Из ниоткуда

Сотрудники музея были в восторге от этого наименования. После многочисленных и долгих дискуссий они пришли к консенсусу, что скульптор должно быть вложил в девичьи руки весь замысел своего творения: две сложенные ладони символизируют веру, милость и прощение; роза – известный знак любви…

Из ниоткуда, фыркнув крыльями над головой, сидящей с печально опущенными на колени руками, Арьяны Тимофеевны, молниеносно пронеслась маленькая птичка. Сделав круг, ласточка слегка набрала высоту и, чуть не задев черным клинообразным крылом гипсовый цветок, скрылась под девичьим подбородком статуи. В промежутке между шеей и пышной косой изваяния, судя по прилепленным там комочкам коричневой глины, белогрудая пичуга решила построить свое гнездо.

Увлеченная наблюдением за ласточкой, гостья сквера не сразу заметила, как к противоположной скамье подошла женщина с детской коляской. Перед тем как сесть, молодая мать взяла на руки своего ребенка. Нежно, но в то же время надежно как на замок, обхватив обеими руками, кормилица прижала дитя к своей груди. По-весеннему мягкие солнечные лучи придавали ее облику божественную умиротворенность.

Что-то встрепенулось в душе Арьяны Тимофеевны. Она резко встала и решительным шагом направилась в сторону остановки общественного транспорта.  Вошла в трамвай, маршрут которого пролегал мимо роддома…

Тем временем Людмиле впервые принесли на кормление ребенка. Тишину больничной палаты нарушил плач малютки: поначалу слабый писк, а затем все более громкий и отчетливый.

Но не успела санитарка передать родительнице грудничка, как пациентка вздрогнула и отпрянула. Буквально выпрыгнув из больничной кровати, испуганно прижимаясь к стене, новоиспеченная мать категорично заявила:

– Не надо.

– Как это не надо? – громко удивилась медсестра и строго добавила: – Твое дитя. Бери и корми.

– Я… Я не могу! – протестовала Люда, все глубже забиваясь в угол больничной палаты.

В этот момент на ее лице промелькнул животный страх загнанного зверя: губы были плотно сжаты, ноздри широко раздувались, дышала глубоко, рвано, шумно, а синие глаза беспокойно смотрели то на малютку, то на дверь.

– Это же чистой воды твоя кровинушка. – уже спокойным голосом продолжила санитарка. – Гляди, какая миленькая. Прими же свое счастье!

Оглядываясь по сторонам, Люда неожиданно заявила:

– Мне надо в туалет.

– Так иди ж быстрей. Там в конце коридора.

– И переодеться хочу. У меня липнет все к телу.

– Под кроватью твой чемодан. Со сменой поди. Только быстро. У меня ты не одна в роддоме. В постоянные сиделки я к тебе не записывалась.

– Спасибо! – на ходу, в проеме дверей поблагодарила Люда и скрылась с чемоданом в руках.

– Ох уж эти мне первороженицы! – тяжело вздохнула медсестра и уселась с ребенком в руках на край больничной кровати…

Арьяне Тимофеевне пришлось долго ждать.  В какой-то момент она даже заволновалась, заметив, как работник регистратуры пригнувшись за стойкой о чем-то шепчутся с прибежавшей медсестрой. Посетительница не удержалась и грубо спросила:

– Почему так долго?

– А вы кто будете? – сочло нужным спросить, не сразу появившееся в проеме окошка регистратуры лицо пожилой медсестры.

– Мать вашу! – лопнуло терпение у Арьяны Тимофеевны, и она вскочила со стула. – Я же уже объяснила. Дочь моя, Людмила, сегодня здесь родила.

Голова медсестры исчезла. Из проема окошка послышался нервный возглас регистраторши:

– Ждите! Дежурный врач сейчас выйдет…

И действительно, вскоре в коридоре появилась крупных размеров женщина в белом халате. Не поздоровавшись, еще издалека прогорланила на все помещение:

– Сбежала ваша дочь. И ребенка бросила.

– Как? – испуганно спросила посетительница. – Почему?

– А я откуда знаю? У вас надо спросить.

