История Пскова и Псковской земли

Имея общее купеческое собрание, или вече, псковское купечество тем самым пользовалось не только большей самостоятельностью против новгородского купечества, но и в самом Пскове имело сильный перевес над боярами и над черными людьми; ибо оно являлось на общенародное вече, всегда наперед уговорившись и уладившись на своем общем купеческом вече; тогда как ни бояре ни черные люди не имели таких законом определенных предварительных собраний и, следовательно, являлись на общенародное вече не столько готовыми, как купцы. К тому же во Пскове, как преимущественно торговом в городе, купцы должны были иметь и действительно имели гораздо больше влияния на черных людей, чем бояре, которых влиянию сильно вредили мелкие самостоятельные землевладельцы и показанные выше законные ограничения крупных землевладельцев. Все это ставило псковских купцов в такое положение, что они по официальным бумагам хотя считались вторым классом общества, как, например, митрополит Иона в своей грамоте в Псков писал: «Всему священству, боярам и купцам и житьим людям»; но, в сущности, на деле по своему влиянию на псковское общество купцы были сильнейшим и первенствующим классом: они, собственно, руководили вечем, бояре же хотя и пользовались большим уважением и имели больший вес в обществе, но были поставлены обстоятельствами в такое положение, что, в сущности, были не руководителями веча, а только беспрекословными исполнителями его определений. Лучшим доказательством такового положения купцов в Пскове служат все псковские порядки, направленные исключительно к тому, чтобы ограничить влияние и значение бояр и утвердить значение и силу общенародного веча, на котором передовым и лучше организованным классом являлись купцы. О том же положении псковских купцов свидетельствуют все дошедшие до нас договорный грамоты Пскова с соседними государями, в которых постоянно встречаем заботу Псковичей о торговых выгодах. Так, в договорной грамоте между Псковом и Казимиром Литовским, писанной в 1440 году, первым и главным условием было то, чтобы «как литовским послам и гостям, так и псковским послам и гостям был чист путь чрез всю литовскую и псковскую землю, и свободно торговать без пакости по старой пошлине, как в литовской, так и в псковской земле; и чтобы как в Литве блюсти и охранять псковитина наравне с литвином, так и во Пскове блюсти и охранять литвина наравне с псковитином. А вчинится пеня гостю в Литве псковскому, кончать по великого князя правде и по целованию; а вчинится пеня литвину во Пскове, кончати по псковской правде и по целованию». То же почти повторяется, с некоторыми прибавлениями, в перемирной грамоте Новгорода и Пскова с Дерптом, писанной в 1474 году: «А псковскому послу и гостю по Юрьевской (Дерптской) земле путь чист, горою и водою, на Юрьев и на Ригу, и к Колывани и на Руго диво, и на матерую реку, и на в си Юрьевские гор оды, и во всю Юрьевскую землю добровольно ездити со всяким товаром, по старине, и всякий товар псковичом на розницу продавати добровольно, или вместе (оптом); на Юрьеве псковичом добровольно всяким товаром торговати с Рижаны, с Колыванцы и с Ругодивцы, со всяким гостем, по старине, по крестному целованью; и колоду (заставу таможенную) на обе стороны отложихом, и гостинца (пошлин на заставе) от того не имати. И во Пскове юрьевскому гостю всяким товаром торговати добровольно по старине, а корчу мою пивом немецкому гостю во Пскове не торговати; а опрочь карзмы и пива всякий товар ко Пскову добровольно возити, по старине, на обе стороны». Жалобы или неудовольствия Пскова к соседним государям посылались также преимущественно по торговым делам; так, например, в речах псковского посольства к королю Казимиру (1480 года) сказано: «Первое о обидах, што наши купцы Микифорко… заехал у Луцкой торгом, и воевода луцкий того Микифорка орабил, товару много; и ты бы, господине, честный король, тому делу управу дал по крестному целованию; а отчина великих князей тебе, своему господину, посадники псковские, и степенные и старые посадники, и сынове посадничьи и бояре, и соцкие, и купцы, и житьи люди, и весь Псков челом бьет. А иное жалуемся тебе, своему господину, што по твоей державе, по городом воеводы и мещане нашим псковичам купцом с немцы торговати не дадут: инобы, господине честный и великий король твои воеводы и наместники нашим купцам по твоим городом не боронили торговать с немцы и со всяким гостем по мирному докончанью и по крестному целованью». Даже большая часть войн Пскова с соседями начиналась из-за обиды псковских купцов. Например, в 1323 году, когда немцы избили псковских гостей на Чудском озере и ловцов на Нарове, то за это псковичи ворвались в Ливонию и опустошили ее до Колывани. Или когда в 1403 году великий князь смоленский Юрий, при изгнании из Смоленска Витовтовых наместников, захватил псковских гостей, торговавших в Смоленске, то по этому случаю Псков и Новгород отправили к нему своих послов, которые принудили Юрия отпустить захваченных псковских гостей. Или: в 1501 году, когда немцы задержали в Дерпте 25 учанов с товаром и полтораста человек псковских купцов, то псковичи, не получив надлежащего от немцев удовлетворения чрез посольства, начали с немцами войну, которая продолжалась несколько лет.

Черные люди

Черные люди во Пскове были в ином положении, нежели в Новгороде; они находились в меньшей зависимости от больших людей, или от бояр, как потому, что бояре в Пскове не имели таких огромных поземельных владений, как бояре новгородские, так и потому, что Псков по самому устройству своему был не на стороне бояр – крупных землевладельцев, а напротив, более покровительствовал мелкой поземельной собственности, вследствие чего черные, или меньшие, люди в Пскове пользовались большей независимостью и самостоятельностью, нежели какую самостоятельность имели меньшие люди в Новгороде. К тому же постоянная и упорная борьба с чудью, летголою и литвою и потом с немцами, лежавшая одинаково и на больших, и на меньших людях во Пскове, естественно, равняла их между собою и делала меньших людей более твердыми и самостоятельными. Конечно, и во Пскове какой-либо предприимчивый и храбрый боярин мог скопить около себя охочих людей и повести на какое-либо военное предприятие; но охочие люди во Пскове были далеко не то, что повольники в Новгороде: они не были ратниками своего предводителя, и по самому ходу дел в псковской истории скоплялись около большого человека только для воинских набегов на немирных соседей или для отражения соседских нападений, а не для колонизации, как это было в Новгороде, с конца XIII столетия псковичам нечего было и думать о колонизации. Следовательно, предводитель охочих людей во Пскове не мог им дать захваченной земли под поселение и привлечь их к себе разными ссудами на обзаведение хозяйством; они шли за ним только для того, чтобы понажиться тем, что успеют награбить в неприятельской земле. Между тем купцы, старавшиеся удержать первенство и силу за своим классом против бояр, первоначально, как мы уже видели, действовавших заодно с боярами новгородскими, естественно, должны были ближе соединиться с черными, или меньшими, людьми и заодно действовать на общем вече. Первоначальная тесная связь псковских бояр с новгородскими боярами, передавшая было Псков немцам, породила теснейшую связь купцов с черными людьми и, кажется, более всего способствовала той независимости и самостоятельности, которою пользовались во Пскове черные люди; по всему вероятию, ей обязан был своим существованием и закон, покровительствующий мелкому землевладению и порядку сябренного приобретения земель в полную отдельную собственность сябров.

Все это поставило черных, или меньших, людей во Пскове в такое положение, что они на вече были большими людьми, т. е. всегда оказывались в большинстве перед большими людьми и не пропускали ни одного закона, который вредил бы их значению или давал перевес большим людям. Имея главную опору в общенародном вече и чувствуя себя сильными, особенно на вече, черные люди, естественно, интерес веча считали своим собственным интересом и поэтому заботились, чтобы права веча были неприкосновенными и чтобы вече было действительной силой в управлении Псковом, чтобы партии верховодов-затейщиков не нарушали его спокойной и правильной длительности. Дорожа неприкосновенностью прав веча, черные люди заодно с купцами крепко держались раз принятых порядков и не дробились на партии, зная из опыта в Новгороде, что при разделении на партии меньшие люди более всего терпят от больших людей, делаясь их орудием. От этого история Пскова за все время его самостоятельности не представляет борьбы партий, там вече никогда не делилось и не было незаконных веч. Меньшие люди, сильные на вече, на вече же и управлялись с большими людьми, когда это находили нужным. Так, под 1458 годом читаем в летописи: «Псковичи недовольные распоряжением прежних посадников, убавивших торговую меру, по определению веча прибавили забницы (т. е. увеличили меру) и палицу привесили к позобенью, а старых посадников избили на вече». Конечно, здесь под именем псковичей главным образом должно разуметь купцов и черных людей, до которых преимущественно касалось дело о торговой мере. Или: в 1483 году также вечем посекли дворы у старых посадников и у некоторых бояр. Но всего яснее высказалась неуступчивость и настойчивость меньших, или черных, людей на вече перед большими в деле о смердах, бывшем в 1485 году. Посадники вместе с большими людьми и князем наместником, по всему вероятию, желая усилить себя на вече против меньших людей, придумали дать политические права смердам и таким образом провести их в члены веча; с этой целью они составили новую уставную грамоту о правах смердов и для сообщения ей законодательной силы внесли ее в ларь Св. Троицы и записали в тамошние книги, или реестры законов; и все это сделали, не доложа «господину Пскову». Черные, или меньшие, люди, как скоро узнали об этой новости, затеянной большими людьми, то на первом же вече решили: явившихся в Псков смердов засадить в погреб за сторожи, посадника Гаврилу убили всем Псковом на вече, а на трех посадников, бежавших в Москву, написали мертвую грамоту (смертный приговор) и положили ее в ларь Св. Троицы, имение же их опечатали. А так как в это дело был замешан псковский князь Ярослав, наместник великого князя Московского Ивана Васильевича, может быть, действовавший по приказу сего последнего, то псковское вече силой заставило четырех посадников и по боярину от концов отправиться посольством в Москву и просить великого князя, чтобы держал Псков по старине и не признавал вновь составленной уставной грамоты о смердах. И когда великий князь, желая поддержать своего наместника и больших людей, отвечал, что «посольство пришло бездельно, и что он тогда только будет жаловать Псков попригожу, когда вече выймет из ларя Св. Троицы мертвую грамоту на посадников и пришлет ее в Москву, а смердов отпустит и животы их отпечатает», то черные люди, получив на вече таковой ответ великого князя, не поверили своему посольству и снарядили новое посольство из больших людей. А когда и новое посольство принесло такой же ответ великого князя вечу, тогда между большими и меньшими людьми началась брань и мятеж на вече, и меньшие люди, обвинив приехавших послов в заговоре и понарошке бежавшим в Москву посадникам, снарядили двух послов из своей братьи из молодших людей бить челом, чтобы великий князь сказал свою волю о смердах и бежавших в Москву посадниках. Дело о смердах тянулось целых два года по настоянию черных, или меньших, людей; по этому делу было отправлено в Москву пять посольств и потрачено до тысячи рублей сборных общественных денег. И конечно, черные люди одержали бы в этом важном для них деле окончательный верх над боярами, если бы великий князь Московский не принял под свою защиту бояр. Спор о смердах, по всему вероятию, и был возбужден самим великим князем, который думал покончить с Псковом, поддерживая бояр, как он покончил с Новгородом, поддерживая меньших людей против бояр. И черные люди, очевидно, хорошо понимали значение этого важного для них спора и хотя должны были уступить непреклонной воле такого государя, как великий князь Иван Васильевич III, но тем не менее своей настойчивостью и продолжительностью спора ясно доказали большим людям, что они могут действовать против них только посторонней помощью и постыдной изменой отечеству.

