Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Мой интерес к вам и мои чувства заставили отправиться следом за Оддином. Но пока я наблюдала за ним, пока разговаривала, думая, что он – это вы, мои чувства угасали. Он оказался совсем не таким, как я представляла. Нет, я не собиралась сдаваться, и все же что-то в душе изменилось. Но потом я встретила вас.

Несмело она сжала его локоть, заставив удивленно вскинуть брови.

– Вы оказались именно таким, как я воображала. И мои чувства вернулись и даже усилились.

Оставалась минута.

– Все, что я чувствовала по отношению к вам, усилилось многократно, и теперь я не могла не искать способа быть подле вас. Ваш брат пытался отговаривать меня. Уверял, что любой человек в своем уме будет искать способ оказаться подальше, но… я… должно быть… – она взглянула ему прямо в глаза, – не в своем уме.

Ковин внимательно изучал ее лицо. Элейн сглотнула, а затем осмелела настолько, что высвободила вторую руку и коснулась его щеки.

– Я хочу, чтобы вы знали, господин Торэм: все, что я делала в последние дни, с тех пор как нашла вас, и все, что делаю сейчас, я делаю от чистого сердца. Мои чувства толкают на это, не позволяя остановиться. Может быть, это неправильно. Может быть, кто-то меня осудит. Но не вы… Вы точно поймете меня. Вам точно знакомо это чувство. Я… вас…

Позволив фразе повиснуть в воздухе, она подалась вперед и поцеловала Ковина. Он сперва застыл, но не оттолкнул. Она запустила руки в его волосы, чуть жирные от масла для укладки, и ее сердце взволнованно забилось, когда он положил руки на ее талию и ответил. Внутри все содрогалось от омерзения, но вместе с тем радостное предвкушение победы давало ей силы терпеть его влажные губы на своих.

С тихим «вушшшш» бархатный занавес разъехался, стирая границу между комнатой с фонтаном и большим залом. Элейн, внимательно следившая за всем, что происходило, увидела изумленные глаза короля и королевы, они стояли лишь в шаге от того места, где еще мгновение назад был занавес. Заметила вытянувшиеся лица гостей. Ковин же, слишком поглощенный их диалогом и не ожидавший ничего из того, что произошло, очнулся не сразу.

Убедившись, что все успели увидеть их поцелуй, Элейн отстранилась. Она видела, как в глазах Ковина, пока еще направленных на нее, мелькнуло что-то, похожее на испуг.

– …Ненавижу, – прошептала она еле слышно. – Чутье вас не подвело: мое имя Элейн Мун.

Прежде чем понимание вспыхнуло в его глазах, она испуганно отпрянула, повернулась на мгновение к толпе, а затем метнулась в дальний угол комнаты. Ковин, который было подался к ней – чтобы продолжить душить, не иначе, – застыл, а затем медленно повернулся к гостям.

Элейн бросилась к двери, что вела во внутренний двор. Ее появление на улице сопроводили взрывы фейерверка. Но едва ли пиротехническое шоу могло отвлечь людей в доме мормэра от сцены, только что развернувшейся перед ними.

Она не собиралась оставаться, чтобы узнать, чем кончится дело. Элейн догадывалась, что любая следующая встреча с Ковином Торэмом закончится ее смертью. Скорее всего – в мучениях.

Поспешно пробежав через внутренний дворик, она обогнула дом, чтобы оказаться у центрального входа. Там стояла парочка лакеев. Элейн могла бы затеряться среди них – у всех одинаковая форма и парики: поди пойми, кто есть кто. Но как только Ковин объявит на нее охоту, такая простая маскировка уже не поможет. Следовало уходить. Вот только… она оставила карты в своей комнате! Карты, которые не просто помогали ей в трудную минуту, но были напоминанием о маме.

Ругая себя, что не позаботилась об этом раньше, Элейн добежала до своей комнаты. Скинула ливрею, парик, и прямо поверх блузы, без нижних юбок, натянула верхнее платье. Затем схватила мешочек с колодой и тихонько вышла в коридор. Прислушиваясь, она силилась понять, что происходило в доме. Но крыло для прислуги было так далеко от праздника! Элейн проскользнула мимо кухни – там вовсю готовили и никто, кажется, не знал о случившемся.