– И то верно, – промолвила Арьяна Тимофеевна и про себя подумала: “ Это я во всем виновата. Нельзя быть такой строгой и жестокой. Она ведь молодая, неопытная. Да, ошиблась… Так ведь это я не научила ее быть осторожной. И наплевать, что другие об этом подумают… Но, теперь уже поздно. Не успела”.

Сердце матери все еще отказывалось верить в то, что Люся смогла так бессердечно поступить и бросить своего ребенка. Но внутренний голос тут же ее осекал: – “ Переспать же с отчимом она  посмела. Почему бы не перейти очередной порог неприличия?!”

Укоры совести, обвинения в собственном бессердечии, проклятия в адрес Алексея, чья похотливость получается исковеркала судьбы уже трем живым существам, мольба о прощении и просьба вернуть ей дочь – все это враз и вместе острой головной болью обрушилось на Арьяну.

Женщина безвольно, как тюфяк, опустилась на стул.

– И что теперь? – пробормотала она, разведя перед собой руками.

– Я сообщила в милицию. – ответила дежурный врач. – Будут вашу Люсю искать. Хотя, по советскому закону, каждая женщина имеет право отказаться от новорожденного.

– А что будет с девочкой?

– Ребенка в дом малютки оформим. Или…

– Что “или”? – как за спасительную соломинку ухватилась Арьяна и даже привстала со стула.

– Или бабушка заберет внучку к себе. Вы ж еще молодая, поди справитесь…

Обеими ладонями утерев стекающие по лбу струи пота, Арьяна Тимофеевна молча, в знак согласия, несколько раз подряд повинно кивнула головой.

Аня. Девочка Пяти углов

Практически ничего нового из детских вещей приобретать для внучки не пришлось. В семье еще сохранились одежка и обувь из Люсиного младенчества. В плоском сундуке под кроватью покоились: выстиранные и выглаженные аккуратно сложенные и щедро посыпанные таблетками нафталина пеленки, ползунки, распашонки и колготки; многочисленные вязанные из разноцветных шерстяных ниток пинетки; кожаные, со шнурками и нарядной опушью гусарики.

Не то, чтобы Арьяна Тимофеевна знала и предвидела, что они могут ей снова понадобиться и решила не выкидывать их. Просто так было принято во всех нормальных семьях. В тяжелые и бедные послевоенные годы ничего особо не раздаривали. Лежат, да и пусть себе лежат…

И уж точно, мало кто оставлял детские вещи чисто на память. С тех пор, как они стали малы, ни мать и ни дочь больше ни разу до них не дотронулись. Даже во время своей беременности и перед самими родами Людмила не проявила интереса к пеленкам и ползункам. А ведь могла бы догадаться, что ребенка из роддома голым не забирают.

Разве что только предстояло купить стеклянные бутылочки с резиновыми сосками. Свою дочь Арьяна вскормила грудью, а вот внучке надо было найти заменитель материнского молока.

Ну, а на то, оказывается, есть соседки! Едва заслышав младенческий плач нового жильца, не в меру любопытные из них как по команде толпой штурмовали квартиру бабушки-одиночки. Кто с пеленками и куклами в руках, кто с детскими пустышками, сосками и бутылочками. Не спрашивая разрешения, они принесли с собой продающееся в фабрике-кухне на разлив специальное молоко для малюток. И откуда только, но соседи уже знали горемычную долю оставленного в роддоме младенца.

– Как звать то девочку? – застал врасплох Арьяну вопрос соседки, что жила напротив.

– Я еще не подумала.

– Нам тут Аня, имя Анна нравится.

– Спасибо. Пусть будет Анной.

В тот момент Арьяна Тимофеевна действительно была им благодарна. С другой стороны, она хорошо понимала чреватость подобной помощи и чем это может в будущем обернуться. Как известно, у злоязычных бабулек, постоянно дежуривших на скамейке у подъезда, от любви до ненависти всего то одна ступенька. Порой достаточно не услышанного приветствия, не хватающих пару сантиметров  длины юбки или же лишнего сантиметра каблука туфель. Тут же, и не в позитивных красках, припомнят всю подноготную из жизни твоей семьи…