Самостоятельность и до некоторой степени равенство между большими и меньшими людьми во Пскове так были велики и очевидны, что у псковичей даже выработался особый термин в языке при сношениях больших людей с меньшими – термин, прямо указывающий на равенство тех и других в известных отношениях. Псковичи, большие и меньшие люди, относясь друг к другу, называли друг друга господами; так что даже предводители войск или воеводы не иначе обращались к воинам, как техническим выражением, – «господа такие-то». Например, в 1408 вельянский воевода боярин Ёсиф Китович, обращаясь к вороначанам, говорит: «Господа вороначане! Мстите кровь христианскую». Или: в 1426 году вороначане и их посадники Тимофей и Ермола писали к псковичам: «Господа псковичи! помогайте нам, и гадайте о нас». Правда, подобный термин господа или господо, встречается и в Новгороде; но там с подобным термином обращаются только равные к равным, например, меньшие люди к меньшему. Большее или меньшее равенство классов во Пскове, кажется, выработалось довольно рано; еще в 1265 году князь Довмонт, обращаясь к псковским воинам, говорил: «Братья мужи псковичи, кто стар той отец, а кто млад той брат! Слышал есмь мужество ваше во всех странах; се же братья нам предлежит живот чи смерть; братья мужи Псковичи, потягнете за святую Троицу, и за святыя церкви, и за свое отечество».

Черные, или меньшие, люди во Пскове, так же как и в Новгороде, несли все государственные повинности вместе с большими людьми, по раскладке или разрубу, сделанному вечем; они платили с капиталов (кто каким владел) подати, строили укрепления и несли разные службы. В военное время они также с большими людьми раскладывались по сохам и деньгам в ратную службу; так, в 1500 году, во время войны великого князя Московского с литовским князем Александром псковские посадники и бояре и весь Псков на вече приговорили снарядить в поход по разрубу с десяти сох конь, а с сорока рублей конь и человек в доспехе. Или: в 1501 году, при нападении немцев, меньшие люди пешие по разрубу снаряжали двое третьего щитом и сулицей. Также в 1495 году на войну с немцами по разрубу со всех людей снаряжали с десяти сох конного ратника. При построении городских стен также наблюдалась раскладка по капиталам и с меньших, и с больших людей, и даже с посадников равно. Так, мы уже видели, что в 1471 году, при постройке новой стены на Полонище, в разруб для сбора запасов на этот предмет были помещены и посадники, и бояре; причем оценены самим вечем не только недвижимые имения и другие капиталы, но даже оружие и кони посадников и бояр. Впрочем, иногда какие-нибудь общественные постройки производились одной какой-либо общиной с зачетом этой траты при будущих разрубах; так, например, в 1485 году на постройку нового моста через Пскову платили серебро мясники. Вообще меньшие, или черные, люди во Пскове в общественных правах и обязанностях более или менее были сравнены с большими людьми, и вся существенная разница состояла в том, что большие люди, бояре, состояли в постоянной службе у Пскова, а черные люди вместе с купцами не состояли в постоянной службе и назывались житейскими людьми, а не служилыми.

Черные люди во Пскове, подобно как в Новгороде, составляли городские и сельские общины черных людей со своими старостами; общинное устройство было одним из главных оснований силы черных людей: в общинах беззащитная единичная личность бедняка находила свое убежище и защиту от притеснения сильных людей. Общинное устройство так сильно было развито между черными людьми во Пскове, что общинами жили не только люди, владеющие общинной землей, но даже мелкие поземельные собственники составляли общины под именем сябров, или шабров, и псковским законом был признан особый вид мелкой поземельной собственности под именем сябренного владения, который, как мы уже видели, состоял в том, что мелкие капиталисты, сельские или городские жители, составляли капитал в складчину, и на этот складочный капитал покупали землю, и потом каждый сябр, или пайщик, по количеству сложенного капитала, получал соответствующую по цене долю из купленной земли в полную собственность с правом отчуждения. По псковской судной грамоте сябренное владение, не нарушая прав частной собственности, ставило сябров до некоторой степени в такое положение, что они, как члены одной общины, обязаны были защищать друг друга и представлять собою нечто целое, как бы юридическое лицо, даже на суде. В судной грамоте сказано: «А кто с ким ростяжутся о земли или о борти, да положить грамоты старые, и купленую (купчую) свою грамоту; и его грамоты зайдут многих бо сябров земли и борти. И сябры все станут (должны стать) на суду в одном месте отвечаючи, ктож за свою землю или за борть, да и грамоты пред госнодою (судьями) докладут, да и межников возмут. И той (у кого вышел первоначально споръ) отведет у стари ко в I (старожяльцев знающих межи) по своей купной (купчей) грамоте свою часть; ино ему правда дати (присягнуть) на своей части, а целованью быть однону (т. е. дрочие сябры не обязаны присягать). А поцелует во всех сябров; ино ему и суднида (правую грамоту) дать на часть, на которой целует». Мелкие поземельные собственники в себрянном ли владении, или в отдельной единичной поземельной собственности, во Пскове, кажется, составляли между черными людьми особый класс, средний между купцами и черными людьми, живущими на общинных землях, известный по псковским памятникам под именем житьих людей. По крайней мере, упоминаемые в псковских памятниках житьи люди не могут быть причислены к новгородским житьим людям. В Новгороде житьими людьми, как мы уже видели прежде, были собственно зажиточнейшие, богатейшие, вящшие купцы, как писалось по-новгородски; и во всех новгородских памятниках они писались впереди простых купцов, вслед за боярами, например, в известии под 1398 годом сказано: «А били челом бояре и дети боярские, и житьи люди и купеческие дети». По псковским же памятникам житьи люди везде помещаются после купцов, следовательно, их нельзя причислить к вящшим богатейшим купцам. Например, в наказе псковским купцам к королю Казимиру в 1480 году сказано: «отчина великих князей тобе, своему господину, честному великому королю, посадники псковские, и степенные и старые посадники, и сынове посадничьи, и бояре, и купцы и житии люди, и весь Псков челом бьет». Или в Псковской летописи под 1510 годом сказано: «И князь великий в недолго велел быти у собя посадникам псковским, и детям посадничьим и бояром, и купцам. и житьим людем». Потом посадники, бояре и купцы были позваны в гридницу государеву и там арестованы, а житьим людям, как молодшим, остававшимся на крыльце, сказано: «до вас государю дела нет».

Земцы и смерды

Кроме полноправных людей, членов общин, имевших право участвовать на вече, во Пскове были еще два класса служилых людей, не имевших права участвовать на вече, хотя пользовавшихся всеми другими правами, предоставленными свободным людям в Псковской земле; сии два класса имели общее между собою то, что жили на чужих землях с обязанностью службы. Один из сих классов, известный под именем земцев, служил самому Пскову и жил на землях, данных Псковом; а другой, под общим именем смердов, жил на землях частных землевладельцев и состоял в службе у хозяев занятой земли.

