Силки на лунных кроликов

– Он здесь? – спросила Алиса.

– Нет. Но мы ему позвоним. Ты знаешь номер его телефона?

Девочка сдвинула брови, что-то усердно обдумывая.

– Я не могу сказать вам. Я вас не знаю.

Мужчина в форме, обрадовавшись, что дело сдвинулось с мертвой точки, улыбнулся и провел ладонью по лбу, будто вытирал невидимую испарину.

– Меня зовут Па…

– Павел Спартакович. Я слышала.

Павел Спартакович открыл рот. Теперь он почувствовал, что его одолевает жажда. Ему казалось, что кто-то играет с ним. Лампа на потолке предательски подмигнула, как будто насмехалась.

– Как же тогда твой папа узнает, где ты?

Лицо Алисы исказила гримаса ужаса. Она уставилась перед собой в одну точку, где могла бы увидеть бугимена, если бы они существовали в реальности, а не только в кино. Медленно она начала отодвигать свой стул, и Павел, распознав ее намерения, стал непреодолимой стеной между девочкой и выходом.

– Я должна вернуться на дорогу! Где меня оставили! Иначе он не найдет меня.

Речь ее была связной и чистой, как у актрисы на кинопробах. Зубы во рту мелкие, но белые, ухоженные. Не было похоже, чтобы ее истязали.

Павел легонько прикоснулся к плечу девочки, и от этого она будто успокоилась. Это было похоже на то, как если бы собаке дали команду: «Рядом!».

Ее большие темно-медовые глаза остановились на его губах. Она покорно ждала следующей команды.

– Папа высадил тебя? Он привез тебя на дорогу?

Глаза подростка забегали. Тело замерло в нерешительности. Каждый новый вопрос заставлял ее просчитывать последствия ответа.

– В этом нет ничего страшного. Просто скажи.

Павел перестал смотреть на нее. Он положил руки на стол и стал разглядывать их, как будто видел впервые.

– Да, – прозвучал тонкий голос. – Он сказал, что нам нужно прогуляться. Он сказал, чтобы я собиралась. Он сказал, что мы останемся вместе навсегда. А я… Я же больна.

Воздух в комнате стал тяжелым и плотным, как вода. Всё происходящее замедлилось, и каждый вдох, который делал Павел, давался с трудом. Эту мимолетную тишину, которая оставалась между вопросами и ответами, можно было черпать ложками. Подбирать нужные слова было так же трудно, как найти оригинал Черного Квадрата среди сотни других.

– Почему ты больше не можешь жить с ним? У тебя был День Рождения? Тебе уже восемнадцать?

И снова на мгновение в кабинете повисла тишина. Дверь со стоном отворилась и грохнула в недовольстве. Девушка показалась Павлу мокрым речным камешком, выскальзывающим из рук. Только не сейчас, когда правда была так близко.

Женщина в форме с кружками в руках громко опустила их на стол перед мужчиной. Немного чая расплескалось. Павел поднял руку, как дирижер, приказывающий оркестру сделать долгую паузу, замереть в исступленном ожидании. И женщина повиновалась. Это был мир, где правили жесты, взгляды и едва уловимые знаки.

Алиса с жадностью посмотрела на кружку с чаем. Она надеялась, что в нем есть сахар. Ей очень хотелось сладкого. Сладкое напоминало ей о папе, о книгах и музыке. Оно, сладкое, похоже было на облако из нот, повисающих в спертом воздухе ее маленькой комнаты без окон. Она сама извлекала эти звуки. Из всех инструментов, которые только папа мог достать.

Заметив ее пристальный взгляд, майор придвинул к ней кружку, аккуратно, нежно, как только мог. Обычно такого ему не требовалось. Расколоть убийцу оказалось куда проще, чем хрупкую девушку с синими бороздами от шнурков на запястьях.

– Вы не обидите моего папу? – неожиданно спросила она.

– Зачем же? – мужчина выжал из себя самую искреннюю улыбку, подумав при этом: «Я бы его отделал так, чтобы он не встал больше». – Мы только хотим, чтобы он нашел тебя здесь и забрал. Вот и всё.

– Мне только двенадцать. Я считала. У меня есть дома календарь.

Павел и женщина в форме молча переглянулись. Оба нахмурили брови, ощущая подвох. Мужчина, пытаясь не проявлять невербальных знаков, всё же не удержался и помассировал лоб. Не обязательно быть слишком умным и образованным, чтобы уметь разговаривать без слов. Люди делали это намного больше и дольше до того, как научились говорить.

Павел умолк, давая девочке возможность расслабиться и отхлебнуть немного чая. Он посмотрел на наручные часы и не поверил своим глазам. С тех пор, как девочка, назвавшая себя Алисой, появилась в участке, прошло уже пять часов. Теперь она легонько дула на чай, складывая губы трубочкой. В ней не было проявлений ребенка-маугли. Она знала, как пить из кружки, знала, как не обжечься, она говорила, не проглатывая звуков. Но была слишком худа и бледна, как будто жила в землянке. Его посетила мысль о секте или религиозном культе. Но здесь, в Беларуси?

Если, конечно, она отсюда…

– Ты помнишь адрес дома, где жила?

Алиса поставила кружку, но ни один мускул на ее лице не дрогнул.

– Нет, – коротко ответила она.

– Как же? Разве на доме, где ты жила, не было цифры? Названия улицы?

Она дернула плечами и снова отхлебнула чая.

– Я не видела.

– Не видела цифры?

– Не видела дома.

Женщина почти бесшумно опустилась на стул, где сидела и прежде. Она старалась не шевелиться, будто мышь, застигнутая врасплох голодной кошкой.

Майор сделал движение рукой в воздухе, имитируя процесс письма. Женщина тут же схватила толстый блокнот со стола и начала нервно непрерывно писать.

– Ты не выходила из дома?

– Очень редко. Ночью. И только в хорошую погоду, чтобы не простудиться. Папа говорил: я особенная девочка. Мне нельзя быть на солнце.

Павел почувствовал, как мурашки побежали у него по коже. И это у него! Человека, который служил уже тридцать лет. Мышцы, еще довольно упругие и сильные, напряглись под кожей. Рубашка стала слегка влажной. Нужно взять себя в руки, ведь на пенсию выходить еще слишком рано.

Девочка по сравнению с ним казалась непробиваемой скалой. Алиса… Алиса… Любую скалу можно разрушить временем. Нужно только подождать.

– Ну, что ж. Такое бывает. И в школу, значит, ты тоже не ходила?

Тут движения девочки замедлились, словно она услышала что-то грустное. Она медленно опустила кружку и прикрыла глаза большими ресницами.

– Нет. Но мне хотелось бы. Но я не могу.

– Потому что ты особенная.

Она утвердительно кивнула.