Силки на лунных кроликов

Во рту у Алисы появился странный привкус горечи, как будто она съела таблетку. Ресницы задергались. Ее силуэт, до этого прямой, стал теперь сгорбленным и «мягким», как кисель.

Катерина подошла к девочке, схватила ее за руку и резко рванула. Алиса не сопротивлялась. Женщина вложила в ее руку мокрую тряпку и больно сжала. Алиса вскрикнула. Мать своею рукой водила руку Алисы по вазе, намеренно сжимая ее. Было страшно и больно.

– Раз уж ты тут теперь живешь – работай! Тебе сегодня исполнилось восемнадцать! Не научил тебя твой «папа»?

Алиса старалась не кричать от боли, но сдерживаться было всё труднее.

Наконец, хватка матери ослабла, и рука девочки вывалилась из узкой вазы.

– Мне только двенадцать!

Женщина рассмеялась.

– И когда же тебе исполнилось двенадцать?

– Девятнадцатого июня! Я знаю календарь!

Ноги женщины подкосились, и она упала в кресло. Ужас, как широкий черный плащ, накрыл с ног до головы.

Девятнадцатого июня. День, когда ее жизнь остановилась навсегда. День, когда она видела свою маленькую девочку последний раз.

2.

Это было ранним утром. Роса была густой и холодной. И жара еще не набрала обороты. Но Женечка захотела надеть свой новый желтый сарафан. И мать разрешила. Не могла отказать. Девочка вышла на улицу и играла здесь, совсем рядом. Взглянув на нее последний раз в жизни, женщина отправилась полить свежую зелень, пока солнце еще не встало высоко.

Прошло всего-то каких-нибудь пять минут! Пять минут… Так она и говорила следователям. Когда вернулась, но не нашла ни Жени, ни ее желтого велосипеда. Сперва обыскала весь дом. Надеялась, что девочка играет в прятки. Посмотрела во всех шкафах и под кроватью. Не было ее.

Паника еще не успела окатить волной ледяной воды, но слабый шепот страха уже прозвучал в сердце.

Ты больше никогда ее не увидишь. Уж ежели так, то лучше бы надела на нее свитер…

Но нет. Такого не может быть, не бывает. Люди не исчезают бесследно, не проваливаются сквозь землю. Такое может случиться только в кино. Или страшной книге. Потом она обежала все здешние колодцы. Здесь еще были люди, которые брали холодную чистую воду из земли. Вдруг в голове начали возникать яркие картинки. Девочка в ледяной воде в своем желтом сарафане барахтается в колодце, кричит, зовет, но никто ее не слышит. Ледяная вода перехватывает дыхание. И всё! Всё…

Но нет. Не было ее в колодцах. Не было на дороге. Катерина звала, срывая голос. Позвонила Андрею на работу. Тот сказал, что Женечка, наверное, где-то возле дома.

Не волнуйся, найдется!

Как же! Не волнуйся. Сперва Катерина думала о том, как бы не нарушить спокойствие соседей. Мысли о других всегда идут впереди. Но потом, когда страх завладел ее разумом, стало не до окружающих.

Те соседи, что не разъехались на работу, вышли из дома.

Ну, чего ты орешь, как резаная?..

Что случилось?

Они, конечно, не восприняли всерьез. Смеялись, шутили. Это же ребенок! Чего ты так носишься? Но девочка не вернулась, даже спустя два часа. Два часа, показавшихся целой вечностью. Два часа растянулись на всю жизнь. А вся жизнь оказалась всего лишь коротким предсмертным вдохом.

Всё, что она могла произнести, – это имя дочери. Имя, навсегда запечатанное на сердце. Никто не посмеет к нему прикоснуться, опорочить. И день. Какой же это День Рождения, если это день смерти? В этот день умер весь мир, скончался, захлебнувшись в горе.

И каждый раз, произнося это имя, Катерина представляла, как ее Женечка тихо шепчет…

Мама… Мамочка. Где ты? Почему не приходишь? Почему не спасешь меня?..

А она в этот самый момент говорила…

Папа… Папочка. Тот, что приходит ко мне каждый день. Тот, что зажигает для меня солнце. Тот, что любит меня. Папа…

Потеряв сознание, Катерина видела тот день, снова жила в нем. Говорят, ад – это место, где ты снова и снова переживаешь самый худший день в своей жизни. Столько лет она думала, что худшего дня уже не будет. Но он был…

Соседи отпаивали ее всем, что могли найти в своих душных аптечках. Валерьянка, сердечные капли, мелисса…

А она только отмахивалась.

Не надо мне ваших снадобий! Не надо успокаивать меня. Я хочу злиться! Хочу психовать. Хочу, чтобы каждый нерв в моем теле был натянут, как струна! Вот, что я хочу.

Паника быстро сменилась гневом. Она говорила сотрудникам милиции, чтобы те нашли ее дочь сейчас же! Живо! Немедленно. Брала соседей за грудки, трясла их изо всей силы, кричала им.

Верните мою дочку! Что вы с ней сделали!

И те впервые покрутили пальцем у виска, впервые покосились на нее. Впервые отошли на расстояние. И уже завтра они говорили разное.

Сама ведь потеряла свою дочь. Смотреть нужно было. А может, с девочкой что-то случилось, и они?..

Как больно, страшно, а еще нестерпимо тоскливо. Видеть сочувствие в глазах и слышать запах яда на языках. Вот – самая медленная и мучительная смерть.

Потом начались бесконечные поиски, свидетели, видевшие огни в небе и цыган, хирургов в белых халатах, которые тут же, на обочине вынимали органы из детей. И все клялись и божились. И, может быть, они и правы по-своему. Только кто-то точно лгал. И Катерина знала это, чувствовала всем сердцем. И проклинала.

А потом вдруг все эти пальцы направились в сторону их белого дома с пышным цветущим садом.

Вот там ребенка и ищите.

Сад перекопали, каждый миллиметр. Огород уничтожили. Вот с тех пор Катерина ничего и не сеяла. Пусть растут одуванчики и полынь. Вскрыли паркет в доме: хотели найти каплю крови. И ведь нашли. Да не одну. Вот только в любом доме можно кровь найти.

Собаки предательскими своими носами вели от дома по дороге, выходили на Центральную улицу, что шла перпендикулярно их улице, Малиновой. Проходили немного и останавливались. Внюхивались в землю, поднимали носы в воздух, разворачивались и шли обратно к дому.

И кто-то даже вспомнил.

Да, видел, как мать вела девочку за руку утром. А потом обратно уже несла бездыханное тело на руках.

Кто-то из тех, кто ранее видел инопланетян-хирургов с табором цыган.

Прочесали пруды и лес.

Нет вашей девочки, смиритесь.

Обвинения сняли, дело закрыли. Жизнь кончилась в то июньское утро.

3.