Она оказалась на улице.

Как гости отреагировали на то, что застали мормэра целующимся с лакеем? Такое горячо порицалось в обществе и в Мидленде, и в Кападонии. Что теперь ждало Ковина? Сумеет ли он выкрутиться? Объяснить ситуацию? Обернуть все шуткой?

Сейчас ему помогло бы, если бы он предъявил гостям девушку в наряде лакея. Но Элейн уже сменила костюм. Это, впрочем, не должно было помешать Ковину искать ее.

Она тихо пробиралась по тропинке, надеясь как можно скорее покинуть владения мормэра. И когда свобода уже была близка, раздался крик:

– Держи ее! У калитки!

Тут же в ее сторону поспешили стражники. Они надвигались с разных сторон. Элейн, не мешкая, выскочила на улицу и бросилась в сторону реки. Эту дорогу она знала очень хорошо, так как каждый день ходила по ней с телегой белья.

Сзади слышались топот и крики. Элейн перепрыгивала через кусты и кочки, не чувствуя собственного тела. Все, о чем она думала, – убежать. Спастись. Как тогда, в Думне, когда бежала от преследовавшего ее Ковина. От этого зависела ее жизнь.

Она свернула к той самой улочке, где жил Ллойд. Прежде чем там оказались стражники, Элейн забежала в дом, в котором остановился ее приятель.

Не давая себе времени передохнуть, она взлетела по лестнице и начала колотить в дверь. Ллойд не открывал. Зато в коридор из-за другой двери высунулась женщина не очень опрятного вида.

– Чего колотишься? Совсем озверела?

– Где Ллойд? – спросила Элейн, не обращая внимания на недовольный тон соседки.

– Да дома, наверное, где ему еще быть.

– Не открывает! – едва не срываясь на крик, ответила Элейн.

– Ну, может, помыться пошел. Суббота ж как-никак.

Борясь с желанием схватить женщину и как следует встряхнуть, Элейн спросила:

– Куда? Где тут моются?

– Так в помывочной. Как вниз спустишься, красная дверь. Не та, что на улицу, а другая.

Кинув «спасибо», Элейн побежала по лестнице вниз и начала колотить в оказавшуюся закрытой красную дверь. Она догадывалась, что стража Ковина скоро начнет прочесывать все дома этого мрачного квартала. Спрятаться у Ллойда – вот единственный шанс на спасение. Едва ли преследователи станут тщательно обыскиватькаждую комнату.

Сперва ей никто не открывал, потом звякнул крючок. В дверном проеме в слабом свете свечи, стоявшей где-то рядом со входом, появился Ллойд. Мокрый, с волосами, вьющимися от влаги сильнее обычного, и прикрывающий наготу одной лишь простыней. Глаза его сделались огромными от удивления, когда он увидел Элейн. Она же, мечась между смущением и желанием выжить, не сразу решила, что делать. Но услышав за спиной громкие мужские голоса, втолкнула Ллойда в комнату и захлопнула за собой дверь. Закрывшись на крючок, она обернулась к испуганному приятелю. От ее неаккуратных действий простыня, которой Ллойд прикрывался, сползла до бедер, оголяя грудь.

И Элейн застыла. От ключицы и вниз, к животу, тянулась полоса из застарелых светлых шрамов.

Надпись на языке древних хоть и с трудом, но можно было разобрать: «Искупай грехи, усмиряя плоть». Когда-то давно кто-то вырезал символы на коже Ллойда, глубоко проникая ножом в плоть.

Элейн сглотнула, не в силах оторвать взгляда от отметин. Затем, наконец, подняла голову и посмотрела Ллойду в глаза.

Он смотрел на нее с интересом. Затем, вероятно, различив понимание и страх в глазах, понял: она знает. Его плечи поникли, а лицо неуловимо изменилось. Ллойд выглядел более уставшим, чем обычно, куда менее приветливым и будто бы разочарованным. Последние сомнения развеялись: перед ней был Художник.

– Элейн… Элейн, Элейн, – произнес он, будто бы это она оказалась душегубом, чем очень его огорчила. – Зачем же ты сюда пришла?