Земцы составляли постоянное войско Пскова, расселенное по границам и обязанное защищать границы от нападения неприятелей. Когда было учреждено это пограничное войско, памятники не дают об этом известий: но, по всему вероятию, учреждение класса земцев должно отнести к концу XIV или началу XV столетия; по крайней мере, известия об них относятся к этому времени. Земцы получали от Пскова на свое содержание земли преимущественно на западном и особенно северо-западном рубеже псковском: земли сии давались не в полную собственность, подобно поместьям в Москве, хотя в Пскове они назывались вотчинами; сих земель земцы не могли ни передавать, ни дарить, ни другим каким образом отчуждать; в противном случае обязаны были выкупать их назад и затем уже лишались на них права. В судной псковской грамоте прямо сказано об этих землях, названных там кормлею: «А которому человеку будет кормля написана в рукописаньи, и да грамотами владеть землеными начнет, или исадским, и продаст тую землю, или иное что; а доличат того человека; ино евиу земля та, или исад, или иное выкупити, а свою кормлю покрал». Равным образом земцы лишались права на сии земли и тогда, когда не исполняли лежащей на земле службы или когда сам Псков, по своему усмотрению, находил в данной местности службу земцев ненужною и сводил их с данных вотчин. Так, под 1511 годом читаем в летописи: «Князь великий ходил с силою и с нарядом под Смоленск, а со Пскова взял 1000 пищальников и псковских земцев; тогда еще не сведены были с своих вотчин». Кроме военной пограничной службы земцы иногда еще платили деньгами на укрепление границ; так, под 1431 годом летопись говорит: «Князь псковский и посадники идяша 300 человек и заложиша город на береге, на реке Гдове, а на Гдовских земцах, в кого тамо отчина, взяша триста рублев в камену стену». К этому же разряду служилых людей во Пскове принадлежали жолнеры и пищальники, что-то вроде московских стрельцов, явившихся в последствии; этот класс служилых людей явился уже в последнее время самостоятельного существования Пскова. Смерды, как уже сказано выше, жили на землях частных владельцев по взаимным условиям с хозяевами земли: Они разделялись на городских и сельских смердов. Городские смерды иначе назывались дворными наймитами и обыкновенно состояли у своих хозяев на службе по взаимным условиям, на определенные годы, они еще назывались подсуседниками. Сельские смерды носили названия изорников, когда занимали землю под пашню, огородников, когда занимали огородную землю, кочетников или рыболовов, когда брали у владельцев рыбную ловлю или сады. Сельские смерды жили на землях частотных владельцев бессрочно, сколько поживется или пока будет держать хозяин земли. По псковскому закону относительно свободного перехода смердов поставлено было только одно ограничение, состоящее в том, что переход допускался только в один срок в году, именно в Филиппово заговенье, т. е. в шесть недель рождественского поста. Мимо этого срока ни смерд не мог оставить землю хозяина, ни хозяин – сослать смерда со своей земли. А ежели смерд проживет на хозяйской земле до весны и даже весну, то, в случае перехода на другую землю, обязан был заплатить хозяину столько, сколько хозяин получит дохода с другой такой же доли земли, не оставленной смердом.

Отношения смерда к землевладельцу определялись законом следующим образом: 1. Смерд за пользование хозяйской землей платит хозяину доход по взаимному между ними условию в случае же перехода с земли, по воле ли хозяина или по воле смерда, весь доход, полученный с земли, делится пополам – половину хозяину и половину смерду. «А который изорник, сказано в псковской судной грамоте, отречется у государя села, или государь его отречет; и государю веять у него вее половину своего изорника, а изорник половину». 2. Старый изорник, т. е. не вновь поступивший, обязан давать землевдадельцу подводы: «а старому изорнику, сказано в закониц возы вести на государя». 3. При переходе смерда с одной земли на другую, по своей ли воле или по воле хозяина земли, хозяин имеет право требовать со смерда поименно всего того, что он ему дал на обзаведение; в законе сказано: «А государю на изорники, или на огородники, или на кочетники волею и в закличь своей покруты и сочить серебра и всякой верши по имени, или пшеницы ярой, или озимой, и по отроку государеву или сам отречется». А ежели смерд начнет запираться от хозяйской покруты, а скажет, я у тебя на селе живал, но тебе ни чем не должен; то хозяин должен представить к судье пять или четыре человека сторонних людей, которые должны сказать по чистой совести, на каких условиях сидел на селе смерд, и потом должен или сам поклясться, или предоставить это смерду. Ежели же хозяин не поставит на суд узаконенных сторонних людей или они не подтвердят его показания, то тем самым теряет всякое право на иск своей покруты. 4. Хозяин земли ни в каком случае не имеет права искать на своем смерде ни торговых денег, ни поруки, ни отданного смерду под сохранение, ни отданного в долг, ни наследства безымянно; напротив того, смерд имел право представить на хозяина счетную книгу или доску, и по этой доске давался ему суд с хозяином в деньгах, или работах, или в чем другом, значащемся по доске на хозяине. А ежели смерд что из хозяйского имущества будет называть своим и требовать возвращения; то хозяин обязывался представить на суд сторонних людей, окольных соседей, которые показали бы что-то хозяйское, чего ищет смерд; и тогда смерд терял свой иск, а в противном случае хозяин отдавал смерду требуемую вещь. 5. Ежели бы смерд сбежал от хозяина земли, то хозяин не иначе может взять оставленное смердом имущество за свою покруту, как взявши у князя и посадника приставов, и пригласивши губских старост и сторонних людей, и пред ними продать имущество бежавшего смерда, и взять то, что следует за покруту. Равным образом когда смерд умрет у хозяина в селе и не оставит при себе родственников, то хозяин также должен продать имущество умершего пред приставами и сторонними людьми и взять себе что следует за покруту. А ежели бы явились после умершего смерда братья или другие родственники и потребовали бы себе оставшееся имущество или даже взяли бы его, то они же обязывались платить хозяину земли покруту; но родственники обязывались к этому только тогда, когда у хозяина земли имелась запись на умершем; в противном же случае дело решалось судом по псковской пошлине. Сии определения псковского закона прямо и ясно свидетельствуют, что смерды, как люди свободные, пользовались всеми правами, как личными, так и имущественными, что зависимость смерда от хозяина земли была добровольная и временная и ограничивалась только отношениями смерда к хозяину по земле и покруте или ссуде на хозяйственное обзаведение; но тем не менее эта временная и добровольная зависимость лишала смерда прав политических: смерд, пока он был смердом, не мог быть членом псковского общества и не имел права участвовать своим голосом на вече. Демократическое устройство Пскова допускало на вече только людей вполне свободных и не иначе как членов общин; а посему псковский закон признавал за смердом гражданскую личность и даже обязывал смердов наравне с черными людьми платить подати и отправлять общественные повинности, но политических прав им не давал, и именно за таковой порядок всегда стояли черные люди, т. е. главная масса демократов.

Вольные люди

Подобно как в Новгороде, и в Пскове были вольные люди: к этому классу принадлежали как младшие члены полноправных семейств псковских, так и пришельцы из других краев Русской земли, и все люди, не имеющие ни частной поземельной собственности, ни доли в общинных землях и не живущие на землях частных владельцев; а состояние или на содержании своих семейств, или прокармливающиеся своим личным трудом по найму. Эта огромная масса людей была на таком же положении во Пскове, как и в Новгороде, т. е. имела за собой право личной свободы и труда, но не причислялась ни к какой общине и не владела ни на каких правах землей; а посему не имела никаких общественных или политических прав и не подлежала никаким общественным обязанностями. Но добровольно вольные люди могли принимать на себя и общественные обязанности; и действительно, под названием охочих людей часто участвовали в военных походах на защиту Псковской земли. Впрочем, по единогласному свидетельству памятников, охочие люди никогда не смешивались с рубленою ратью, т. е. собранною по раскладке, по разрубу общин, а составляли особые полки и имели своих отдельных воевод, или выбранных самими охочими людьми, или назначенных вечем; даже походы охочих людей всегда производились отдельно от походов псковской, или рубленой, рати, хотя бы они назначались самим псковским правительством. Например, когда псковская рубленая рать, в 1463 году, под начальством посадника Максима Ларионовича и двух бояр была отправлена вечем против немцев к Городку, то в то же самое время иная псковская сила, нерублении люди, охочий человек, ходили за Изборск, под начальством выборного воеводы дьяка Ивашки, и воевали Немецкую землю.

Вольные люди во Пскове, как свои, так и пришельцы, подобно как и в Новгороде, оставались в своем неопределенном положении, не подлежащем никаким общественным обязанностям, только до тех пор, пока не поступали в члены какой-либо общины или не зачислялись в смерды за каким-либо землевладельцем, чем почти всегда оканчивалось чисто переходное положение вольного человека. Бродячее и малоправное положение вольного человека во Пскове среди общества людей домовитых, пользующихся обширным правом участия в делах общественных, естественно, никогда не могло быть постоянным и даже продолжительными. Каждый вольный человек, чтобы не оставаться безгласным и вовсе безучастным в общественных делах, спешил освободиться от своего чересчур свободного положения и, по мере своих сил и средств, или прямо поступал в члены какой-либо общины и делался полноправным гражданином Псковской земли, или по крайней мере зачислялся смердом за каким-нибудь землевладельцем, чтобы получить оседлость и обзавестись хозяйством и потом, при благоприятных обстоятельствах, перейти в общину и с тем вместе сделаться полноправным гражданином. Быть полноправным членом общины, участвовать на вече и подавать свой голос при решении общественных дел было постоянным и любимым желанием каждого вольного человека во Пскове; оставаться же навсегда вольным человеком считалось постыдным. А посему хотя вольных людей во Пскове всегда было довольно, но они не были пролетариями, тягостными для общества, а представляли собою рассадник или питомник будущих полноправных граждан и ревностных общественных деятелей. На пролетариат в Пскове никогда не было жалоб. Были ли во Пскове повольники, на это в памятниках нет прямых указаний; но, судя по положению Пскова и по отношению его к своим соседям, для повольников, кажется, не было места в псковском обществе, по крайней мере для повольников с чисто новгородским характером.

