Расплата

Настроение от этого не улучшилось. Вместо того чтобы осадить мальчишку – мол, тридцатилетние женщины не так уж безнадежны, – Фрейя просто удалила сообщение. Если самые достойные холостяки не выстроились в очередь ради встречи с ней, значит, причину надо искать в себе. Ее собственный профиль вряд ли мог кого-то вдохновить. Практически она слямзила его у какой-то женщины, внеся лишь небольшие изменения, а фото взяла из офисного интранета. Камера телефона сломалась, а все фотки с телефона она выгрузила, чтобы освободить немного памяти… Ну почему все сразу идет не так?

В этот самый момент Фрейя получила уведомление о том, что кому-то понравилась ее фотография. Настроение скакнуло вверх, но держалось лишь до того момента, пока она не увидела, кто это. Хюльдар. Надо ж такому случиться… Почему она, прежде чем зарегистрироваться, не проверила, есть ли у него аккаунт? Могла бы и подумать…

Фрейя вздохнула. И где гарантия, что он не будет первым, кого она встретит, отправившись в запланированный на выходные поход по клубам? Досадуя на саму себя, она удалила аккаунт и вышла из Сети. Вот бы еще и компьютер выключить…

Не поддавшись этому порыву, Фрейя сердито уставилась в экран. Чем бы таким заняться, чтобы окончательно не испортить себе настроение? Ничего толкового в голову не приходило. Пейзаж, поставленный заставкой на рабочий стол, едва просматривался под файлами, сохраненными, словно назло, айтишником центра. Файлы были ей больше не нужны, связанные с ними дела давно закрыты. Выбор сводился к трем вариантам: пройти еще один круг онлайнового серфинга, обновляя все обычные веб-сайты в надежде, что они будут обновляться быстрее, чем она сможет их прочитать, или тупо таращиться на экран, спрашивая себя, почему жизнь вылетела в трубу. Третий вариант – попытаться найти объяснение странной реакции Сольвейг.

В конце концов третий вариант победил, и Фрейя, не задумываясь над тем, имеет ли на это право, вошла в интранет Комитета защиты детей и первым делом нашла идентификационный номер Трёстюра Агнесарсона. Фрейя не знала, где именно заканчивают свой путь отчеты школьных психологов, но, если есть возможность, почему бы не посмотреть? Если ее озабоченность судьбой мальчика имеет под собой основания, то он, предположительно, получил надлежащую помощь, и в таком случае она должна найти его в системе.

Фрейя знала, что все поиски отслеживаются, а значит, ее могли спросить, почему она просматривает старые файлы, касающиеся молодого человека, который не является ее клиентом. Такая перспектива нисколько ее не пугала; положение в самом низу иерархической системы давало ей преимущество – дальше падать уже некуда. Кроме того, для прикрытия всегда можно сослаться на полицейское расследование. Да, ее не просили знакомиться с отчетами, но сообщать об этом всем подряд необязательно. А Хюльдар, если она правильно его понимает, ее поддержит.

Фрейя вдруг пожалела, что ушла из «Тиндера» вместо того, чтобы ответить на любезность любезностью и вежливо объяснить, что он ей не интересен. Теперь уже поздно.

Введя идентификационный номер, она обнаружила имя Трёстюра и дату, указывающую, когда его дело было впервые зарегистрировано в системе. Дата соответствовала информации из аккаунта директора школы – декабрь 2005 года. Мальчик только поступил в школу. Но уже вторая запись поставила ее в тупик. В первый момент Фрейя даже подумала, что это ошибка. Дата здесь стояла другая – 2001-й, и речь шла не о Трёстюре Агнесарсоне, а о Трёстюре Йоунссоне. Она сравнила идентификационные номера – те полностью совпадали. В какой-то момент между 2001 и 2005 годом мальчик перестал пользоваться патронимом и взял себе вместо него матроним[7 - Патроним образовывается от имени отца, матроним – от имени матери.].

Итак, директор был прав: в поле зрения системы Трёстюр попал в начале января 2001 года, когда ему было восемь лет. Интересно, Сольвейг занималась его делом оба раза или только во втором случае? Подгоняемая волнением, Фрейя открыла список документов, связанных с идентификационным номером Трёстюра. И вытянула пустышку. Вот же досада… Похоже, теперь права была уже Сольвейг: старые отчеты, даже оцифрованные, кажется, пропали.

Фрейя нетерпеливо постучала пальцем по мышке. Как их найти? В голове все настойчивее звучала несправедливая и ничем не подкрепленная мысль. Что, если после их разговора Сольвейг вошла в систему и уничтожила документы? А потом сделала то же самое со своим отчетом?

