– Соображайте, Григорий Петрович: вы – Дудулин, значит, дед. А я бабка.
– Почему?
– Так ведь я по мужу Синицына, а девичья фамилия у меня Бабкина, Надежда Георгиевна Бабкина, как певица! – и снова закатилась смехом. – И внучка Дашка есть, и Жучка есть, или как там его? Жаль, кошки нет!
– Почему нет? – подала голос Лариса. – Я вообще-то Кошкина.
И тут все покатились от смеха. А Дашка смеялась и все на машинку показывала.
– Она…она… – не могла выговорить. Но взрослые и без того поняли и уже согнулись пополам от смеха – машинка была оранжевого цвета. Ну, точь-в-точь репка.
Еле успокоились.
– Как там в сказке: «Позвали мышку, и вытянули репку». Где же наша мышка? Нет мышки!
Время от времени они поглядывали на телефоны в надежде, что связь появится. Но в новогоднюю ночь и без того всегда перегруз сети, а уж из аномальной зоны и вовсе не дозвониться.
Чтобы не замерзнуть, приходилось прикладываться к бутылке и греться в работающей машине.
– Так, надо что-то кардинально решать, – заговорила после очередной неудавшейся попытки Надежда. – Предлагаю всем поехать на моей, а утром с помощью вернуться за машинами. Вы как, Григорий Петрович?
– Согласен, – ответил тот и поглядел на Ларису. Той уже было все равно: она замерзла, голова болела от выпитого, горло начало саднить.
– Решено, берите из машин ценное, закрывайте и поехали, а то бензину уже чуть, еле до заправки дотянем.
Лариса поплелась к машинке, вытащила пакет с шоколадом, фруктами и орехами, заблокировала двери. Дедулин вытащил ружье, большой рюкзак, позвал пса.
Стали устраиваться в машине Надежды, как вдруг послышался звук трактора. Потом на пригорок поднялся юркий «Беларус», из кабины которого раздавалась зажигательная музыка. Трактор подкатил к застывшим на дороге людям, из кабины выпрыгнул парень, за ним показалась девушка.
– С Новым годом! – закричал парень. – С новым счастьем! Чего стоим, кого ждем?
Ответить они не успели, потому что тракторист сам оценил ситуацию.
– Давай, командир, командуй! – обратился он к Дудулину.
Через пять минут машинка Ларисы стояла на дороге и завелась с первого раза. Она так обрадовалась, что полезла с поцелуями к парню.
– Но, но, – послышалось из кабины, – чего повесилась на чужого парня?
– Не жужжи, Маринка, меня на всех хватит, – засмеялся парень. – Командир, а твой мерин чего же не заводится? Капот открой.
Через минуту движок заработал, как будто и не барахлил никогда.
На радостях Дедулин пытался сунуть парню денег, но тот ни в какую. Зато с удовольствием принял в подарок пузатую бутылку коньяка.
– Парень, – обратилась к нему Надежда, – а твоя фамилия случайно не Мышкин?
– Почему Мышкин, – удивился парень. – Белкин я!
– Ну, спасибо тебе, Белкин!
– Не за что!
Трактор помигал стопами и скрылся в той стороне, где город вовсю праздновал встречу нового года.
…На зимней дороге разъезжались машины: оранжевая, Ларисина, покатила вслед за трактором, джип Григория Петровича – в сторону охотхозяйства, а темные жигули Надежды все стояли, как будто забыли, куда и зачем ехали.
– Дашка, а ты знаешь, что наши предки белку называли мысью? Почти что мышью. Так что никакой он не Белкин, а самый настоящий Мышкин! Вот такая репка получилась.
Возвращение
Я возвращалась в свой родной городок, что на юге бывшей союзной республики, у самого, почти как в сказке, синего озера. Покинув его пятнадцать лет назад, я все это время не могла отделаться от знакомого каждому вынужденному переселенцу чувства ностальгии.
Сколько раз я просыпалась по ночам с мокрым от слез лицом, потому что в очередной раз мне приснились милые тихие улочки, застроенные двухэтажными одноподъездными домами, кафешки под полосатыми тентами, ласковые, изумрудные волны озера.
Потом дела и заботы рабочего дня размывали в памяти яркую картинку, а ностальгия змейкой уползала глубоко внутрь до следующей встречи во сне.
Давно надо было съездить на родину и перестать мучиться, но не было возможности. Первые двенадцать лет на новом месте прошли в тяжелой борьбе за выживание-признание-стабильность. И только недавно появился тот достаток, когда можешь позволить себе не одну цигейковую шубу, а три норковых; можешь слетать в Испанию на недельку, а оттуда двинуть в Париж или Вену; когда деньги привычнее считать в евро или долларах, причем начиная сразу с тысячи.
