Прощение

Хельги сел в машину и захлопнул дверцу.

– Не переношу этого типа, – пробормотал Гвюдлёйгюр. – Так раздражает, что сил нет.

– Не тебя одного.

Они вернулись в сад и заняли свои места, продолжив наблюдение за молоденькими девушками из криминалистического отдела, все еще склонившимися над следами в снегу.

Может быть, стоит позвонить Фрейе? Поинтересоваться, как прошел разговор с девушкой, которая так странно вела себя на школьном собрании во время выступления директрисы…

Хюльдар уже потянулся за телефоном, но отвлекся на движение в одном из окон. Яркая розовая занавеска сдвинулась, и из-за нее выглянуло детское личико – по-видимому, старшей дочери. В голубом свете полицейских мигалок ее глаза казались особенно широкими и любознательными, причем один смотрел чуть в сторону. Впрочем, косоглазой, как назвал ее идиот Хельги, она не была. Когда их взгляды встретились, девочка задернула занавеску и исчезла.

Хюльдар продолжал смотреть на окно, когда передняя дверь открылась и из дома вышла Эртла, за которой следовал ее эскорт.

Глава 7

Затылок Давида едва заметно выступал над спинкой черной софы. Светлые волосы были непривычно взъерошены, а несколько прядей торчали, как если б их лизнула корова. Айвар вспомнил, как увидел сына в первый раз, когда тот только появлялся на свет: детская головка с влажными черными волосиками, которые так сильно изменились с тех пор, запечатлелась в памяти как самое ужасное и прекрасное зрелище одновременно.

Вспомнил, как, почувствовав слабость, рванулся к Аугусте. Головокружение вызвал не только вид крови и неестественно растянутой вульвы, но и ответственность, которая должна была вот-вот лечь на его плечи. Ответственности, к которой он собирался отнестись со всей серьезностью. Знай он тогда, как все обернется, наверное, уступил бы слабости и свалился на пол прямо в родильной палате.

Айвар больше не мог это читать, не мог больше выносить это уродство. Он закрыл стоящий на кухонном столе ноутбук и сосредоточился на затылке своего сына.

Комната была маленькая, меньше, чем хотелось бы, хотя и больше, чем он мог себе позволить. При разводе с Аугустой выяснилось, что делить-то особенно нечего. Квартира представляла собой совмещенную с кухней жилую зону открытой планировки, в которую удалось втиснуть небольшой стол, софу и телевизор.

Их старый дом отнюдь не был дворцом, но там, готовя кофе, ты не мог одновременно протянуть руку и пощелкать кнопками телевизора. Впрочем, компактность имела и положительные стороны, одной из которых была вынужденная близость к сыну.

Давид имел привычку уединяться, но о каком уединении может идти речь, когда твоя так называемая комната – это, по сути, хозяйственная кладовка без окна, все пространство которой занято кроватью? Играть в «Плейстейшн» он предпочитал в гостиной, чтобы не сидеть перед пустой стеной.

На экране вооруженные люди палили друг в друга. Айвар знал, что игра не предназначена для детей возраста его сына. Аугуста возражала бы, но здесь у нее не было права голоса. К тому же Давиду вот-вот стукнет четырнадцать, и Айвар припоминал, что в игры, запрещенные подросткам до шестнадцати, вроде бы позволено играть в присутствии взрослого. А если такого правила не существует, то его не помешало бы принять. Многим детям, особенно таким, как его сын, необходим аварийный клапан, отдушина для сброса негативных эмоций, чего не дают более спокойные игры. Может быть, ему самому не помешало бы снять напряжение, постреляв вражеских солдат из снайперского гнезда… Хотя вряд ли.

Айвар повернулся и уставился в окно.

– Как дела в новой школе?

Давид ответил не сразу. Безостановочный треск выстрелов прекратился, стало тише.

– Все хорошо.

– С другими ребятами познакомился?

Пауза. Как будто колебание.

– Конечно.

– И как они? Всё нормально?

Снова едва уловимая пауза.

– Да.

– Как их зовут? – За окном, мимо подступившего к дороге сугроба, неторопливо проехал автобус. – Твоих новых товарищей?

На этот раз молчание затянулось. Давид был хорошим мальчиком и врать не любил.

– Не помню.

Айвар хотел поймать его на лжи, сказать, что если у тебя есть друзья, то ты обязательно знаешь, как их зовут, – но не смог, как не мог заставить себя произнести имена детей, присылавших его мальчику гадкие, отвратительные сообщения в «Фейсбуке».

Он не знал, видел ли сын эти сообщения, и едва сдерживался, чтобы не отобрать у него ноутбук и не заменить телефон старомодным кнопочным. Да только какой от этого толк… Давид прочел уже десятки оскорблений в свой адрес, так что ничего нового не произошло. Мальчику слишком трудно в школе, чтобы еще запрещать ему интернет дома. Меньше всего хотелось превращать «отцовский уик-энд» в невыносимое испытание, поэтому Айвар просто закусил губу и приказал себе не задавать лишних вопросов.

Через какое-то время стрельба возобновилась. Он отвернулся от окна и, глядя на светлые волосы сына, спросил:

– Тебе никогда не хотелось иметь настоящее оружие?

Давид обернулся и удивленно уставился на отца.

– Что?

– Просто спросил. – Айвар и сам не мог бы объяснить, что подтолкнуло его задать этот вопрос. Может быть, хотелось услышать, как сын относится к насилию в реальной жизни, понять, ограничивается ли желание убивать только фигурками на экране. Реакция Давида была достаточно показательной: ничего подобного ему и в голову не приходило. Айвар мог бы и не спрашивать.