– Я убегала от стражи Ковина, – пролепетала она, все еще надеясь выбраться из комнаты живой. – Я… отомстила…

Ллойд склонил голову набок и снисходительно поджал губы, будто глядел на ребенка, резвящегося у ручья.

– Переоделась лакеем и поцеловала его на глазах у всех, – продолжала Элейн.

Пока обвинительные слова в его адрес не прозвучали, пока она не произнесла вслух правду, которая обрушилась на нее, еще можно было выкрутиться…

– Точнее, – продолжила Элейн, силясь совладать с дрожью в голосе, – сделала так, чтобы все решили, что это он меня целовал. То есть лакея. Его репутации конец.

Нужно было развернуться, поднять крючок, открыть дверь и выбежать наружу. Четыре простых действия, но ей не хватало духу сделать их. Она была уверена, что Ллойд набросится, стоит шевельнуться.

– Разве это месть? – спросил он.

– А что, по-твоему, месть? – с вызовом спросила Элейн.

«Убийство невинных?» – подумала, но не сказала она.

Ллойд опустил голову. Провел тонкими пальцами от ключицы до низа живота, едва касаясь полоски шрамов подушечками пальцев.

– Месть – это то, что позволит тебе найти успокоение.

Элейн стало тяжело дышать. Не хотелось верить, что ей пришел конец.

– Ты нашел? – спросила она.

Ллойд посмотрел ей в глаза, и Элейн удивилась, как раньше не замечала этот нездоровый огонек.

– Нет, пока нет, – вздохнул он. – И начинаю терять надежду.

Все чувства Элейн обострились. Она могла бы попытаться убежать в любую секунду, но остро ощущала, что Ллойд следил за каждым ее движением и точно так же готов был в любой момент начать действовать.

В отчаянии она решила воззвать к его человечности и договориться.

– Я пришла к тебе сегодня, потому что мне нужна помощь, – сказала Элейн, пытаясь звучать одновременно доброжелательно и жалобно. – Если все будет так, как я думаю, Ковин уничтожен. То, что сегодня увидел король, – несмываемое пятно на репутации. Ковина сместят с поста мормэра. Но его стража охотится на меня. Прямо сейчас они рыщут по этой улице, чтобы найти и отвести к Ковину. Если им это удастся, меня убьют, и тогда справедливость не восторжествует. А она должна восторжествовать. Правда?

Он грустно усмехнулся.

– Помоги мне. – Умоляющим голос получился сам собой, без усилий. – Спрячь в своей комнате. Пойдем наверх и…

Она развернулась и открыла крючок. Разумеется, она не собиралась идти с ним в его комнату, нет. Она собиралась сбежать. Но для этого надо было выйти из помывочной. Свобода была так близко, но, когда Элейн уже почти открыла дверь, Ллойд настиг ее, навалившись и придавив к двери. Та захлопнулась, едва не прижав Элейн пальцы.

– Ты же понимаешь, что я не могу отпустить тебя, – проговорил он ей в затылок. – Не теперь.

Элейн ощущала запах влажного дерева и мыла, чувствовала сквозняк, проникающий через щель из коридора в теплую помывочную. Но все это терялось на фоне всепоглощающего страха и полной беспомощности. Мокрые волосы Ллойда коснулись ее шеи, и по телу прошла дрожь. От его близости и от осознания, кем он был, Элейн начала задыхаться.

Понимая, что сопротивляться бессмысленно, она больше не пыталась открыть дверь или оттолкнуть Ллойда. Замерев, она тихо спросила:

– Зачем ты убивал всех этих девушек?

– Ты не поймешь, – отозвался он, отступая.

Обмотавшись простыней, он потянул Элейн за руку, чтобы она развернулась к нему лицом, и впился внимательным, изучающим взглядом, будто раздумывал, что же теперь с ней делать.

– Попробуй! – воскликнула она более эмоционально, чем хотела бы. – Попробуй. Я хочу понять.

Это не было правдой. Все, чего она хотела, – спастись.

– Я уже говорил, и не раз, но ты не слышишь, – отозвался Ллойд с досадой. – Ты не понимаешь.

– Я же тоже хочу отомстить! – воскликнула она, пытаясь показать, что была с ним на одной стороне. – Мы с тобой похожи.