Рассказ третий. Церковь во Пскове

Первоначальное положение псковской церкви

Псков как пригород Новгорода, естественно, должен был иметь и одну церковь с Новгородской церковью; и действительно, у Пскова и у Новгорода была одна церковь; епископ новгородский был и епископом псковским, и посылал в Псков своих священников или рукополагал во священники людей, присланных из Пскова. Даже отношения церкви к мирскому обществу были, по-видимому, такие же во Пскове, какие и в Новгороде. Так что как в Новгороде христианская церковь слилась со строем новгородской жизни и Святая София обратилась в символ Новгорода и его свободы и самостоятельности, и земля Новгородская называлась землей Святой Софии; точно так же и во Пскове христианская церковь слилась со всем строем псковской жизни, и Святая Троица обратилась в символ Пскова и его самостоятельности, и Псковская земля получила название земли Святой Троицы. Но как христианская церковь была насаждена во Пскове в то время, когда Псков был только новгородским пригородом и находился почти в полной зависимости от Новгорода; а следовательно, и церковь Псковская, как пригородская церковь, была в полной зависимости от новгородской церкви, то отсюда вытекало необходимое последствие, что, по мере усиления Пскова и приобретения им самостоятельности и полной независимости, псковская церковь должна была получить иной характер, чем новгородская церковь, и даже чем другая какая русская церковь, именно: явиться в исключительному, ей только принадлежавшему положению. Псковская церковь, сохраняя все догматы православия наравне с другими русскими церквами, в то же время незаметно приняла характер пресвитерианской церкви; и приобрела это не по желанию общества, а именно потому, что Новгород и его архиепископ постоянно старались держать псковскую церковь на правах церкви пригородской, под управлением владычня наместника, назначаемого новгородским архиепископом; тогда как Псков в политическом отношении давно уже сделался самостоятельным и с половины XIV столетия даже был признан таковым от самого Новгорода по договору. Новгородцы, потерявши политическую власть над Псковом, во чтобы то ни стало хотели удержать за собой хотя церковное главенство; а псковичи, наоборот, получивши политическую самостоятельность, не хотели терпеть зависимости церковной и, при упорстве новгородцев, считали даже законным псковскую церковь, не имевшую своего самостоятельного представителя во Пскове, подчинить совершенно своему мирскому обществу, дать местному духовенству все права мирских людей, в самом обширном смысле, и с тем вместе подчинить его мирному суду и власти. А посему псковская церковь, не отступая от православия, общего всем Русским церквам, невольно мало-помалу приобретала свой своеобразный склад и строй, и свойственный ей только одной, и притом вполне согласный с демократическим настроением целого псковского общества. Хотя, по ясному свидетельству памятников, то несомненно, что псковичи, при всяком удобном случае, старались получить себе самостоятельного епископа, и никогда не желали, чтобы их церковь в чем-нибудь разнилась от других самостоятельных русских церквей; тем не менее псковская церковь складывалась своеобразно и мимо их воли.

Положение церкви в первые 318 лет от принятия христианства

Первоначально, в продолжение 318 лет от принятия христианства, пока были в мире и в полном согласии псковичи с новгородцами, и псковская церковь была в мире и согласии с епископом и потом архиепископом новгородским, новгородские владыки управляли ею чрез своих наместников, присылаемых из Новгорода или назначаемых из псковичей, и сами епископы и потом архиепископы чрез каждые три года приезжали во Псков, судили и рядили дела, по номоканону и уставам русских князей подведомые суду святительскому, и получали с псковского духовенства определенные доходы, известные под именем подъезда; посвящали во Псков священнослужителей и пользовались значительными угодьями и вотчинами, уступленными псковским вечем в пользу епископской кафедры. Псковичи во все это время, в глазах новгородских владык, даже считались усерднейшими и послушнейшими сынами православной церкви, строили монастыри и церкви, снабжали их обильными вкладами и считали для себя большим праздником, когда владыка новгородский посещал их город; подносили ему богатые дары и беспрекословно исполняли все его приказания. В это время были построены знаменитейшие псковские монастыри: Светогорский – Рождество-Богородицкий, Спасо-Мирожский, Иоанно-Предтеченский, Старо-Вознесенский, Городищенский-Николаевский близ Изборска, Пантелеймонов, Домантов и другие. Сами владыки новгородские не оставляли Псков своим вниманием, и на свое иждивение строили и украшали псковские церкви; так, например, епископ новгородский Нифонт построил каменную церковь Преображения в Спасо-Мирожском монастыре. Между тем в то же время устроился и знаменитый псковский собор Св. Троицы, эта политическая и религиозная святыня Пскова, в котором вместе со старшими священниками, или поповскими старостами, заседали и мирские церковные старосты, избранные обществом, и принимали в управлении псковской церковью одинаковое участие со священниками, так что без их согласия даже нельзя было построить той или другой церкви; и где была особая палата со своими выборными старостами и сотскими, в которой велись особые книги для записки всех гражданских актов и сделок, имеющих, как говорится ныне, крепостной характер; где в особом ларе хранились все законы и постановления, как церковные, так и гражданские. А печать, присвоенная церкви Св. Троицы, была собственно печатью Пскова и по закону могла заменять и заменяла, когда это было нужно, печать княжескую. Впрочем, собор Св. Троицы, несмотря на свой более мирской, чем церковный характер, во все время мира и согласия Пскова с Новгородом нисколько не стеснял развития власти новгородского владыки в псковской церкви.

Ссоры с владыкой новгородским

Между тем у Пскова, уже выросшего и окрепшего, в 1307 году последовала первая серьезная ссора с Новгородом и с тем вместе открылось и первое розмирье с новгородским владыкой, архиепископом Феоктистом. Чем кончилось это первое розмирье, мы не знаем; впрочем, по всему вероятию, на первый раз дело было улажено какими-нибудь взаимными уступками, ибо в летописях нет никаких известий о последствиях этого розмирья. Но, как бы то ни было, по первому же розмирью псковичи поняли, что нравственная нить, связующая их с владыкой новгородским, порвалась, что им уже не приходится терпеть по доброй воле зависимость своей церкви от новгородской; неудовольствия и неприязненные отношения, очевидно, уже не прекращались и довели дело до того, что в 1331 году, пользуясь случаем избрания нового владыки в Новгород, вследствие удаления в монастырь архиепископа Моисея, псковичи выбрали себе в отдельные, собственно псковские епископы инока Арсения и отправили в Волынскую землю к митрополиту Феогносту на посвящение. Но митрополит, желал поддержать старый порядок и, конечно, по просьбам новгородцев, отказал Арсению в посвящении, несмотря на ходатайство великого князя литовского Гедимина и других тамошних князей. Таким образом, первая попытка псковичей отделить свою церковь от новгородской не имела успеха и они поневоле должны были покориться высшему суду главного архипастыря всей русской церкви и по-прежнему признать над своею церковью власть новопоставленного новгородского архиепископа Василия. Но невольное признание чуждой и неугодной обществу власти, естественно, не могло быть прочным. На первый раз в 1333 году владыка Василий, приезжавший на свой обычный поезд, был принят псковичами с почетом и радушно; зато во второй приезд, бывший в 1337 году, псковичи не только приняли холодно прибывшего к ним владыку Василия, но даже не дали ему и законом определенного суда по церковным делам; так что владыка принужден был поспешить удалением из Пскова и, уезжая, предал псковичей проклятию за их непокорность, а псковичи в ответ на это, кажется, выгнали его наместника и прекратили с ним все сношения, что и продолжалось десять лет. А между тем Псков все более и более отделялся от Новгорода в политическом отношении и развивал свою самостоятельность; в отношении же к Новгороду находился в каком-то неясном и двусмысленном положении, ни в мирном, ни во враждебном.

Наконец новгородцы, чтобы прекратить все недоумения со Псковом, в явной и прямой помощи которого они нуждались по случаю войны с шведским королем, в 1347 году заключили с псковичами формальный договор, по которому признали Псков младшим братом, т. е. таким же независимым и самостоятельным государством, как и самый Новгород. Относительно же управления церковными делами, по настоянию псковичей, новгородцы в том же формальном договоре положили законом, чтобы новгородский владыка управлял псковской церковью чрез своего наместника, непременно выбранного из псковичей, а отнюдь не из новгородцев, и чтобы ни по каким делам не вызывал псковичей на свой суд в Новгород. Это новое узаконение, принятое за основный закон, на время удовлетворило псковичей, примирило их с новгородским владыкой и они обещались принимать его по-прежнему во время его срочных подъездов и давать суд на целый месяц. Кроме того, в дополнение к договору псковичи выговорили себе право, чтобы при владычнем наместнике на суде и во всяком церковном управлении Пскову держать своего мужа из мирских людей; так что владычен наместник мог вести свои дела не иначе как по согласию с мужем, назначенным от веча. После таких важных уступок владыки новгородские опять вошли в сношения с псковичами и стали по-прежнему посещать Псков, и в урочное время на подъезд и суд, и в неурочное время, по просьбе псковичей. Таким образом, по-видимому, все было улажено надлежащим порядком; но на деле и та и другая сторона не были удовлетворены. Псковичи были недовольны тем, что их церковь все еще оставалась в зависимости от новгородской; а владыка новгородский, конечно, не мог не скорбеть, что его архипастырская власть осталась почти при одном праве – пользоваться определенными доходами.

Новое положение псковской церкви после мира 1347 года

Законы относительно церковного устройства во Пскове, утвержденные мирным договором 1347 года, дали новое направление всему строю псковской церкви. Владыка новгородский, по миру 1347 года, почти лишенный всякой власти во Пскове, естественно, ничего не мог сделать в пользу благоустройства псковской церкви и волей-неволей должен был оставлять ее собственной ее судьбе. Все его распоряжения, как бы они ни были благоразумны и благонамеренны, почти не имели никакой силы; ибо, с одной стороны, на него самого псковичи смотрели не столько как на архипастыря, сколько как на откупщика подъездных и судных пошлин, а с другой стороны, единственный орган владыки во Пскове, его наместник, непременно из псковичей, и притом под надзором мирского человека, назначенного вечем, не столько зависел от владыки, сколько от мирского общества. Все это поставило псковских духовных в какое-то неопределенное и неясное положение: духовные, по миру 1347 года, оставаясь без надлежащего надзора и защиты от своего отдаленного и стесненного в своих действиях архипастыря, должны были волей-неволей вполне подчиниться крепкому светскому обществу и почти обратиться из пастырей церкви в светских чиновников, выбранных обществом к церковной службе. В мирских делах это положение представляло духовным множество выгод. Духовенству псковскому, после мира 1347 года, открылась дорога ко всем правам: духовные с того времени получили право голоса на вече, так что без их присутствия не начиналось веча: они должны были открывать его своим благословением; без благословения духовных не издавалось основных законов; так, например, в известной судной грамоте читаем: «Ся грамота писана по благословению отец своих попов всех пяти соборов, и священноиноков и диаконов и всего Божияго священства, веем Псковом на вече». С этого преимущественно времени священники и игумены появляются послами от Пскова к соседним государям, участниками в военных походах и даже военными начальниками при защите городов и хранителями общественной казны. Они своим участием в общественных делах приобретают уважение общества и пользуются значительными выгодами; так что даже бояре вступают в должности диаконов и священников, и отнюдь не из особого благочестия, а просто рассчитывая на хорошие доходы от церкви; ибо как скоро таковые расчеты почему-либо оказывались неверными, то те же самые лица не задумывались сложить с себя духовный чин и поступить на иную службу; так, например, летопись под 1477 годом упоминает о боярине Андрее Иванове, сыне попове раздиаконе, который, по определению веча, вместе с другим боярином Опимахом Гладким правил посольство от Пскова к великому князю Московскому.

