выразил своё мнение:
– Добрый у вас конь, Ваше Благородие! Грудя широкие, ноздри тож, бабки тонкие. Скор да вынослив! Ахалтекинец?
– Да, – подтвердил Михаил, – В Казани на ярмарке купил два года тому.
– Я так смекаю, семь лет ему?
– Точно!
Весенняя степь текла навстречу. Пахло полынью, чабрецом, цветами. Некоторые казаки, помимо ружей, имели луки, из которых они азартно стреляли сусликов. Солдатская поговорка гласит: в поле и жук – мясо!
В голове Михаила от приятности и красоты окружающей среды сам собой начал складываться вирш!
Это было весною, в изумрудном апреле,
Когда степь развернулась бархатистым ковром.