Он замотал головой; холодные капли, стекающие с мокрых волос, попали на ее руку, заставив вздрогнуть.

– Мы не похожи. Я думал, что похожи, но нет. Когда впервые увидел тебя, почувствовал, будто нашел родственную душу. Еще до того, как узнал твою историю, ощутил что-то общее. Но потом увидел, что ты другая.

Он вздохнул, так искренне, так грустно, что Элейн уверилась еще больше: Ллойд был болен душой. Его состояние сменялось с холодной, расчетливой жестокости на глубокую печаль так быстро, что становилось страшно. Это выглядело ненормально. Это выглядело пугающе.

– Я хочу найти покой, – продолжил он, прижав руку к груди, – потому что это раздирает меня изнутри. А ты действуешь не сердцем, а головой. Ты не мести хочешь, а справедливости. Но справедливости, – он понизил голос, его глаза блеснули, отразив желтое пламя свечи, – не существует.

– Я тоже хочу найти покой! Когда увижу, что Ковин наказан за свои преступления, уйду. Правда… есть еще Донун, он тоже виновен в смерти моей семьи и тоже заслуживает мести, но… я просто пока не решила, как именно наказать его…

– Вот видишь, – Ллойд печально развел руками. – Ты хочешьнаказать. Ты строишь планы.

– Но как убийство невинных девушек поможет твоей душе успокоиться? – выпалила Элейн, понимая: смысла изображать, что она с ним заодно, больше нет.

Он опустил голову, капли с волос стали падать на пол. На его коже появились мурашки, видимо Ллойд начал мерзнуть, но он не обращал на это внимания.

– Видишь ли, я делаю это против своей воли. Я вижу женщину, похожую на матушку, и становлюсь сам не свой. Хочу причинить ей ту же боль, что она постоянно причиняла мне. С этим невозможно бороться. Матушка пыталась изгнать из меня бездну, она была уверена, что я грешен, и дело ее жизни – очистить мою душу и наполнить светом. Сейчас я думаю, что она была права: моя душа черна, и она не смогла ничего с этим поделать.

Элейн чувствовала, как мелко дрожали ее руки, как спазмы сжимали горло. Ей было страшно: казалось, одно неверное слово, и Ллойд убьет ее. Он был огромной сторожевой собакой, которая пока лишь наблюдала, но могла в любой момент накинуться и загрызть насмерть.

– Я думаю, у тебя еще есть шанс, – произнесла она, понимая, как неубедительно это прозвучало. – Мне кажется, ты хороший человек, который совершил много ошибок. Но еще не поздно все изменить.

Голос звенел от слез. Ллойд это слышал. Наверное, ему и раньше говорили эти слова. Наверное, и раньше жертвы пытались убедить его сжалиться. Успела ли Габи из лавки Зорге взмолиться о пощаде, успела ли сказать, что дома ее ждут трое детей?

– Нет, Элейн, ты ошибаешься, я зашел слишком далеко.

С этими словами он шагнул к ней и сомкнул руки на шее. Она пыталась сопротивляться, цеплялась за его пальцы и беззвучно ловила ртом воздух.

Реальность начала уплывать, все почернело, мир исчез.

Очнулась Элейн от сильной тряски. Ее везли на лошади. Всадник усадил пленницу перед собой, пристегнув к себе ремнем и поддерживая одной рукой.

Она постаралась оставаться расслабленной, чтобы не дать понять, что проснулась.

Приоткрыв глаза, Элейн увидела величественный Храм Света – значит, уехали недалеко. Храм находился в самом центре Нортастера. Куда они держали путь, ей было неизвестно, что делать, она тоже не знала.

Борясь с паникой, пытаясь заставить себя мыслить спокойно и здраво, Элейн внимательно смотрела по сторонам, ища спасения.

И тут у Храма Света мелькнула фигура человека в длинном светлом одеянии. Ехали они с Ллойдом небыстро; видимо, он боялся, что Элейн, будучи без сознания, упадет. Слыша стук собственного сердца, она очень медленно и осторожно переместила ладонь ближе к пряжке ремня. Затем еще. Она почувствовала, как напрягся всадник за спиной. Но он лишь чуть подался влево: видимо, тоже заметил человека. В этот час на улицах было пусто и случайный прохожий не мог не привлечь внимания.