Но, успевая в делах мирских и превращаясь из пастырей церкви в светских чиновников, псковское духовенство с 1347 года начало быстро клониться к упадку в делах своего церковного служения. Оставаясь без надлежащего надзора и гоняясь за мирскими выгодами, оно без всякого внимания и кое-как занималось своими существенными обязанностями служителей церкви и довело это важное дело до крайних беспорядков. Митрополит Киприян в своем послании к псковскому духовенству пишет, что до него дошло известие от их же попа Харитона и его товарищей, что во Пскове нет ни правильного номоканона, ни уставов литургии Ионна Златоустого и Василия Великого, ни правильного синодика, ни требника – как крестить детей и венчать браки, что у них крестят детей, обливая водою, а не погружая; что приобщают св. таин Христовых по окончании обедни, т. е. по сделании отпуска, а при освящении церквей антиминсы режут начетверо и дают в церковь одну четвертую долю. К тому же не должно опускать из вида, что при слабом надзоре, при выгодности иных духовных мест и при почете, которым вообще пользовалось духовенство, должности духовных сделались предметом искательств для людей, вовсе к ним неспособных и недостойных, которые стали достигать их посредством подкупов и разных неприличных происков у мирских людей, что было весьма удобно делать, ибо все духовные должности зависели от выбора мирских людей, а владыка только рукополагал избранных и не имел возможности контролировать самый выбор.

Ересь стригольников

Все это мало-помалу установило в псковском обществе очень невыгодный взгляд на духовенство относительно его пастырской церковный деятельности; так что у многих мирских людей, и даже у духовных, зародилась мысль: да нужно ли иметь духовенство и нельзя ли обойтись и без него. Эту мысль, может быть давно уже блуждавшую у многих, в 1471 году развили до учения и пустили в ход три ересеначальника, – стригольник Карп, диакон Никита и третий, имя и звание которого не сохранилось в памятниках. Они, но свидетельству посланий патриархов Константинопольских Нила и Антония, под видом благочестия и желания сохранить божественные писания и священные каноны, всех святителей, священников и клириков, как поставляющих, так и поставляемых, назвали поставленными на мзде и еретиками, объявляя только себя правоверными. Потом, отвергнувши всю церковную иерархию, они начали отрицать уставы церковные и даже таинства, совершаемые чрез священников, например: причащение телу и крови Господней и покаяние, повелевая каяться к земле, а не к священникам. Таковое дикое и противохристианское учение, естественно, должно было поднять против себя как церковную иерархию, так и всех благомыслящих людей во Пскове и в Новгороде; и ересеначальники были схвачены в 1376 году и отвезены в Новгород, где по суду владыки Алексия были отлучены от церкви, а судом народного веча сброшены с моста в Волхов. Но, разумеется, казнь ересеначальников не прекратила ереси, глубоко пустившей корни в приготовленном к тому обществе. Ересь взволновала весь Псков и слух о ней достиг даже до Константинополя, и оттуда в 1382 году приехал во Псков Суздальский владыка Дионисий, с благословением и грамотой патриарха Нила, по поручению новгородского архиепископа Алексея начал учить псковичей надлежащему пониманию закона Божия, утверждать в истинной христианской вере и убеждать, чтобы не слушали злонамеренных людей и еретиков. Потом, в 1384 году, приезжал во Псков сам владыка Алексей и, кажется, по возможности уладил дело о стригольниках, так называемых по ремеслу своего ересеначальника, хотя, конечно, следы ереси еще оставались, и следы довольно заметные. Ибо еще в 1395 году Константинопольский патриарх Антоний нашел нужным послать грамоту во Псков против стригольников, да и тогдашний митрополит всея Руси Киприан в том же году приезжал в Новгород едва ли не по делу о стригольниках; ибо псковичи, как только услышали о приезде митрополита, немедленно отправили к нему свое посольство для принятия благословения и представления поминков; а митрополит, отъезжая из Новгорода, немедленно послал во Псков полотского владыку Феодосия, который от митрополита и привез грамоту патриарха Антония.

Положение церкви по уничтожении ереси стригольников

Как бы то ни было, меры, принятые церковной иерархией против стригольников, имели некоторый и даже значительный успех – ересь примолкла; но, к сожалению, против причин, породивших эту ересь, не было принято никаких мер, их даже не затрагивали. Псковская церковь осталась в прежнем неудовлетворительном положении: главное препятствие ко введению надлежащего порядка не было устранено; Псков по-прежнему остался без местного святителя, и новгородский владыка по-прежнему был стеснен в своих распоряжениях вмешательством псковского веча в церковные дела, а это вмешательство год от года все развивалось более и более. Псковичи хотя и продолжали поддерживать мирные сношения с владыками новгородскими, но в то же время строго стояли за свои права, утвержденные миром 1347 года. Так, когда в 1411 году владыка новгородский Иоанн вздумал прислать во Псков своего протопопа Тимофея – требовать с священников владычня подъезда, то псковское вече запретило священникам давать этот подъезд и велело сказать Иоанну: «Коли Бог даст будет сам, владыка во Пскове, то и подъезд его чист, как пошло изперва по старине». Но мир с владыками новгородскими продолжался только до 1419 года; и в этом же году владыка Симеон в последний раз был на своем подъезде во Пскове и уехал недовольный, не прожив урочного месяца; и после этого в продолжение 16 лет не было владычня подъезда во Пскове. Потом, когда владыка Евфимий, много способствовавший примирению псковичей с новгородцами, в 1435 году приехал во Псков и, видя страшные беспорядки в церкви и надеясь на свои услуги Пскову при заключении мира с новгородцами, думал несколько развить свою власть и стал требовать, чтобы для лучшего надзора ему дозволено было назначить своих наместника и печатника из новгородцев, а не из псковичей; то вече наотрез ему отказало в этом дозволении, даже запретило духовенству платить владычен подъезд, и хотя немного спустя после многих споров и угроз и уступило требованию владыки; но как скоро владычен наместник, не из псковичей, стал судить не по псковским обычаям, то псковичи вступили в бой с владычными Софьиными, и владыка в гневе, не прожив и трех недель, уехал и даже не принял даров от псковского веча. После этого опять 15 лет не было владычня приезда во Псков; и только в 1450 году владыка Евфимий, много трудившийся на пользу псковичей при заключении мира с немцами, вторично посетил Псков. На этот раз владычен приезд был угоден и для владыки, и для псковичей; священноиноки, священники, диаконы, посадники и бояре вышли встречать владыку к дальнему Пантелеймону. Владыка в тот же день, как приехал, служил литургию в церкви Св. Троицы, а на третий день соборовал, чем особенно всегда дорожили псковичи. На этом соборовании торжественно читали синодик, прокляли злых, которые хотят зла Пскову и Новгороду, пели вечную память благоверным князьям, лежащим в Дому Святые Софии и Святые Троицы, а также всем добрым людям, положившим свои головы и пролившим кровь за дом Божий и православное христианство, а живущим окрест Новгорода и Пскова пели многая лета. Псковичи, довольные всем этим, от всех концов дарили и чтили владыку, и князь псковский и посадники проводили его с большой почестью до рубежа Псковской земли. В этот приезд от владыки не было и помину ни о подъезде, ни о суде, он приезжал только мириться с Псковом и, кажется примирился окончательно; ибо следующие два владычня приезда, в 1453 и 1457 годах, владыка постоянно был принимаем псковичами с большими почестями, и каждый раз у них соборовал, торжественно чел синодик и получал беспрекословно свой подъезд и суд; но, конечно, в сии приезды уже не было и помину ни о назначении наместника не из псковичей, ни о других вопросах относительно развития владычней власти, как это ясно показывает тогдашнее положение псковской церкви.

