Всё понятно

– Сегодня мы начинаем наше собрание…

Зал немного расслабился, кое-кто из совсем неугомонных начал вертеть головой, выискивая знакомых, женщины завели, как и полагается на таких мероприятиях, лишённые всякой информативности разговоры…

«Ну что, началось…» – пронеслось в голове не очень молодого человека, со скучающим видом занявшего позицию на двадцать третьем месте шестнадцатого ряда. Внизу блестели лысинами мастодонты техники и технологии, слегка разбавленные представительницами некогда прекрасного пола. Мятые пиджаки перемежались с безвкусными кофточками, потасканные портфели – с дешёвыми сумками. Над залом тяжёлыми клубами повис смрад из смеси купленного на китайском рынке мужского и женского парфюма, жирных помад, давно нестиранной одежды и потасканной обуви. Скучающий немолодой человек осмотрелся, затем достал из портфеля книгу и, устроившись настолько удобно, насколько позволяла сложившаяся ситуация, погрузился в чтение.

«С тех пор как понятие прогресса было полностью дискредитировано, никто не осмеливался поставить вопрос о том, что же представляет собой история человечества в целом».[2 - Назаретян А.П. «Нелинейное будущее». М., 2013.]

– … избрать совет предприятия, – неожиданно закончил свою речь ведущий, и на сцене повисла тяжёлая пауза. Нарастающий гул зала оборвался. Все замерли в ожидании.

Ведущий пошамкал губами, будто над чем-то раздумывая, и продолжил:

– Есть предложение проголосовать.

В зале взвились жёлтые мандаты.

«Полное сумасшествие…» – прокомментировал про себя ситуацию человек с книгой.

– Кто «за»? Кто «против»? Единогласно, – пробубнил ведущий без всяких пауз, словно бормотал речитатив.

Зал зашуршал. Стало понятно, что мероприятие будет долгим, и присутствующие начали устраиваться в креслах со скользкими сиденьями под затёртыми лоснящимися накидками. Дело серьёзное – собрание затянется.

«Идея прогресса безнравственна, поскольку лишает все предыдущие поколения самоценности, представляя их только ступенями к конечной цели, а неведомое поколение счастливцев – вампирами, пирующими на могилах предков».

– В двух тысяч тринадцатом году… – снова заскрежетал на сцене ведущий. Присутствующие начали доставать телефоны и планшеты и погружаться в глубины ада – обиталище всемогущего и захватывающего своими возможностями дух Интернета. Сам Сатана, казалось, загружая страницы, ставит силки и отлавливает, смущая, то, что когда-то звалось душой.

Ведущий уступил место директору предприятия. Преисполненный чувства собственной значимости директор набрал воздух в лёгкие и громогласно, чеканя каждое слово, провозгласил:

– В этом новом году надо рассмотреть вопросы, рассмотренные на рассмотрении комиссии, собравшейся для рассмотрения вопросов, выдвинутых на рассмотрение.

Слова директора, отчётливые и внятные, раздавались со сцены, отскакивали от стен и пола и со всей своей убедительностью проникали в тяжёлые от раздумий о наживе умы людей.

«Чем примитивнее культуры и чем менее существенно различие между ними, тем выше чувствительность к минимальным различиям, способная возбудить взаимную ненависть».

– Есть предложение проголосовать.

В зале опять взлетели дружные мандаты.

– Кто «за»? Кто «против»? Единогласно, – трясущейся рукой ведущий что-то отметил в бумагах.

«Могла ли история развиваться иначе, и если да, то в какой мере?»

– Есть предложение проголосовать.

Взлетели мандаты.

– Кто «за»? Кто «против»? Единогласно.

«Даже планетарные катастрофы в истории биосферы становились творческим импульсом для качественного развития жизни».

– Есть предложение проголосовать.

Мандаты.

– Единогласно.

«Освобождённая энергия атомного ядра многое поставила под сомнение, в том числе и наш образ мыслей. Если человек так и не сможет думать по-новому, мы неизбежно будем двигаться навстречу беспрецедентной катастрофе».

Женщины трепались, мужчины сидели, широко расставив безвольные ноги и скрестив руки на бесформенных животах, кое-кто уже спал. Им было всё равно, что происходит на сцене. Жизнь шла своим чередом. А мандаты всё чаще и чаще взлетали кверху, ознаменовывая собой принятие важных решений и начало новой жизни, ведущей к светлому будущему и чисто гипотетическому прогрессу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Мы все когда-нибудь умрём. Но важно продержаться до конца, во что-то веря. В этом самая большая трудность, потому что, кажется, нет ни черта такого, во что действительно стоило бы верить.

    Курт Воннегут

СТАРЫЙ ПЁС

Все мы немного у жизни в гостях.

    Анна Ахматова

Мальчик уже не плакал. Всё слёзы он выплакал вчера, когда нашёл большого чёрного лабрадора мёртвым. Остывший труп собаки лежал у дверей загородного дома, купленного родителями мальчика два года тому назад, когда тому едва исполнилось пять.

