Тоня машинально положила кругляшок под язык.
– Скорую уже хотели вызывать!
– Не надо Скорую… Со мной все хорошо… – прошептала девушка, окончательно приходя в себя.
– Хорошо-то, хорошо, а пульса нету! Все-таки, молнией ударило, не шутка! Вы бы, милая, все-таки доктору показались! – наставительно вещала старушка.
– Пульс, мамаша, фельдшера выдумали, чтоб народ смущать, а себе авторитету прибавить! – засмеялся специалист по трению ушей.
Старушка возмущенно фыркнула.
– Толстопальцево! Следующая – Лесной Городок! – проквакал репродуктор.
– Вот те на! Обратно, что ль, едем?
Начался легкий переполох, про Тоню забыли.
Она встала и, прижимая сумку локтем, пошла в тамбур. Станция со смешным названием «Толстопальцево». Надо сходить.
Гроза кончилась, оставив стойкий запах озона и молодой тополевой листвы, а также обширные лужи, через которые приходилось перепрыгивать. Снова выглянуло приятное майское солнышко, над травой, пестревшей одуванчиками, и разбитым асфальтом поднимался парок. Полностью придя в себя от происшедшего и оправившись от испуга, девушка была опять в отличном настроении, в голове прояснилось, шаг был легкий и упругий. Да и кто печалится долго по пустякам в девятнадцать лет!
Верулькину дачу Тоня нашла по описанию без труда, хотя раньше здесь не бывала. Дача была капитальная, зимняя, с огромным, в гектар, участком. Высокий забор позволял видеть только крышу двухэтажного дома. Верулькина мама была директором большого гастронома и могла себе позволить немножко роскоши. И позволяла!
Позвонив у калитки, Тоня огляделась. Улица здесь заканчивалась, дальше начинался лес: высокие стройные сосны тянулись ввысь, наполняя воздух ароматом хвои. За калиткой послышались шаги, щелкнул замок. Внимательные глаза рыхловатого, пожилого, лет пятидесяти, дядечки быстро оглядели её. Это был Верулькин отчим, Виталик (так звала его жена, ну, и падчерица тоже!). Что же он увидел, Читатель? А увидел он такое чудо природы, что даже в глазах у него помутилось от восхищения!
Высокая стройная девица, со светлыми, пепельными волосами, кудрявыми, хоть и влажными. Лицо её было как с полотна Боттичелли… ну, того самого, где Венера нарисована! Огромные синие глаза, удлиннённые к вискам, темные, густые невыщипанные брови. Прямой греческий носик с деликатно вырезанными ноздрями. Рот с полными яркими губами в форме Купидонова лука. Маленькая родинка на щеке. Длинная изящная шейка. Грудь… (Про грудь лучше не буду, а то… г-м, жена Автора может неправильно понять!). Тонкая-тонкая талия. Длиннющие, безупречно стройные ноги. Опытным взглядом специалиста по женскому платью (Виталик много лет работал продавцом в ГУМе) он сразу определил, что девушка, купив вещь сорок шестого размера, будет вынуждена расставлять её в бедрах и ушивать в талии. То-есть, попа была самую малость великовата, но придавала всей фигуре только ещё больше пикантности. С обувью тоже должны были быть проблемы: непросто достать туфли или сапожки тридцать пятого размера! Короче, молодую Софи Лорен видали? Только наша Тоня ещё стройнее и красивше! (Уф-ф, Читатель, у Автора аж в глотке пересохло от такого описания! Эй, человек! Подай стакан бургундского, а лучше – бутылку!)
Тряхнув головой и непроизвольно облизнувшись, Виталик спросил:
– Вы к кому?
– К Верочке. Я – Антонина Левченко, её подруга, – ответила красавица, улыбаясь.
– Ах, да-да-да… она предупреждила… пре… ага! – пробормотал Виталик, пропуская гостью войти.
Посмотрел вслед, причмокнул толстыми губами: хороша Маша, да не наша! Супружница Элеонора Силантьевна была о-очень ревнива и держала его под неусыпным контролем.
Подруга Верочка встретила её на пороге и сразу же потащила завтракать. Они были знакомы уже давно – дней десять. Познакомились сидя в очереди на профосмотр в женской консультации, и сразу понравились друг другу.
Во время завтрака Верочка (полненькая брюнетка среднего роста) непрерывно щебетала и подкладывала Тоне на тарелку всякие деликатесы: омлет из перепелиных яиц, датскую ветчинку, оливки, сыр Рокфор. От Рокфора Тоня отказалась – там была плесень. Потом пили заграничный кофе «Нескафесь» со сливками.
– Все такое вкусное… но больше не могу, а то лопну! – вздохнула Тоня, откидываясь на спинку стула.
– А пирожные? – жалобно чирикнула Верочка.
– Потом, надо сперва жирок растрясти!
– Ой, да какой у тебя жирок! А я, действительно толстая, да? Вот, пощупай здесь! – Вера показала на пухлую грудь.
Тоня, пожав плечами, деликатно пощупала. Вера задышала глубже, закусила губу.
– Да нет, вовсе ты не толстая! – свеликодушничала Тоня.
Чуть подрагивающими пальцами Вера взяла из красивой пачки с верблюдом сигарету, прикурила от блестящей зажигалки. Округлив губки, выпустила колечко дыма.
– Виталик сейчас уедет, дома никого… Пойдем в сад, позагораем?