Беспорядки в церкви и упадок духовенства

Ни мир, ни ссоры съ новгородскими владыками псковского веча нисколько не помогали псковской церкви и не исправляли вопиющих беспорядков; ибо псковичи и мирились, и ссорились только из владычных пошлин и власти псковского веча; вече стояло на одном, чтобы статьи мирного договора 1347 года относительно епископской власти во Пскове выполнялись и чтобы епископская власть отнюдь не развивалась, а скорее стеснялась; каковы же были порядки в псковской церкви и удовлетворителен ли надзор за духовенством, об этом не только не было вопроса, но даже вече постоянно отклоняло его, ежели он поднимался которым владыкой. Между тем духовенство в своем церковном значении, после поражения ереси стригольников, все падало ниже и ниже и год от года все более подчинялось светскому обществу; псковское вече год от года захватывало более власти над духовенством и распоряжалось церковными уставами и судом по своему произволу; церковные старосты, не только приходских церквей, но и при монастырях, заведовали и распоряжались церковным имуществом, без всякого отношения к игуменам и священникам, а замещение игуменских и священнических вакансий обратилось просто в торговлю: принимали к церквам и монастырям игуменов и священников без ставленых и отпускных грамот, только бы кто дал дороже за место или согласился принять должность на более выгодных условиях для старост и главных прихожан, а каков принимаемый, об этом не думали и спрашивать. При таковом беспорядке, как свидетельствуют и летописи, и официальные памятники, нередко поступали к церковным должностям люди развратные и зараженные ересью стригольников; встречались в псковских монастырях иеромонахи, которые смеялись над священничеством и никогда не причащались святых таин; а церковные власти не имели никакой силы, ибо своевольница, набираемая старостами, и знать не хотела церковного суда, напротив, надеясь на своих покровителей, церковных старост, спешила прикрываться мирским судом. Уже в 1395 году митрополит всея Руси Киприан писал к псковичам: «Слышал я, что во Пскове миряне судят и казнят попов в церковных вещах, и вы бы дети мои псковичи от велика до мала не судили ни казнили попов, греха бы на свою душу не брали ни зарока на весь Псков не чинили. Слышал еще, что у вас иные молодые попы, овдовевши поженились, не оставив поповства; и того вам также не годится судить, ведает то святитель, он поставить и извержет, и казнить и учить. А что земли церковныя, или села, купли ли будет, или кто дал умирая которой будет церкви; а в те бы земли не вступалися никто от вас, чтобы церковь Божия не изобижена была, занеже в том велик грех от Бога». Или в 1416 году новгородский владыка Симеон в своем послании в Святогорский монастырь пишет: «Непослушные чернецы оставляют монастырь и поднимают мирских людей и мирских судей на игумена и старцев; и те мирские судьи и миряне судят иноков мирским обычаем, как лепо мирянам, и орисужают игумену и старцам ыи поединок, или роту (клятву)». А митрополит Фотий в своем послании в тот же Святогорский монастырь от 27 июня 1418 года пишет, «что по доношению игумена между иноками Святогорского монастыря есть такие, которые отвергают покаяние и приобщение святым тайнам Христовым телу и крови». Или послание новгородского владыки Евфимия к псковскому духовенству (1426 г.) свидетельствует, что во Пскове принимают к церквам игуменов и священников без ставленых и отпускных грамот. А митрополит Фотий в своем послании к псковским посадникам и духовенству от 4 января 1430 года пишет, что в Псковской земле многие священники живут не по священническому чину, к церквам Божиим не ходят, и людей приходящих к церквам соблазняют своим небрежением, а другие при миропомазании употребляют миро, полученное от латинян (т. е. бессмысленно подчиняют свою церковь латинской). И в том же послании требует, чтобы «прислали к нему одного из священников, человека искусного, и он научит его о всех церковных правилах, и о пении церковном, и о церковных службах, и миро святое великое с ним пришлет, и что будет потребно из святого писания, велит списать и пришлет во Псков». Следовательно, во всем этом псковская церковь крайне нуждалась, и духовенство, занятое более мирскими, чем церковными, делами, и при недостатке надлежащего надзора мало заботилось о церковных порядках и вообще к своему существенному делу, к церковной службе, относилось с крайней небрежностью и невежеством. На беспорядки в псковской церкви, на упадок тамошнего духовенства лучше всего указывают послания патриархов Константинопольских, митрополитов всея Руси и новгородских архиепископов во Псков, которых за это непродолжительное время мы имеем уже напечатанных более двадцати.

Меры, принимаемые духовенством к собственной защите и поддержанию порядка в церкви

Само псковское духовенство ближе всех сознавало всю беззащитность своего положения, как пастырей церковных, и все беспорядки как в жизни служителей церкви, так и в самой церковной службе и, чтобы как-нибудь устроить опору в своей среде, думало найти эту опору в устройстве соборов, в церкви, которые представляли бы собой организованные общины с своими ближайшими представителями, судьями, блюстителями и ходатаями. Старейшей таковой церковной общиной, и единственной в продолжение 200 лет, был собор Св. Троицы. Собор этот первоначально достиг своей цели: духовенство находило в нем свою опору, особенно в те отдаленные времена, когда Псков еще жил в мире и согласии с новгородскими владыками; но в продолжение времени собор этот мало-помалу обратился в учреждение не столько церковное, сколько в государственное и общественное, для управления как церковными, так и мирскими делами, где уже мирские власти получили перевес над поповскими старостами. А между тем, по мирному договору 1347 года, за стеснение епископской власти вечем, духовенство год от года стало ощущать большую нужду в местной ближайшей поддержке, как для себя, так и для наблюдения за церковным порядком. А посему ровно через десять лет, после мира 1347 года, духовенство, воспользовавшись постройкой вновь церкви Свв. мучениц Софии, Веры, Надежды и Любови, учредило при этой церкви второй собор, чтобы держать вседневную службу, как говорили духовные в своем прошении к вечу. Но через 60 лет, т. е. вскоре после поражения ереси стригольников, двух соборов уже оказалось недостаточно; и в 1417 году священники, не вошедшие в общины сих соборов и, следовательно, остававшиеся без местной опоры, общим челобитьем обратились к псковскому вечу и выхлопотали себе дозволение устроить третий собор при церкви Св. Николы над Греблею. Потом, по мере падения духовенства, соборы стали устраиваться чаще: четвертый собор при церкви Всемилостивого Спаса и Великомученика Димитрия был устроен в 1453 году, т. е. через 36 лет после третьего собора; в этом году приезжал во Псков новгородский владыка Евфимий и по просьбе священников к нему обратились тогдашний псковский князь и посадники с челобитьем, чтобы благословил устроить четвертый собор священникам, не причисленным ни к одному из прежних соборов, на что владыка и изъявил свое согласие. Далее, через девять лет после учреждения четвертого собора, духовенство било челом псковскому вечу о дозволении устроить пятый собор; и вече приговорило быть пятому собору у Похвалы Святой Богородицы, да у Покрова Святой Богородицы, да у Святого Духа, за Домонтовой стеной. А еще через девять лет, в 1471 году, священники, еще не причисленные ни к одному из прежних соборов, били челом псковскому вечу, чтобы оно печаловалось перед великим князем и митрополитом о дозволении устроить и шестой собор; и митрополит благословил быть шестому собору при церкви Входа в Иерусалим. Это быстрое распространение соборов, учреждаемых по просьбе самого духовенства, и притом совпадающее с постепенным ослаблением епископской власти во Пскове, лучше всего свидетельствует, что псковское духовенство, по мере ослабления епископской власти, все более и более слагалось в пресвитерианском характере, и единственную и ближайшую себе защиту находило в соборах, где у духовных были свои выборные начальники – соборские поповские старосты, которые были обязаны стоять за порядок церковный и, по мере сил, отделываться от притязаний мирской власти и общества.

Попытка псковичей иметь своего епископа

Но очевидно, устройство соборов еще далеко не удовлетворяло настоятельным нуждам псковской церкви; и псковичи всем Псковом на вече порешили искать себе давно желаемого отдельного епископа для псковской земли и в 1464 году отправили посольство в Москву – просить великого князя Ивана Васильевича, чтобы «пожаловал свою отчину Псков, велел бы своему отцу-богомольцу, митрополиту Феодосию, поставить владыку во Псков а нашего псковитина». Великий князь на это отвечал: «То есть дело великое, хотим о том с своим отцом митрополитом гораздо мыслити; и отец наш пошлет по наши богомольцы, а по свои дети, архиепископы и епископы, и будет ли подобно (прилично) тому быти; а ваши честные послы у нас будут; и мы вам откажем (дадим ответ), как будет пригоже». И действительно, в том же году великий князь, посоветовавшись с митрополитом Феодосием, отказал (дал ответ) с новым псковским посольством, что «немочно быти во Пскове владыке, зане искони не бывал, а не столь (кафедра) во Пскове». Таким образом, эта новая и последняя для независимого Пскова попытка – добыть себе отдельного епископа законным порядком – не удалась. Псковичи, недовольные отказом, но не осмеливавшиеся идти открыто против великого князя, перенесли свое неудовольствие на владыку новгородского. Они в 1465 году отняли у него села и земли, уступленные вечем владычней кафедре в древнее время; но и в этом они должны были уступить настоятельным требованиям великого князя и митрополита, и в следующем 1466 году целовали пред новгородским посольством крест, что возвращают владыке отнятые земли и села, и будут жить в мире и братстве с новгородцами по старине, и соглашаются, чтобы владыка ездил во Псков, по старине, по свою пошлину. И в том же году новгородский владыка архиепископ Иона приезжал во Псков на свой подъезд, был встречен, по обычаю, всем священством и множеством народа, соборовал в церкви Св. Троицы, читал синодик и пел благоверным князьям и всем православным христианам великие много лет и злых проклял. Псковичи беспрекословно дозволили ему собрать с псковского духовенства свой обычный подъезд и с честью проводили его до своего рубежа.

Духовенство псковское устраивает пресвитерианское общество

Таким образом, все пошло по-старому – владыки новгородские по-прежнему начали получать свой подъезд и суд и держать во Пскове своего наместника из псковичей, а псковская церковь все более и более подчинялась вечу. Духовенство же по-прежнему все падало ниже и окончательно подчинилось псковскому обществу; беспорядки в церковной службе и в жизни духовных увеличивались более и более. Прихожане и церковные старосты, выборные от прихода, не только торговали церквами как лавками, не допускали священников и даже игуменов по монастырям ни в какому церковному управлению и распоряжались церковными имениями и суммами как своими собственными, но и самими священниками и игуменами нередко располагали как своими наемниками. Защита, которую духовенство думало найти в соборах, оказывалась очень слабою и ненадежною в борьбе с требованиями народного веча, которое распоряжалось церковными делами с полным произволом, не справляясь ни с какими церковными законами. В 1468 году своеволие веча дошло до того, что оно отлучило от службы и лишило должностей всех вдовствующих попов и диаконов, не только не посоветовавшись об этом с владычным наместником и псковскими соборами, но даже не спросившись ни у владыки новгородского, ни у митрополита всея Руси. Эта последняя чересчур крутая и своевольная мера, и многие другие вопиющие беспорядки и неправды наконец подняли долго молчавшее духовенство; и в 1469 году все священноиноки и священники всего Пскова решились на последнюю меру: образовать из себя правильно организованное пресвитериальное общество со своими законами, утвержденными всем Псковом, со своим выборным начальством, которое было бы представителем не того или другого собора, но всего псковского духовенства и имело бы достаточно силы действовать сколько-нибудь независимо от прихотей церковных старост и своеволия веча. Решившись на такую важную меру, священноиноки и священники Пскова, все до одного, осенью 1469 года явились на вече и, благословив псковского князя Федора Юрьевича и посадников степенных и всех посадников и весь Псков, выразили свое требование, с которым пришли, в следующих словах: «Таково видите и сами, сынове, что по нашим грехам, такову на нас Господь свою милость посылает к нам, и ожидая, сынове, как от вас, так и от нас обращения к себе. А ныне, сынове, промежи себя хотим, по правилам св. отец и святых апостол, во всем священстве крепость поддержати, а о своем управленьи, как нам священникам по Номоканону жити; а вы нам, сынове, поборники будете, за неже здесь в сей земли правителя над нами нет, а нам о себе тоя крепости удержати немочно но промежи себя о каковых нибуди духовным вещах. А вы ся в то иное и миром вступаете, а чрез святых апостол и св. отец правила; а в том, сынове, и на вас хотим таковую крепость духовную поддержати». Вече, отчаявшееся уже иметь особого епископа Пскову и желая так или иначе отделаться от владыки новгородского, было радо таковому предложению духовенства и отвечало: «То ведаете вы, все Божие священство; а мы вам поборники на всяк благ советь». По получении такового благоприятного ответа духовенство, написав грамоту из Номоканона о всех своих священнических крепостях и о церковных вещах, положило ее в ларь Св. Троицы, где хранились и окончательно утверждались все псковские законы, и на вече, перед всем Псковом, выбрало себе по грамоте правителей над всеми бывшими тогда пятью соборами и над всем священством, попа Андрея Козу, от Св. архангела Михаила и другого с Завеличья Харитона, попа от Успения Пресвятой Богородицы. Таким образом, псковское духовенство, с согласия всего Пскова, успело организовать из себя что-то целое, в чисто псковской форме правления, при двух выборных начальниках, со своими законами, которые обязалось соблюдать и само псковское вече.