Пока Ллойд был отвлечен мужчиной, Элейн, моля Солнце о помощи, тихо и осторожно начала расстегивать ремень. С ним было почти покончено, когда поза всадника снова изменилась. Он пытался заглянуть ей в лицо. Элейн поняла, что притворяться спящей и дальше было бесполезно. Однако это был единственный шанс спастись. Она резко выпрямилась, ударив Ллойда в подбородок затылком, и, не обращая внимания на резкую боль, отстегнула ремень. В этот же момент Элейн закричала во все легкие:

– Спасите! Помогите! Убийца!

Ллойд попытался припустить лошадь, отчего Элейн, едва не упав, что есть силы стала цепляться за седло, хвататься за гриву животного и за воздух.

– Хэй! – окликнул их мужчина и выбежал на дорогу, преградив путь.

Лошадь, напугавшись, дернулась, взяла влево и едва не скинула всадников. Оба, позабыв о борьбе друг с другом, пытались спасти свою жизнь. К счастью, Элейн спохватилась быстрее. Как только конь чуть стих, она перекинула ногу и попыталась спрыгнуть. Ллойд прижал ее к себе, не отпуская, но тут на выручку пришел тот самый человек.

– В чем тут дело? Что происходит? – восклицал он, пытаясь то схватить Ллойда за плащ, то тянувшись к Элейн.

В начавшейся возне она уже не понимала, где чьи руки, где чьи ноги, где небо, а где земля. В какой-то момент она услышала цокот копыт и поняла, что находится в руках незнакомца, а Ллойд исчезает в темноте улицы, оставляя лишь эхо.

Спаситель поставил ее на ноги, и Элейн смогла взглянуть на мужчину. Его белоснежная накидка запачкалась, волосы, собранные в пучок – такую прическу иногда носил и Оддин, – чуть растрепались.

Она стала благодарить его, не в силах остановиться, чувствуя, что просто не может совладать с собой.

– Как хорошо, что вы оказались рядом, – то всхлипывая, то смеясь, говорила она.

Мужчина положил руку на ее плечо, взглянул в глаза, и Элейн ощутила, как тепло и спокойствие разливаются по телу.

– Это я должен благодарить судьбу.

Она удивленно застыла.

– Если бы вас тут не оказалось, Ллойд убил бы меня, – выдохнула Элейн.

– Любое доброе дело наполняет нашу жизнь смыслом, – совершенно невозмутимо отозвался он. – Каждая возможность помочь другому – дар. Спасая вас, я делаю ценным и значительным собственное существование, и это дарит мне радость.

Элейн растерялась.

– И все равно спасибо, – настойчиво повторила она.

Мужчина мягко улыбнулся и развернулся, чтобы уйти, но прежде чем скрыться в темноте ночи, добавил:

– Найдите и вы смысл той жизни, что будет после столь близкой смерти.

Медленно бредя по пустой улице ночного Нортастера, Элейн обдумывала слова незнакомца. Был ли смысл в том, что она выжила в Думне? Была ли ценность в том, что сумела спастись? Или все, что она делала, получив такой дар, – существовала, не считая дни? И была ли месть тем самым делом, которое дарило радость ей или другим?

Что ж, в какой-то степени: избавление города от Ковина Торэма являлось благим делом. Никто не в силах был совладать с этим жестоким человеком. Удалось ли ей?

Не зная, куда идти, она просто шла вперед. Элейн вновь оказалась одна на всем белом свете, как в тот день, когда покинула Думну.

Ее размышления прервали громкие звуки: ругань, топот, крики. Она огляделась. Элейн оказалась не так уж далеко от дома мормэра, а значит, шум мог быть по ее душу.

Скользнув в темный проулок, она стала медленно отступать вглубь, надеясь укрыться в темноте.

– Вот так гости, – раздался за спиной голос, и Элейн вскрикнула, упершись в кого-то спиной.

Она вновь забыла, что город был полон опасностей и без Ковина и Художника. Рванув вперед, она ощутила, как чужие руки едва не сомкнулись на ее плече, а выбежав на улицу, все-таки столкнулась с людьми в форме.

– Хэй! – выкрикнул один из них. – У нас девушка!