Нет, невозможно. Конечно, нет…

Фрейя надела наушники и набрала номер айтишника в Комитете защиты детей.

В ожидании ответа она рассматривала его фотографию на веб-сайте. Фото помещалось для того, чтобы сотрудники агентства узнавали друг друга, даже работая в различных местах по всей стране. Авторы инициативы рассчитывали, что если люди будут помнить, с кем разговаривают, то и тон общения будет другой, более вежливый и уважительный. Как будто кто-то еще сомневается, что имеет дело с реальным человеком.

Айтишник возник на экране в образе студийного портрета. Если он есть на «Тиндере», подумала Фрейя, то пусть в его профиле будет другое фото.

– Вы уже очистили рабочий стол? – сразу перешел он к делу.

– Да, – соврала Фрейя после секундного колебания. – В нашей системе хранятся архивные материалы; вопрос такой: может ли кто-то уничтожить их удаленно?

– Да, это возможно. Но кто такое сделает? – Ее собеседник помолчал. – Вы удалили что-то случайно?

– Нет, конечно, нет. Просто я искала кое-какие документы, которые должны там быть, но, похоже, исчезли.

– Вы уверены, что они там были?

– Да. Должны были быть. В системе есть идентификационный номер клиента и два связанных с ним дела, но файлов нет. Ни одного. Разве не странно?

– Да, пожалуй… Если только они были.

– Я практически уверена, что были. – Фрейя помолчала, потом добавила: – Не могли бы вы проверить? Посмотреть, были ли они, скажем, вчера?

– Вчера?

– Да, вчера. Или на прошлой неделе. Или, раз уж на то пошло, в прошлом году. Решите сами. Но лучше всего вчера. – Она продиктовала идентификационный номер Трёстюра.

– О’кей. Я посмотрю. Подождите секунду.

Фрейя даже удивилась, что ей удалось так легко убедить его помочь ей.

– Спасибо. За мной должок.

– Оставьте себе. Мне платят как раз за то, чтобы разбираться с глупыми запросами.

На приманку Фрейя не клюнула. А в отместку пробежала взглядом по значкам на рабочем столе, довольная тем, что ничего не тронула. Иногда даже мелкие победы, вроде этой, поднимают настроение.

– Нет. Вчера ничего не было. Если хотите, загляну дальше…

– Нет, всё в порядке. Спасибо.

Итак, насчет Сольвейг она ошиблась. Но факт оставался фактом: было во всем этом что-то подозрительное. Что-то неправильное.

Глава 7

На подоконниках в гостиной выстроились дешевые пластиковые горшочки для цветов. С надеждой как-то перехитрить семена и убедить их, что уже пришла весна, Айса давно рассталась. А когда все же заглядывала проверить, все выглядело так, как она и ожидала: никаких перемен, ничего, кроме голой бурой земли.

Наверное, оно даже и к лучшему. Если б семена дали всходы, а те выросли из горшочков, что бы она с ними делала? Зима не выказывала признаков слабости, а значит, и высадить их на открытом грунте было невозможно. В садоводстве Айса не разбиралась, а попробовать решилась, услышав разговор двух женщин, работавших вместе с ней в муниципалитете и рассуждавших о том, сколько они сэкономили, выращивая летние цветы из семян. Заразившись их энтузиазмом, Айса приступила к делу вскоре после Нового года. Отчасти причиной поспешности была усталость от суровой зимы – мысль о фиалках и бархатцах бодрила. Прошлым летом Айса так и не смогла порадовать себя цветочками на своем крошечном участке. Но теперь все выглядело так, что она выбросила деньги на ветер.

Айса постучала в большое окно, потом приоткрыла то, что поменьше, и окликнула игравших во дворе детей.

– Пора домой. Ужин готов.

Упакованные в куртки, шапки и шарфы, они обернулись и посмотрели на нее. Щеки у обоих горели на морозе. Между ними высился снежный холмик – предположительно, снеговик, слепить которого они собирались.