Но непродолжительно было существование этого нового устройства, придуманного псковским духовенством; той же осенью, в ноябре, один из выбранных правителей, поп Андрей Коза, возбудил против себя неудовольствие и бежал к владыке в Новгород, а зимою, 22 января, владыка новгородский Иона уже приехал в Псков. Посадники, духовенство и народ встретили владыку у Старого Вознесения, обыкновенным порядком, со крестами. Прожив неделю, владыка соборовал у Св. Троицы, причем торжественно читали синодик, пели благоверным князьям, лежащим в Дому Св. Троицы, вечную память, а всем православным христианам великие много лет, а злых предали проклятию. Исправивши это все по порядку, владыка пригласил к себе на Пустынский двор (где обыкновенно останавливались Новгородские владыки, приезжая во Псков) посадников и всех священников, начал расспрашивать о составленной духовенством уставной грамоте и говорит: «Кто осмелился ее составить и утвердить не спросясь меня, я сам хочу здесь судить и разбирать все духовные у дела, а вы выньте ту грамоту и раздерите». На это требование владыки духовенство, посадники и вече отвечали ему: «Мы, господине, сделали это не отступая от миродокончальной грамоты, на которой крест целовали; а сам ты ведаешь, что тебе здесь не само много быти, а того дела тебе вскоре нельзя управить, занеже при сем последнем времени о церквах Божиих смущенно сильно в церковных вещах и священниках, немощно нам тебе всего и сказать, тии сами ведают, тако творяще все бесстужство; ино о том та грамота от всего священства из Номоканона выписана и в ларь положена по вашему же слову, как еси сам, господине, преже сего был в дому св. Троицы, и прежние твоя братья, а велите и благословляете всех пяти соборов с своим наместником, а с нашим псковитяном, всякия священническия вещи по Номоканону правити». На таковой ответ владыка смиренно и кротко сказал: «Мне об этом должно доложить митрополиту Московскому и всея Руси Филиппу, и я вас уведомлю о том, как он повелит управит это; ибо я и сам, сынове, от вас слышу, что это дело великое и христианству очень развратно, а церквам Божиим мятежно, а иноверные радуются, видя христиан живущих в такой слабости, и укоряют наше небрежение». Покончивши таким образом переговоры о новой уставной грамоте, владыка благословил всех псковичей, собрал со священников свой подъезд, и 5 февраля оставил Псков, и его с почетом проводили до рубежа. Но тем дело не кончилось. Осенью следующего года, по челобитью владыки новгородского, приехал во Псков с великокняжеским послом и посол от митрополита. Посол этот передал всему Пскову благословение от митрополита, подал вечу митрополичью грамоту, в которой написано так: «Чтобы есте тое управление, сынове, священническое, как священники, так и весь Псков, положили на своего богомольца архиепископа, занеже тое дело изкони передано святителю управляти». Затем присланный вместе с посольством владычен человек Автомон от имени архиепископа новгородского сказал: «Вас все священство и весь Псков, своих сыновей, благословляю; и коли тыя святительския вещи положите на мне, то и сами увидите, какову о том наипаче затея крепости духовную крепость о всяком церковном управлении и о священниках поддержу». Посол великого князя от его имени также подал совет не противиться требованию митрополита и владыки новгородского. Псковское вече и духовенство, не решаясь противоречить великому князю и митрополиту, положили передать все церковное управление владыке новгородскому Ионе, на основании правил Номоканона, но еще два месяца не вынимали уставной грамоты из ларя; наконец 5 января вынули означенную грамоту и подрали, а 7 января отправили к владыке новгородскому посольство просить его распоряжений о церковных делах. Так кончилось придуманное псковским духовенством и утвержденное вечем новое церковное устройство, имевшее силу действующего закона только один год и два месяца с половиной, как прямо сказано о церковной уставной грамоте в летописи: «А лежала в лари тая грамота положена год да полтретья месяца».

Владыка новгородский снова вступает в свои прежние права. И новые неудовольствия и беспорядки

С передачею управления псковскою церковью владыке новгородскому на прежних недостаточных основаниях по-прежнему начались беспорядки и неудовольствия; по-прежнему духовенство вступило в зависимость к светскому обществу и вечу, а на владычне управление на первом году стали роптать. Летописец говорит: «Тояже зимы (1470 г.) владыка Иона прислал во Псков приказание, чтобы вдовые священники и диаконы ехали к нему в Новгород на управление, и начал у них мзду имать, у кого по рублю, у кого по полтора рубли, и всем без исключения начал давать благословение и новыя грамоты за печатьми ради тоя мзды, а не по св. отец и святых Апостол правилам, как обещал Пскову». Очевидно, обвинения летописца в настоящем распоряжении владыки Новгородского едва ли были правильны, ибо в деле о вдовых священниках архиепископ Иона своими распоряжениями только уничтожил своевольное и незаконное распоряжение псковского веча, в 1468 году вмешавшегося в святительский суд и отлучившего вдовых священников от службы самовольно, не снесясь с владыкой. Владыка здесь только отступал от порядка, узаконененного мирным договором 1347 года, по которому псковских священников не дозволялось вызывать для суда в Новгород. Это неправильное обвинение прямо свидетельствует, что во Пскове неприязненно смотрели на управление владыки новгородского псковской церковью и что псковичи, видимо уступивши настояниям великого князя и митрополита, продолжали свое прежнее самоуправство относительно церковных дел и не думали искать управы у владыки новгородского, а напротив, смотрели на владыку как на собирателя известных пошлин и мздоимного притеснителя духовенства. И действительно беспорядки и соблазн в псковской церкви, по уничтожении уставной грамоты 1469 года, год от года увеличивались и подчас достигали крайних пределов безобразия, свидетельствующих о том, как низко пало псковское духовенство. Вот два случая, резко характеризующие это плачевное время, записанные в летописях. В 1470 году сгорела церковь на Уситве, принадлежащая собору Св. Троицы, на другой год вздумали построить вместо одной сгоревшей две церкви – одну на старом месте, а другую на новом, против первой. Но строители на новом месте подкупом подняли чернь и толпою явились на вече, и по их требованию посадники послали с веча приставов остановить постройку церкви на старом месте. И в это же время игумен одного монастыря тоже поднял чернь, с толпою пришел на вече и говорил: «Вам нет в том никакого греха, ежели вы отнимите у Святой Троицы ту землю и воду (где была старая церковь) и отдадите мне в монастырь, я это принимаю на себя». И посадники вместе с вечем, не разбирая дела, приняли и сторону дерзкого игумена, отняли означенную землю у церкви Св. Троицы и передали в монастырь. А другой случай еще безобразнее: в 1495 году вече положило собрать полк в помощь московскому государю против немцев и определило, чтобы с десяти сох снаряжали по одному конному человеку, не исключая священников и диаконов. Священники и диаконы этому воспротивились и явились на вече отстаивать свои права; завязался горячий спор, в котором, после многих ругательств над всем духовенством, вече определило высечь кнутом двух Рождественских священников Ивана и Андрея, и несчастные, уже раздетые, в одних сорочках стояли перед народным собранием, и только кстати отысканное одно правило Номоканона, по которому запрещалось собирать военных людей с церковной земли, спасло от кнута спины означенных священников.

Устройство псковской церкви вообще

Таким образом, Псков, в продолжение всей своей исторической жизни до самого присоединения к Москве постоянно тяготившийся зависимостью своей церкви от владыки Новгородского, не мог освободить ее от этой зависимости; и церковь псковская постоянно оставалась только известной частью церкви новгородской, но такой частью, которая имела свой, ей только свойственный характер, которым она резко отличалась как от новгородской церкви, так и от других церквей Русской земли. Новгородский владыка, с которым псковская церковь против воли была связана, с первых годов XIV столетия уже постоянно считался для нее чуждым, по крайней мере во мнении псковского общества. В своей церковной иерархии псковская церковь считала только игуменов, священноиноков и священников, диаконов и причетников, других церковных чинов она не знала; в ней даже не было архимандритов. Стараясь, сколько возможно, менее иметь отношений к владыке Новгородскому, церковь псковская непосредственно управлялась своими выборными поповскими старостами, протопопами, или соборскими старостами; а находясь в большей зависимости от светского общества и веча, она должна была допустить в ближайшему участию в своих делах и церковных старость из мирских людей, выборных от местного общества. В Псковской земле не только при церквах приходских и соборах, но и при монастырях всегда было по двое выборных старост от местного общества, которые, как представители своих избирателей-прихожан, имели огромное влияние на церковные дела, управляли церковными имениями и даже распоряжались священнослужителями, могли удалять их и приискивать новых по своему усмотрению. Псковская церковь особенно отличалась от других русских церквей тем, что носила характер демократический и находилась в большой зависимости от мирского общества; другой отличительной чертой псковской церкви было то, что не только монастыри и соборы, но и все приходские церкви без исключения имели за собой значительный по псковским размерам вотчины, как прямо об этом писал даже в XVII веке митрополит Маркелл: «Здесь во Пскове все церкви вотчинныя, и по древнему обыкновению церквами владеют и теми вотчинами корыстуются мужики» (т. е. мирские люди).