Лабрадор был очень старым и очень добрым. Он прибился к приезжим, как только те заехали в новый, пахнущий свежим деревом двухэтажный дом. Тогда мальчик не знал, как это – быть хозяином, и поэтому все разговоры родителей об умершем старике, сносе стоящего на краю купленного ими земельного участка ветхого дома и постройке нового пропускал мимо ушей. Всё, что его интересовало тогда, – это огромный, чёрный, как уголь, пёс, лежавший на ступенях старого флигеля и равнодушно смотревший на входящих в здание и выходящих из него людей – молодую женщину, высокого улыбающегося мужчину и светловолосого мальчика.

Новые люди казались ему совсем молодыми – от них шёл запах безудержно источаемой энергии. Но мальчик! Мальчик был совсем иным. Его энергия была тягучей и тёплой, она обволакивала тело ребёнка, и казалось, что вся она была направлена на создание невидимой защиты от какой-то неизвестной пока ещё никому опасности. Около мальчика было всегда тепло и спокойно, поэтому пёс, едва перебирая уставшими от жизни лапами, везде следовал за ним.

– А с этим что будем делать? – кивнув в сторону пса, спросил однажды папа. И посмотрел на собаку так, будто видит её впервые.

– Не знаю… – растерянно ответила мама.

И на этом разговор прекратился. Задумавшись ровно на две секунды, папа остановился, потёр лоб правой рукой в попытке принять единственно верное решение, но не смог этого сделать и предпочёл просто забыть о псе и более не думать о нём.

Да и нечего тут было думать. Пёс остался. Он был очень стар и не ушёл бы, даже если бы его прогнали. Идти ему было некуда.

Мальчик был одинок, и пёс чувствовал это. Родители мальчика были постоянно заняты друг другом, работой и новым домом. Конечно, они очень любили своего единственного сына, но темп жизни диктовал ей невыносимую скорость и порождал ненужную суету в ней. Успеть надо было многое, а времени на всё катастрофически не хватало. Иногда папа и мама заговаривали о втором ребёнке, что-то обсуждали, но неизменно, в конце концов, приходили к мысли о том, что нет, не сейчас, однозначно не сейчас, когда-нибудь потом. И успокаивались.

Соседских детей было мало, а те, кто был, не принимали к себе в игры странного для этой разухабистой местности молчаливого городского мальчика со светлыми волосами и огромными синими глазами. Часто бывало так, что он стоял в стороне, наблюдая за подвижными играми деревенской ребятни, но при этом не выказывал ни малейшего желания присоединиться к ним.

Пёс тоже был одинок, и мальчик тоже чувствовал это. Немного посмотрев на то, как развлекаются соседские дети, он гладил старого пса по широкому лбу и уходил. Пёс плёлся за ним. На берегу реки мальчик останавливался, садился на землю, открывал книгу и погружался в невиданные миры, недоступные псу, который, как только мальчик устраивался на траве, грузно ложился рядом и клал тяжёлую морду себе на лапы или на колени маленькому хозяину.

Так, незаметно для них обоих, у пса появился хозяин, а у мальчика – большой лохматый друг. Иногда, читая книгу, мальчик плакал, и тогда пёс поднимал голову и внимательно смотрел на него, как будто удивлялся такой необычной реакции, ведь когда мальчик смотрел на него, то никогда не плакал и даже, напротив, иногда улыбался.

Но вчера вечером большой чёрный лабрадор умер. К утру его тело совсем окоченело и застыло, охваченное вечным покоем. Мальчик мучительно плакал. Папа долго ходил кругами по террасе, а потом сел рядом с ним и взял его за руку. Он рассказал сыну о том, что у каждого из них, и даже у этого лохматого пса, есть душа, что душа эта вечная и что, когда тело умирает, она возвращается туда, откуда когда-то пришла. Рассказал он и о том, что душа этого пса сейчас непременно летит к Богу, доброму и хорошему, готовому взять её в свои большие тёплые руки. А мальчик, отчаянно схватившись за руку отца, удивлялся, сколько всего тот знает. А ещё он удивлялся тому, что его отец считает Бога добрым и хорошим, хотя тот убивает собак. Позже он много думал о том, что узнал в тот день. Думал, но ничего не спрашивал – у папы и без него было много забот.

После завтрака отец принёс большую тряпку из дома и завернул в неё остывшего лабрадора. Затем все они – папа, мама и сам мальчик – пошли далеко в сад, где высоко в небе раскачивались верхушки гуттаперчевых, умеющих разговаривать, немолодых, но всё ещё стройных осин. Папа нёс на руках собаку, мама одной рукой держала за руку мальчика, а другой скорбно прикрывала рот. Все молчали.

В конце сада открывался вид на реку. Здесь папа остановился и положил труп на траву.