Почти как в Библии: было время зарабатывать деньги, наступило время тратить деньги.
Спросите, зачем при таких финансовых возможностях ехать к черту на кулички? А затем, что «душа болит, а сердце плачет». Хотелось раз и навсегда избавиться от тянущего душу чувства, словно потерял нечто ценное, без чего не прожить. Поэтому на вопросы близких и знакомых: «Кто тебя там ждет?», честно отвечала: «Ностальгия».
И вот я в пути. Скорый поезд за трое суток домчал меня до города моего детства, до города промелькнувшей в один миг юности. Я прошлась (не во сне, а наяву) по знакомым улицам, заглянула в каждый уголок, надышалась вволю запахом степной полыни и подгнивших водорослей у озера, прикоснулась к трепещущему тельцу только что выловленного сазана, раздавила языком о нёбо несколько кисловатых ягод барбариса. И вылезла, наконец, наружу змея-ностальгия, и уползла, и спряталась в расщелину между камнями, а может, зарылась в раскаленный песок, а может, прошуршала в камышах и исчезла. Навсегда. Надеюсь.
Выздоровевшая душой, я решила пройтись по сувенирным магазинчикам, но вначале следовало снять деньги с карточки. Ближайший банкомат располагался в двух шагах от рынка, или как тут говорят, базара.
Огнедышащее солнце стерегло каждого, кто рискнул выбраться из кондиционированных апартаментов и оказаться на открытом месте. Даже привычные к жаре местные жители двигались короткими перебежками от одного прохладного оазиса до другого. Ни мороженое, ни газировка, ни ядреный квас не спасают от мучительной жажды, и никакая шляпа не укрывает от жалящих укусов солнечных лучей.
Я стою в благодатной тени у здания коммерческого банка, жду, когда освободится кабинка банкомата. Оглядываю пространство перед собою, заполненное толпой полуодетых людей, торопящихся к базарной площади или от неё. Запах шашлыка и самсы, аромат дыни и зелени заставляют меня вспомнить, что утренняя чашка кофе давно испарилась не только из желудка, но и из организма в целом.
– Жрать охота, – тихо произношу я и прикидываю, польститься ли мне на базарный шашлычок из заляпанных жиром и специями рук смуглого парнишки в тюбетейке, или найти место приличнее.
Пока раздумывала, запиликал электронный замок припаркованного в двух шагах от меня черного «Форда-фокуса». Одетый в легкий льняной костюм мужчина с огромным пакетом, из которого того гляди вывалится янтарная гроздь винограда, пытается открыть дверцу и при этом не уронить покупки. Он зло оборачивается в сторону базарных рядов, шарит глазами по галдящей толпе, выискивая, очевидно, того, кто должен был помочь ему.
Еще секунда, и я бы двинулась в его сторону, проявив участие, но, глянув на лицо мужчины, застыла. Это был Он. Любовь всей моей жизни, единственный в мире мужчина, с которым мне хотелось «умереть в один день».
Сердце ухнуло вниз, потом рвануло вверх и застучало где-то в глотке – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Не отрываясь, я смотрела из своей защитной тени на того, с кем рассталась пятнадцать лет назад. Мое замужество через год после расставания с ним и случавшиеся впоследствии романы не изменили моих чувств к тому, кто находился сейчас в двух шагах от меня.
Ему все же удалось пристроить пакет на заднем сиденье машины, из-за чего я решила, что переднее ждет пассажира. И верно, минут через пять к машине подошла женщина. Его жена. Моя разлучница.
А она ничуть не изменилась, подумалось мне. Правда, я была без очков и не могла как следует рассмотреть её лицо, но подтянутая фигура, высоко поднятая голова с заколотыми низко на затылке черными волосами, стройные ноги производили приятное впечатление.
Мой же любимый, напротив, потерял былую фигуристость и спортивную легкость. Показалось, он стал даже ниже ростом. Заметное брюшко натянуло ткань рубашки и грозило отстрелить пуговицы. От густого когда-то ежика волос осталась какая-то блеклая малость. Мой милый поширел, погрузнел и даже не пытался скрыть свои сорок восемь лет.
Женщина бросила на заднее сиденье пару разноцветных пакетов, что-то проговорила недовольному мужу и снова скрылась в толпе. А он, надувшись, плюхнулся на свое место, но дверцу не закрыл, а выставил наружу ногу, включил музыку и расслабленно закрыл глаза.
Вот момент, когда можно подойти к нему, подумала я. Чего жду? И что тут такого: подойду, поздороваюсь, спрошу, как жизнь?!