Церкви во Пскове разделялись на городские и сельские, и последние постоянно находились в подчинении у первых и управлялись городскими поповскими старостами. Отпадение сельских церквей от городских последовало уже во время московского владычества, как прямо говорит летопись под 1544 годом: «Отклонишься от городских попов, от всех семи соборов сельские попы и пригородские; а владыка Феодосий благословил старосту им, дал Ивана попа Георгиевского с болота». Во время же самостоятельности Пскова все церкви городские, и пригородские и сельские, составляли одно целое, и до 1357 года причислялись все к Троицкому собору, а потом, в продолжение времени, были распределены во время независимости Пскова на шесть соборов; по соборам были расписаны не только приходские церкви, но и монастыри; так что в этом отношении монастыри не отличались от приходских церквей и состояли в ведении того же выборного начальства, как и сии последние, т. е. у поповских соборских старост, в которые избирались как игумены, так и белые священники, например, в летописи под 1466 годом сказано: «Псковичи поставили церковь Св. Варлаама по совету всех пяти соборов священноиноков, священников и диаконов». Здесь за уряд причислены к пяти соборам священноиноки и священники. Монастыри во Пскове также имели свои приходы и состояли в такой же зависимости от веча и под управлением приходских старост, как и другие приходские церкви.

Общеестественное значение духовенства

Духовенство во Пскове не составляло отдельного сословия; в церковную службу там обыкновенно поступали, как и во все другие службы, по выбору из всех сословий; а дети священнослужителей ежели не поступали в церковную службу, то уже не считались в числе духовных, а причислялись или к тому сословию, к которому относились по избранным ими занятиям, или считались в том сословии, из которого вышли их отцы. Так, ежели который священник был выбран к церковной службе из бояр, то его дети, не поступившие на церковную службу, причислялись к боярам. А посему духовенство, как чисто выборный класс служилых людей, во Пскове пользовалось всеми правами полноправных граждан, наравне с мирскими людьми, и участвовало на вече, и за то несло все общественные повинности и тягости наравне мирянами: так, например, в 1517 году, при постройке стены на Кроме, священники по раскладке возили каменья, а псковичи – песок. Вообще положение духовенства во Пскове далеко не походило на положение духовенства в других краях Руси. О псковском духовенстве можно сказать, что оно, в сравнении с духовенством в других краях Руси, по своему положению в обществе ближе подходило к мирским людям, или, иначе сказать, служба духовенства была церковная, а общественное положение и жизнь – чисто мирские, нисколько не напоминающие духовенство в Новгороде или в другом каком крае Руси.

Рассказ четвертый. Власти

Движение и виды власти во Пскове

Псков, как колония, как пригород Великого Новгорода, первоначально управлялся так же, как и все новгородские пригороды, т. е. новгородским вечем и собственным своим домашним вечем, которое вполне было подчинено новгородскому вечу и беспрекословно исполняло все его решения, как сказано в летописи: «на чем старшие сдумают, на том и пригороды станут». При таковой зависимости псковского веча от новгородского, естественно, правительство во Пскове, т. е. все выборные власти, особенно важнейшие, обыкновенно присылались из Новгорода или новгородским вечем назначались из псковичей по выбору местного веча. Равным образом смена главных в городе властей принадлежала Новгороду: так, например, в 1132 году новгородцы дали посадничество во Пскове Мирославу Гюрятиничу, а в 1134 году перевели его посадником в Новгород. Или в 1136 новгородцы и псковичи, собранные на новгородском вече, общим приговором решили изгнать князя Всеволода Мстиславича и пригласить Святослава Ольговича; а в следующем году, по согласию с одною новгородскою партиею, псковичи пригласили Всеволода к себе и решились драться из-за него с новгородцами и когда он в скорости умер во Пскове, то объявили своим князем его брата Святополка, а в 1138 году смирились с новгородцами и их князя Ростислава Юрьевича признали и своим князем. Впрочем, таковой порядок не был постоянным. Псковичи то принимали начальников, присланных новгородским вечем, то не принимали, а выбирали своих; то признавали своим князем новгородского князя, то принимали особенного князя, присланного Новгородом, то сами приглашали к себе князя со стороны. Вообще порядок управления Псковом первоначально зависел от того, в каком отношении Псков находился к Новгороду или, иначе сказать, господствующая ли партия новгородская действовала во Пскове или партия, потерпевшая поражение в Новгороде. В первом случае Псков совершенно подчинялся новгородским распоряжениям, а в последнем он вступал в борьбу с новгородскими порядками и выказывал некоторую самостоятельность в своем внутреннем управлении; так что почти до XIV столетия продолжалась какая-то неопределенность в устройстве псковского управления. Но по мере того как Псков усиливался и приобретал более независимости и самостоятельности, в нем вырабатывался свой своеобразный строй правительства, с виду очень сходный с новгородским, но, в сущности, далеко не похожий на него. По этому своеобразному строю правительство псковское составляли четыре вида властей: 1) верховная власть веча, представляющая собою волю самого Пскова; 2) власть выборная – это власть посадников и других начальников из псковичей же, назначаемых вечем; 3) власть приглашенная или принятая со стороны, собственно власть князя; 4) власть, насильно навязанная, чужая, каковою, как мы уже видели, была власть владыки новгородского, от которой власти Псков, во все время своей самостоятельности, старался отделаться, но не успел в этом.

Власть веча, как выражение воли целого народа, во Пскове, точно так же как и в Новгороде, была властью верховной и непрерывной и прекратилась только с падением самостоятельности Пскова при великом князе Московском Василье Ивановиче. Эта власть вынесла и отразила на себе все судьбы Пскова, так что история псковского веча есть уже в главных чертах история самого Пскова. Первоначально Псков был незначительным пригородом Новгорода, крайним западным постом новгородской колонизации в пределах чуждых племен, – чуди, наровы и летголы, вполне зависевшим от Новгорода, который сбывал туда свою неугомонную вольницу и распоряжался ею для своих целей, собственно для защиты западной границы своих владений и для поддержки колонизации в этом краю. Во все это время и псковское вече было покорным слугою новгородского веча; псковским вечем тогда руководили бояре и воеводы, приходившие из Новгорода. Потом, когда Псков несколько усилился и из военного поста сделался значительною колонией, обзавелся торговлею, стал иметь влияние на соседних иноплеменников, до некоторой степени подчинил их себе и начал посылать к ним своих даньщиков, хотя еще и не разрывал своих связей с Новгородом и признавал себя новгородским пригородом, тогда и псковское вече получило больше самостоятельности и независимости и подчас начало выказывать сопротивление распоряжениям новгородского веча, впрочем, все еще под руководством новгородских бояр, по каким-либо обстоятельствам удалявшихся во Псков. В это-то время псковское вече начало, хотя еще непостоянно, принимать или приглашать во Псков особых князей мимо Новгорода. Далее, когда Псков, не разрывая еще своей родственной связи с Новгородом, настолько усилился и разбогател, что уже сам построил несколько пригородов, вполне ему подчиненных, и не только в большей части случаев не стал нуждаться в пособии новгородцев, но уже нередко расходился в своих местных интересах с новгородскими интересами, тогда и псковское вече приобрело большую самостоятельность и ежели иногда еще признавало решения новгородского веча, то в таком только случае, когда сии решения были согласны с его собственными видами. Оно уже больше не подчинялось руководству новгородских бояр, а напротив того, и может быть именно вследствие того, что в предшествовавшее время слишком сильно высказалось влияние сих бояр, сложилось в чисто демократическом духе и смотрело как на новгородских бояр, еще иногда приходивших во Псков, так и на своих только как на слуг народной воли. Наконец, с половины XIV столетия, когда самостоятельность и независимость Пскова была признана самим Новгородом по мирному докончанию 1347 года, тогда и псковское вече приобрело вполне самостоятельную верховную власть, уже не зависящую ни от какой другой власти ни во внутреннем управлении, ни в сношениях с соседними владетелями. Впрочем, эта неограниченная власть веча во Пскове была непродолжительна. Псков, окруженный со всех сторон сильными соседями, волей-неволей должен был избрать себе покровителя, на которого в случае нужды мог бы опираться; и таковым покровителем в конце XIV столетия явился князь Московский, от которого Псков начал получать себе князей, а с тем вместе, разумеется, и псковское вече до некоторой степени подчинилось московскому влиянию. Влияние это до половины XV века было едва заметно и нисколько не стесняло самостоятельности псковского веча. Самостоятельность Пскова во все это время была нужна для московских князей по их отношениям к Новгороду и Литве, а потому они не только не стесняли власти псковского веча, а напротив, старались поддерживать ее. Но во второй половине XV века обстоятельства сильно изменились не в пользу самостоятельности Пскова; а посему влияние московского государя год от года стало сильнее тяготеть над псковским вечем и кончилось тем, что когда самостоятельность Пскова более уже не была нужна для московского государя, то великий князь Василий Иванович в 1510 году объявил чрез своего дьяка, чтобы во Пскове вечу не быть и вечевой колокол снять. И 13 января, по последнему определению, вечевой колокол сняли и отвезли в Светогорский монастырь, откуда великокняжеский дьяк переправил его к великому князю, бывшему тогда в Новгороде.

Псковское вече, по началу своему одинаковое с вечем новгородским, мало-помалу с течением времени, согласно с обстоятельствами, в которых находился Псков, выработалось своеобразно и далеко оставило за собой новгородское вече относительно развития своей власти, которую оно постоянно ревниво старалось охранять как выражение воли целого народа, и строго держало в полном подчинении все другие власти.