– Нет, – прошептала Алиса, пятясь назад.
– Он был одиноким: ни семьи, ни жены, никого.
– Он не сделал ничего плохого…
– Плевать! Теперь плевать. Ты появилась и разрушила мою жизнь! Разрушила всё, во что я верила!
– Нужно отпустить его…
– Нет! Нет!
– Разве его никто не ищет?
– Говорю же: у него никого не было. Он исчез – и всё. И знаешь, что? Все вокруг были рады. Он больше не трогал наших детей.
– Он не делал ничего плохого. Он просто раздавал конфеты! Это не он чудовище, а ты!
Катерина громко дышала.
– Я не чудовище! Я мать! Я мать…
– А как же отец? Он знал?
При упоминании об отце Катерина перестала плакать. Ее тело обмякло, она села на землю у входа в землянку.
– Я должна была сделать это. Я… Постучалась к нему ночью. Плакала. Он открыл. И тогда я ударила его по голове чем-то… Уже не помню. Камнем? Затащила в машину и привезла сюда. В те времена здесь не было всё таким поросшим. Целую ночь я тащила его к землянке. Тут я подготовила цепи, связала его, – ее глаза уставились на Алису. – Я пытала его. Просила сказать, что он сделал с Женечкой. Но он отпирался. Так всё и осталось. На все десять лет. А потом твой отец проследил, куда я хожу. Хотел пойти в милицию. И я тогда была в ужасе. Не знала, что делать. Он был за рулем, и я дернула руль, и машина влетела в столб. Шел ливень. Я думала, мы погибнем. Просто погибнем. Но мы остались живы, а твой отец получил удар. Инсульт. Он не мог больше говорить, ходить. Но он всё знал, всё помнил.
Его руки тянутся к тебе. Он силится что-то сказать, вот прямо как этот человек позади тебя. Он силится позвать на помощь. Он безмолвными губами говорит: «Беги! Беги!». Но она закрывает двери, отрывает тебя от него. Она боится, что он сможет сказать. Она не подпускает тебя к отцу. Ведь он всё знает.
– Как ты могла?.. – прошептала Алиса.
– Как? Как? Ты вернулась совсем чужая. Ты не моя дочь! Кто-то отнял у меня двенадцать лет. Кто-то отнял поцелуи на ночь, сказки, косички. Кто-то забрал у меня первое сентября и последний звонок! И они никогда не вернутся! Ты вернулась, а жизнь нет! Жизнь осталась там! В тот день! А ты называешь этого… Папой. Ты любишь его. Боже! Как?..
Она закрыла лицо ладонями и горько заплакала. И что-то сильно сжалось в груди у Алисы, тошнота подкатила к самому горлу. Она подошла к матери и легонько коснулась ее плеча. Женщина встрепенулась, но не отшатнулась.
– Мне было бы лучше остаться там… – сказала Алиса. Катерина подняла на девочку красные мокрые глаза и посмотрела вопросительно. – Я не понимаю, чего от меня хотят люди. В книгах они пишут, что нужно любить, прощать, быть милосердным. Но в жизни все хотят, чтобы я испытывала ненависть. Чтобы я злилась. Требуют, чтобы я злилась на него. Но я не могу. Я пробовала. Но не могу.
– Он украл тебя. Похитил! Как ты не понимаешь?
– Я понимаю. И я его прощаю. Но ты не можешь этого мне простить.
Вдалеке послышался вой сирен. Катерина вскочила с места, ее глаза наполнились ужасом. Она вдруг вспомнила, что здесь, помимо них двоих, есть еще кто-то. Пленник, которого она держала в землянке десять лет. Человек, мужчина с Малиновой улицы, которого долго никто не искал. Его дом конфисковало государство, и теперь в нем жили другие люди. Человек, который раздавал детям конфеты. «Лунная соната». Человек, которого никто не понимал. И когда он исчез, все окрестные родители вздохнули с облегчением. Хороший человек. Плохой человек.
– Ты и правда вызвала?..
– Нет, – призналась Алиса. – Я отправила свое местоположение майору.
Катерина часто задышала, словно была на грани высшего удовольствия. Или смерти.
– Что еще ты ему рассказала?
– Всё. И он попросил меня просто ждать. Просто ждать.
Глава 28.
Силки на лунных кроликов
1.
Кролики больше не плясали у ног Алисы. Они отдалялись, унося с собой память о боли. Их маленькие красные глазки последний раз взглянули на девочку. Маленькие носы перестали хватать воздух. Кролики спрятались в лесной чаще и больше никогда не возвращались.
И ведьмы больше нет…
– Я покажу тебе, где ключ, – сказала Алиса, когда увидела майора в тот день.
– Какой? Какой ключ?
– Под камнем. Там плохо пахнет, как и здесь, – она указала на землянку, из которой выносили пленника.
Мышцы его так сильно атрофировались, что он не мог ходить. Не мог говорить и едва ли мог сам дышать. За все годы работы майор не видел такого, и чувствовал нараставшую тяжесть в груди. Только бы не сердечный приступ. Не сейчас, когда случилось такое.
Они сели в машину. Рядом с Алисой на сиденье уселась маленькая девочка в желтом платьице. Она покажет, где дом. Ведь всё это время Алиса знала, где дом.
Улица Лесная, дом тридцать восемь… Маленький одноэтажный дом, скрытый в тени высоких деревьев. Девичий виноград на стене между крыльцом и гаражом. Там давно никто не бывал.
Они въехали в соседнюю деревню. За ними следовало несколько милицейских машин, но без мигалок и сирены. Тихо. Девочка в желтом платьице указала пальчиком на поворот.
Мы сбежали как-то, помнишь?..
– Помню, – ответила Алиса вслух.
Павел покосился на нее, но ничего не сказал.
Улица шла вдоль лесного массива. Чудесное место. Тихое место, скрытое от посторонних глаз.
Пусть притормозит. Вот за этими высокими деревьями…
Машины остановились. Алиса закрыла глаза и вжалась в сиденье. Она мысленно искала ту волшебную дверь, за которой могла бы спрятаться. Но дверь была заперта. Теперь она одна. В холодной пустой комнате.
Сейчас он выйдет и улыбнется. Раскроет руки для объятий. Вот только Алиса не пойдет навстречу.
Ты лгал. Всё это время ты лгал.
Соседка вышла на шум. Та самая, что видела детские ноги с накрашенными ногтями. Она сказала, что соседа не видно уже много месяцев. Машина на месте, но не в гараже, а на подъездной дорожке.
– Его бывшая жена сказала, что он вышел на пенсию и уехал к дальним родственникам, – она пожала плечами. – Вот я и не волновалась.
– Папа никуда не уехал.