В последнее время он ощущал растущее внутри себя ожесточение. Это было неизбежным следствием бесконечных и безуспешных попыток прекратить психологическую пытку, которой его ребенок подвергался с первого дня в школе. Удивительно, как это он раньше не задумывался о том, чтобы самому обратиться к насилию? Все остальное они перепробовали, но ничего не изменилось, хотя каждый, очевидно, стремился оказать посильную помощь.

Школьная система подводила каждый раз, вопреки неоднократным попыткам применить Программу предотвращения буллинга, разработанную Ольвеусом[3 - Дан Ольвеус – норвежский психолог, один из основоположников исследования буллинга в западной психологии.] и призванную играть роль распятия в противодействии Антихристу. На встречах с ним и Аугустой представители школьной администрации преподносили ее как золотой стандарт, обеспечивающий решение любой проблемы. Но на практике программа доказала свою полную неэффективность, а психолог, к которому ходил Давид, оказался пустобрехом. Что бы они ни пробовали, ничего не работало. Ситуация только ухудшалась. Айвар потерял счет телефонным разговорам с родителями хулиганов, оказавшихся такими же безрезультатными. Сначала они изъявляли желание предпринять решительные шаги, чтобы справиться с ситуацией, но, когда это не срабатывало, энтузиазм быстро гас. После пятого звонка все они, почти без исключения, отвернулись от Давида и начали перечислять его ошибки и проблемы, которые, по их мнению, лежали в основе стычек. Проще говоря, убеждали, что он сам виноват. Айвару посоветовали разобраться со своим сыном, и тогда всё будет чудесно и они все вместе пойдут есть мороженое.

Мало-помалу терпение потеряли даже друзья и родственники. Они слушали жалобы, но ничего не могли предложить и только ждали, пока разговор перейдет на темы менее тягостные. Что еще хуже, их дети, которых привлекали играть с Давидом после уроков, тоже устали от всей этой ситуации и старались под разными предлогами уклониться от помощи. Маленькие паршивцы.

Давид вернулся к игре. Глядя на экран, Айвар видел, как спотыкаются и падают фигурки, раненные в грудь или голову. Все они умирали мгновенно – никаких предсмертных конвульсий или судорог. Так же далеко от реальности, как в кино. Вероятно, геймеры были не заинтересованы в том, чтобы притворяться, будто участвуют в настоящей войне; как и его сын не был заинтересован в настоящем оружии. Что довольно странно, учитывая, через что ему приходится проходить. Возможно, это еще один симптом низкого самоуважения. Давид не чувствовал, что заслуживает чего-то, кроме дерьма. Мальчик перестал замечать то, что было, очевидно, Айвару: с ним всё в порядке. Проблема целиком и полностью в его мучителях.

Ситуация окончательно вышла из-под контроля после того, как в жизнь подростков вошли соцсети. Все прежнее выглядело едва ли не шуткой в сравнении с тем, что началось, хотя в то время это казалось адом.

Теперь Давиду негде было спрятаться. Абьюзеры преследовали его повсюду, куда бы он ни пошел, даже в комнате и постели. Чем дальше, тем хуже. Прежде он сталкивался с ними только в школе, лицом к лицу; теперь же их возможности не знали предела. Переход в другую школу совершенно ничего не изменил; старые враги преследовали его в киберпространстве, сливая свой яд новым одноклассникам Давида. Некоторые сообщения были настолько жестоки и оскорбительны, что Айвару едва хватало выдержки дочитать их до конца. Не раз и не два он порывался схватить гаджет и выбросить в окно с третьего этажа, чтобы чертов компьютер разбился о тротуар. До сих пор удавалось подавить этот импульс. Компьютер был нужен, потому что давал возможность попасть на страницу сына в «Фейсбуке» без его ведома. Время от времени Айвар разрешал мальчику пользоваться им, и однажды Давид случайно сохранил пароль. Большего везения нельзя было и желать.

Из горла рвался издевательский смех. Везение. Удача отвернулась от него давным-давно. А ведь мальчишкой он пользовался ее расположением: побеждал в школьном лото, угадывал ответы на экзаменах и даже забивал на футбольном поле голы, которые никак не соответствовали его способностям, а были продуктом чистой случайности. Но теперь Айвар не выиграл бы в лотерее даже с помощью хрустального шара. Впрочем, финансовый успех его не интересовал. Он хотел только, чтобы для Давида что-то изменилось к лучшему. Чтобы тот, например, завел друга. Хотя бы одного. Или даже просто приятеля. По крайней мере, это облегчило бы бремя им обоим.

Но в такое уже не верилось. Давид был одинок, и перспектив улучшения ситуации не предвиделось. Правосудие Ветхого Завета – единственное, за что оставалось цепляться. Око за око, зуб за зуб. Не опускаясь до того же уровня, что и обидчики. Нет, Айвар предпочитал иной подход к древнему изречению.

Удар за слезу.

Один удар за каждую слезу, пролитую Давидом на протяжении школьных лет. Один удар за каждую слезу, пролитую им самим. И один удар за каждую слезу Аугусты. Ударов получалось чертовски много. Достаточно, чтобы превратить этих гаденышей в фарш. Если это хорошо для Бога, то должно быть хорошо и для него.

Сообщения, которые получал сын, отпечатались на сетчатке, обжигая, словно впрыснутая в мозг кислота.

Убейся

Удавись

Убейся

Ненавижу Мы все тебя ненавидим