К ним приблизились еще трое мужчин в форме. По эмблеме на груди Элейн поняла, что это были не стражники Ковина, а полицейские, но это все равно не внушало надежды. Допрос, который тут же начался, заставил Элейн нервничать, на глаза навернулись слезы усталости и страха. Она чувствовала, что служители порядка настроены враждебно, будто задались целью вывести ее на чистую воду.

– Оставьте девушку мне, – раздался вдруг знакомый голос, и она выдохнула, хотя и не было очевидных причин встречать родного брата Ковина с чувством облегчения.

Полицейские зароптали, но послушались. Оддин Торэм верхом на лошади приблизился к Элейн и протянул руку, явно намереваясь усадить на своего коня.

Другие полицейские побрели дальше по улице, потеряв интерес к Элейн, и она осмелела достаточно, чтобы сказать:

– Спасибо за помощь, мне нужно идти.

Оддин тихонько прорычал.

– Садись по-хорошему.

– Ты и правда думаешь, что я самовольно сяду к тебе? Чтобы ты отвез меня к Ковину? Или в тюрьму?

– Не собираюсь я этого делать. Хотел бы – сразу бы сказал ребятам, что они ищут именно тебя, – устало ответил Оддин. – Садись. Мы просто поговорим. Тут не место.

– А где место? – спросила она, не желая сдаваться.

– Узнаешь.

Они глядели друг на друга несколько секунд. Луна освещала их лица холодным светом, а факел, горящий в руках стоявшего чуть поодаль полицейского, дарил еле заметные теплые блики.

– Доверься мне, – произнес Оддин негромко.

Элейн издала смешок.

– Довериться кому-то по фамилии Торэм? – уточнила она.

– Я до сих пор ни разу не причинил тебе вреда, ЭлейнМун.

Она сглотнула. Итак, он знал ее фамилию. Знал, что ее отец убил его отца.

– Ковин сказал, кто я? Думаешь, после этого я соглашусь поехать с тобой куда-то?

– Ковин? Нет. – Он покачал головой. – Я выяснил, кто ты, самостоятельно, еще после нашей последней встречи. Понял, что тебя с моим братом что-то связывает, задал несколько вопросов нужным людям, поднял несколько документов. Элейн – довольно редкое имя. Когда увидел его в бумагах с фамилией Мун, все понял. А ты сейчас только подтвердила догадки.

Элейн опасливо отступила. Ей хотелось верить, что Оддин был честен, говоря, что не желал зла. Однако Ллойд тоже казался ей человеком открытым. Таким он, собственно, и был, только скрывал одну небольшую деталь: что после смерти воспитавшей его женщины начал убивать всех, кто был на нее похож. Вероятно, и саму Маргрид убил именно он!

Как доверять своему чутью после такой чудовищной ошибки?

– Это ничего не меняет. Наоборот! Ты – родной брат человека, убившего мою семью. Сын карнаби, которого убил мой отец. Ничто не заставит меня доверять тебе.

Он несколько мгновений смотрел на нее, затем резким движением достал из ножен, что висели на поясе, небольшой клинок. Элейн вздрогнула от металлического лязгания, попятилась. Но Оддин перевернул клинок лезвием к себе и протянул ей.

– А это?

Элейн молчала. Он предлагал ей свое оружие. Довольно веский аргумент. Даже если его сабля была куда длиннее и острее, а боевые навыки – лучше, такой жест все же действительно говорил о благих намерениях.

– Ладно, погоди… – вздохнула Элейн и потянулась к сумочке на поясе.

Краем глаза она заметила, что поза Оддина стала напряженнее. Что, он думал, было спрятано в мешочке? Что могло быть опаснее, чем клинок, который он ей протягивал? Реакция была неосознанной: он доверял ей, но все же был готов к подвоху. А может, просто сказывались годы работы в полиции.

Элейн нащупала колоду и одним движением извлекла случайную карту. Оддин, уронив руку с оружием на бедро, склонил голову набок, с любопытством наблюдая.

Она же взглянула на изображение.

Девушка, облаченная в красивое светлое платье, ехала на колеснице, сделанной из цветов и запряженной птицами. Девять голубей несли колесницу, два же держались особняком, летели ниже в потоке осыпающихся цветов.