– Поторопитесь, а то все остынет, – добавила Айса в расчете на соседей, которые могли ее услышать. Ничего горячего, что могло бы остыть, у нее не было, если не считать горячим блюдом тосты. Да и какой смысл готовить что-то более трудоемкое, если дети все равно не оценят? К тому же горячее они получали ежедневно на обеде в саду. Так что на ужин им обычно доставались хлеб, скир[8 - Скир – традиционный исландский молочный продукт, нечто среднее между сметаной и творожной массой.] и холодная ливерная колбаса. Ребят этот вариант устраивал, а раз так, то зачем что-то менять? Хватит того, что она подчинялась другими правилам, когда жила с Торвальдюром, выражавшим мнение – неизменно уничижительное – обо всем, что делали дети или она. Как он, должно быть, счастлив теперь, одинокий и свободный…

Карлотта и Дади неохотно потянулись через небольшую заснеженную лужайку. Шли они свесив руки, будто обледеневшие варежки тянули их вниз. Входная дверь открывалась прямо в гостиную. Именно наличие участка и толкнуло Айсу на рискованный шаг – купить квартиру, которая была ей не по средствам. Похвастать зарплатой она не могла, а став матерью-одиночкой, не могла и взять подработку. Было бы, конечно, практичнее – и по финансовым причинам, и ради душевного спокойствия (не пришлось бы жить в постоянном страхе, что какому-нибудь преступнику достаточно разбить окно, чтобы попасть в дом) – купить квартиру на втором или третьем этаже. Ей всегда нравился свежий воздух, но после переезда она уже не могла спать с открытым окном. Стоило только закрыть глаза, как ей виделась тянущаяся к фиксатору рука. Очарованная садиком, она почему-то не предусмотрела такие сложности и думала только о том, как Карлотта и Дади будут играть на лужайке под ее присмотром.

Вслед за детьми в открытую дверь хлынул поток холодного воздуха. Пока они отряхивались, коврик у порога успел покрыться снегом. И не только коврик, но и паркет. Тем не менее Айса сдержалась и не выказала раздражения. Будь сейчас рядом Торвальдюр, обязательно пробурчал бы что-нибудь насчет лужицы на полу. Но и пальцем не пошевелил бы, чтобы помочь.

А ведь он звонил сегодня, вспомнила Айса. Пять раз – должно быть, что-то важное… Она была на работе и даже не подумала ответить, потому что его звонки ничем хорошим не заканчивались. А еще ей совсем не хотелось, чтобы их перебранку слышали коллеги.

– Вымойте руки, а потом приходите поесть. – Айса собрала валявшуюся на полу мокрую верхнюю одежду, отнесла ее в прихожую и стала развешивать на крючки. Потом убрала из-под одежды обувь, чтобы та не промокла от тающего снега. Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда Айса раздумывала, куда бы повесить вязаную шапочку с помпоном и эмблемой «Манчестер Юнайтед»[9 - Название популярного английского футбольного клуба.], которую Торвальдюр привез Дади после конференции в Англии за месяц до того, как она заявила, что хочет развестись. Шапочка выцвела и изрядно обтрепалась, но Дади упрямо отказывался надевать что-либо еще.

– Мама! Твой телефон звонит! Наверное, папа. – Дади разволновался, но из-за чего? Обрадовался из-за того, что отец пожелал поговорить с ними, или испугался, что придется выслушивать еще одну родительскую ссору? Точнее, одну сторону ссоры, потому что папу ни он, ни Карлотта не услышат. Оно и к лучшему. Бедным детям и без того досталось с избытком.

– Не отвечай! – Айса сунула шапочку в капюшон ближайшей куртки и поспешила в кухню, чтобы не дать сыну или дочери ответить на звонок. Когда она вошла, Дади стоял, держа телефон возле уха, с таким видом, будто парламент только что принял закон, отменивший его день рождения. – Дай сюда. Телефон, Дади, дай его мне. Живее. – Сын нахмурился, и она тут же пожалела, что повысила голос. Он протянул телефон.

– Мы ужинаем, Вальди. Это не может подождать? – Айса изо всех сил старалась выдержать вежливый тон. Дети не спускали с нее глаз. Они стояли вместе и, похоже, не собирались садиться, хотя скудный ужин уже ждал на столе. От волнения Айса даже назвала бывшего уменьшительным именем, хотя после развода твердо решила никогда не обращаться к нему иначе, чем Торвальдюр. Даже мысленно.

– Ответила бы раньше, и мне бы не пришлось звонить сейчас. – Торвальдюр мог позволить себе выплеснуть злость, поскольку его дети не слышали. Впрочем, он мог бы не сдержаться, даже если б они стояли перед ним. Так бывало уже не раз.

К счастью, экс-супруг, похоже, не заметил ее оплошности с именем. Не хватало только, чтобы он подумал, будто она все еще питает к нему нежные чувства…

– Я была на работе, и тебе прекрасно известно, что я не люблю отвечать на частные звонки, когда нахожусь в офисе.

– Хочешь сказать, ты только-только вернулась домой? – В его голосе прозвучала так хорошо знакомая ей нотка сарказма.