– Да у меня и купальника нет!
– Ой, да зачем этот дурацкий купальник! Потом белые места остаются! Загорать надо исключительно го-лы-шом! И искупаться можно: у нас бассейн.
– Ну да? А если увидит кто?
– Брось! Забор высокий, да с улицы бассейн и не увидишь. Пошли!
Они вышли к бассейну, около которого был дощатый настил, нагретый солнцем. Бассейн был небольшой, круглый, метра три в диаметре и глубиной сантиметров шестьдесят у одного края и сто двадцать у другого. Девушки разделись. Тоня помахала руками, чтобы остудить разгоряченное тело, и спрыгнула в бассейн. Вода была теплая. Тоня засмеялась от удовольствия и щедро брызнула Верочке на живот. Та, заверещав, тоже слезла в бассейн и обрызгала подругу. Несколько минут они плескались, взвизгивая и хохоча, затем Тоня попыталась плавать по кругу на спине, только бассейн был для этого слишком мал. Потом они вылезли на настил и Вера, учащенно дыша, вытерла Тоню дефицитным, мягким-мягким китайским полотенцем. Легли загорать. Тоня лежала на спине, закрыв глаза, и ей было хорошо. Чувство неги и свежести заполняло и расслабляло всё тело. Вера лежала рядом на животе, слегка касаясь бедром её бедра, и водила травинкой по Тониной груди, при этом рассказывая смешные истории о своей учебе в Институте Советской Торговли. Училась она заочно и числилась на работе в мамином магазине. Зарплату её делили между собой другие продавщицы, зато Вера не перетруждалась, и имела достаточно времени заниматься собой. Вдруг она надолго замолчала, а затем тихо и вкрадчиво попросила:
– Поцелуй меня, Тонечка!
Тоня удивилась. Целоваться с девчонками ей никогда не приходило в голову. Весь её поцелуйный опыт сводился к кинофильмам про любовь и книгам Бунина и Чехова. Лишь однажды, на выпускном вечере, она целовалась с Генкой Долотовым, но это скорее он её, чем обоюдно. Клюнул в щеку, покраснел – и убежал. М-да…
Она открыла глаза. Вера смотрела серьезно, слегка улыбаясь чуть подрагивавшими губами. Мокрая прядка черных волос прилипла ко лбу, на котором цвели два скромных прыщика. Мысленно пожав плечами, Тоня приподнялась на локте, обхватила подругу за шею и влепила звучный чмок прямо в губы. Вера словно взорвалась. Она, навалившись на Тоню, впилась в её губы так, что перехватило дыхание. Язык, длинный и скользкий, дерзко загулял по зубам и деснам, оставляя слабый, но все равно неприятный, привкус табачного дыма. Затем, пыхтя как паровоз, Вера принялась целовать грудь и живот своей жертвы.
– Сейчас, сейчас! – бормотала она, – Расслабься! Это будет божественно, мы сольемся с тобой в блаженстве! Ты прекрасна, я обожаю тебя!
Руки же пытались раздвинуть сомкнутые колени. Все это было странно и неприятно.
– Перестань, Вер! – Тоня резко высвободилась и села, подтянув колени к груди.
Тяжело дыша, Вера встала на четвереньки.
– Тонечка! Да я тебе так приятно сделаю, как ни один мужик никогда не сможет!
До Тони стало доходить. Дело в том, что, выражаясь старинным высоким стилем, стрела Амура ещё не поражала её, и она не имела сердечного друга, хотя, конечно замечала, как вывихивают себе шеи мужчины, глядя ей вслед. Об отношениях же между женщинами она слышала… краем уха, но в суть не вдавалась, даже забыла, как это называется: лебснийская… нет… лембийская, что ли, любовь?
– Не хочу! – отрезала она и отодвинулась.
Глаза Верочки наполнились слезами:
– Ты меня не любишь! Злая!
Вскочив, она, не одеваясь, убежала в дом. Обалдело глядя ей вслед, Тоня осталась сидеть, собирая смятенные мысли и чувства в кучку. Немного погодя она встала, собрала раскиданную одежду, мимоходом позавидовав на подругин югославский лифчик, и повернулась, чтобы уйти. Но…
Петька Кутырин, по прозвищу Маркушка, весь покраснев от возбуждения, таращился сквозь щель в заборе. Он зашел со стороны леса, и бассейн был виден отлично. От подсмотренных девичьих игр у него аж ноги ослабели. Левая рука самостоятельно нырнула в карман штанов и, помимо его воли, ритмично двигалась там.
Петька в этом году закончил вспомогательную школу-восьмилетку. Сын алкоголички и тысячи отцов, уродливый, но крепко сшитый, он даже в школе для умственно отсталых умудрился остаться на второй год трижды: в шестом, седьмом и восьмом классе. Диагноз у него был такой: олигофрения в степени дебильности. Но для армии медкомиссия признала его годным, ибо был он сильным и здоровым физически! Призыв уже шел, и через неделю должны были забрить. Но пока Маркушка оттягивался: шарил по дачам, тибря, что плохо лежит, дрался, пил дешевое вино или одеколон (а что? Вкусно и душисто!).
Эту дачу он высматривал уже третий день: богатая хоромина, явно торгаши живут, а значит, пусть поделятся богачеством! Богатство он представлял как полный карман трёшек, или стол, уставленный жратвой и напитками: белым и красным, сиречь водкой и портвейном.