– А если не найду? – Ржевский вскочил и начал ходить перед скамейкой туда-сюда. – А если там ещё загвоздка возникнет? Мне ж придётся опять ехать к вам за советом, а это долго. – Он схватился за голову. – Тасенька, ну не понимаю я ничего в женских делах!
– Александр Аполлонович, я тоже в этом понимаю мало. Я ведь даже не замужем, а в книгах о многом умалчивается, так что чтением не восполнить пробелов.
Ржевский перестал ходить взад-вперёд и держаться за голову, но не успокоился:
– Вы понимаете мало, а я вообще ни х… – На звуке «х» поручик вдруг опомнился и закончил неожиданно прилично: – …нихт ферштейн. Так что ли по-немецки «не понимаю»? – Он молитвенно сложил руки: – Тасенька, поедемте! Мне без вас никак. Даже если вы мне на бумаге всю диспозицию нарисуете, я и тогда не буду уверен, что разберусь. Поедемте.
Собеседница в волнении закусила губу и, наконец, согласилась:
– Хорошо. Ведь если из-за моей нерешительности случится беда, то я…
– Вот и прекрасно. – Ржевский облегчённо выдохнул.
– Но я могу поехать только с бабушкой, – сказала Тасенька. – Одной мне никак нельзя. А если не удастся её уговорить…
– Это предоставьте уладить мне, – сказал Ржевский и предложил Тасеньке локоть, чтобы вести её обратно в беседку.
* * *
Возвращаясь в беседку, Ржевский увидел ту же картину, которую наблюдал, когда уходил. Все Бобричи, сидя за столом и забыв о чае, весьма пристально смотрели на гостя. И для этого были причины. Петя Бобрич боялся потерять Тасеньку. Алексей Михайлович, желая счастья сыну, не хотел упускать такую невестку, да и за дочерей беспокоился, ведь если бы Ржевский сошёлся с Тасенькой, то не смог бы стать женихом ни для Машеньки, ни для Настеньки. Жена Алексея Михайловича тоже беспокоилась обо всех трёх своих детях. Сёстры Бобрич беспокоились за себя и за брата.
И всё же никто из обеспокоенного семейства не спросил, о чём шла речь на аллее. Об этом спросила Белобровкина, которая задумчиво покусывала размоченную баранку, но встрепенулась, как только внучка с поручиком подошли достаточно близко.
– Ну что? О чём болтали? – Старушка кинула баранку на блюдце.
Тасенька собиралась ответить, но Ржевский опередил её и произнёс очень громко, чтобы глухая Белобровкина расслышала с первого раза:
– Я предложил Таисии Ивановне со мной уехать.
Да, полчаса назад Ржевский говорил, что свататься не будет, но одно другому не противоречило: похищение невесты не предполагает сватовства.
– Ишь ты! – Белобровкина всплеснула руками. – Увозом жениться хочешь?
– Родители Таисии Ивановны мне благословение не дадут, – всё так же громко ответил поручик.
– И то верно, – согласилась Белобровкина, но тут же задумалась: – Всё ж не знаю, отпускать тебя с внучкой или нет. А вдруг ты увезёшь, а не женишься?
– А вы езжайте с нами. – Ржевский лучезарно улыбнулся. – Правда, у меня коляска маловата. Там помещаются только двое пассажиров.
– Не беда. – Старушка улыбнулась в ответ. – Внученька, вели закладывать нашу коляску. Она большая, все поместимся.
Меж тем старший Бобрич первый из всего семейства опомнился и обратился к Тасеньке, которая как раз уселась за стол на прежнее место:
– Таисия Ивановна, вы в самом деле собираетесь бежать?
– Что вы, Алексей Михайлович! – ответила она, но говорила не настолько громко, чтобы бабушка услышала. – Александр Аполлонович шутит. Мы всего лишь едем с ним на прогулку. К обеду вернёмся.
– Но зачем вся эта комедия? – не понял старший Бобрич.
– Я очень хочу поехать, – сказала Тасенька, – но боюсь, что бабушка не захочет, а одной мне нельзя. Вот Александр Аполлонович и придумал шутку.
– А! – Бобрич тихо хохотнул и глянул на Ржевского, который за стол не садился и как раз с почтением целовал руку Белобровкиной.
– А знаешь, – говорила поручику старушка, – ведь в своё время за мной ухаживал сам Казанова. Но ты – не хуже.
Хозяин дома снова хохотнул и зашептал Тасеньке:
– Если так, то мешать не буду. Александр Аполлонович – человек порядочный. Пускай он вас увозит, но к обеду привезёт. Заодно пусть и сам на обед останется. А в качестве залога оставим у себя имущество Александра Аполлоновича – коляску. Всё равно он вас увозит в вашем экипаже.
– Отец, позвольте не согласиться! – вмешался Петя. – Я полагаю, что мы не можем отпустить нашу гостью вот так. Это скандал!
В отличие от отца Петя говорил громко, поэтому Белобровкина услышала его и с ходу припечатала:
– А тебя не спрашивают. Если сам свататься хотел, то раньше надо было!
И всё же младший Бобрич не сдавался:
– Отец, позвольте мне ехать с ними. Дайте экипаж.
Жена Бобрича эту идею поддержала и обратилась к Тасеньке:
– В самом деле. Пусть Петя с вами прокатится.
Тасенька ещё не успела ничего ответить, а Петя совсем распалился:
– Я намерен сопровождать Таисию Ивановну в любом случае. С кучером рядом сяду, если иного выхода не будет.
Меж тем Белобровкину больше занимали бытовые хлопоты:
– А едем прямо сейчас или, может, повременим, чтобы вещи собрать?
– Ну кто же увозит барышню с вещами! – воскликнул Ржевский. – Вещи после, если надо будет.
– И то верно, – согласилась Белобровкина и обратилась к Тасеньке: – Внученька, что там с экипажем? Ты распорядилась?
…Через полчаса из ворот усадьбы Бобричей выехали два экипажа.
Первый – большая коляска с опущенным верхом, запряжённая парой рыжих коней. В ней сидели рядом две особы, закрываясь от солнца кружевными зонтиками, а напротив них, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел гусар и указывал кучеру, куда править.
Следом двигалась двухколёсная колясочка – таратайка, – запряжённая одной вороной лошадью. Кучера у этой таратайки не было. Лошадью управлял единственный пассажир, одетый в крестьянский костюм.
Выехав на широкую дорогу, тянувшуюся меж полями, большая коляска прибавила ходу, поднимая за собой облако пыли, а в самый хвост этого облака вынужденно пристроился второй экипаж.
Запряжённая в таратайку вороная, привычная ко всему, бежала вперёд с совершенно флегматичным выражением морды. А вот пассажир к пыли не привык, но и отступать не собирался, поэтому досада, поначалу отразившаяся на его лице, вскоре сменилась стоическим терпением.
* * *
В имение Ржевского добирались примерно час, но за час поручик так и не успел обсудить с Тасенькой план действий.