Валёр

– Вот это уже и неплохо! Более-менее, точно! Они видимо нашли наш тайный склад, где и вино, и водка, и закуска в полном идеале. Вот, такой теперь расклад. Но тогда и вызвать никого не получится: возможности-то нет. Кто из них оставит своё пиршество? Думаю, что, никто! Давайте, сначала обследуем сарай и, как можно, внимательней. Но я знаю, что он построен надёжно и крепко, на века! Разве, что может, крыша даст выход? Когда-то она имела протечку, но её закрыли. Вот, в том углу, как раз к лесу. Можно попробовать осмотреть её: поленница, вот почти целая. Надо залезть на неё и осмотреть, нет ли где щели?

В углу сарая, на восход, послышалось шептанье Мефодия. Все поняли: он молится богу о скорейшем освобождении из этого сарая. Помолившись, он с грустью спросил:

– Что же творится на нашей Земле? Где же, правда и порядочность Вселенной? Скажите мне, Смотрина Алексеевна. Вы, ведь, человек учёный и многое знаете об этой, вот, Вселенной.

– Это наш такой, так называемый, «Антропный принцип», Мефодий. Существует утверждение, что Вселенная создана именно под человека. Но я с этим не согласна. И думаю, что наоборот: именно Вселенная и создала человека, для собственных и необходимых ей действий. Но пока об этом спросить её мы не умеем.

– Да, человеческий принцип сейчас одинаков, кем бы он ни был создан. Бегают по маленькому шарику с дубинками и пулями друг за другом, эти, мы, человечки. Так уж, безумны мы, сверхчеловечки, что не понимаем пагубности нашего такого бытия? – задумчиво, вставил своё, Мефодий.

– Рассуждать на эту тему мы будем на свободе, за пределами сарая для дров. А теперь, мысли и предложения о наших действиях!

– Ой, кто-то идёт вот к нам, из этих, – заглянув в щелочку двери, воскликнула Леночка.

– И тащит сумку, какую-то, на плече, – добавила она.

– Его пока трогать не будем. Нет у нас ещё уверенности победы. Сначала узнаем, зачем он сюда тащит эту сумку. Может вода и еда? Это нам сейчас кстати и очень-очень необходимо, для восстановления сил.

– Эй, вы! Живы ещё, без воды и напитков? Может ещё это вам и надо, так сказать? – пьяно выкрикнул этот, подошедший, и стукнул засовом двери.

– Ну, что молчим, как святые ночи тишины! Вот вам подарки от нашего гостеприимства…. Ха-ха-ха! Да не бойтесь вы нас и не переживайте: всё будет хорошо! Я же, «Вась-Вась!». А он, то есть я, любит жизнь и всем её желает! Здесь вино и кое-что из еды, для поддержки ваших штанов, чтобы не сползали вниз, – и захохотал, как-то, неестественно и не зло.

Он поставил возле входа сумку и, приложив палец к своему рту, громко добавил:

– Будьте умны и послушны, так сказать, для жизни полезней! – и, оглянувшись на дверь, быстро вытащил из-под куртки небольшой ломик.

– Ну, мне пора к своим делам, – и бросив Макарию ломик, закрыл на засов дверь сарая.

Ушёл, пьяно шатаясь, этот «Вась-Вась». К своим он ушёл, или к чужим? Стоить ли, думать теперь, об этом?

– Ну, и кто он, этот «Вась-Вась»? А следующий будет кто? Уж, не такой ли, что мы забудем и мир, и кто мы есть на самом деле? Пример, вот, Макарий! Живого места эти не оставили на нём. И нас всех заперли сюда, не зря! Но, ломик он принёс и, видимо, украдкой от тех, остальных! – и Смотрина Алексеевна решительно добавила:

– Подкрепляемся и вперёд, без отступлений и огорчений! Сила духа в единстве! Вот, что нас освободит!

В сумке были две бутылки кагора и бутылка водки, и всё! Еды небыло вовсе.

– Ну, что ж: чем богаты, тому рады! – это уже Мефодий из своего угла, подал свой голос.

– Вино, нам даст силу и надежду! А это – хорошо! Водку мы возьмём с собою, вот, за эту дверь. Её нужно ломиком из петель снять, да и без ломика это сделать можно. Смотрите: дверь ведь висит на петлях, подняв её вверх, и она снимется, – внимательно осмотрев эту запертую снаружи преграду, сказал Макарий.

Вино было выпито всё, без остатка. Водку взял Мефодий, в изношенную сумку, висевшую через плечо.

Дверь сняли с петель быстро и в оставленную щель выбрались на свободу, на ожидающий их белый свет.

– Уходим, уходим, за кусты калины! Там, Макарий, ты оставил наше ружьё?

– Всё там! И патроны к нему: их полный запас ожидают в кустах калины. Если, конечно, эти не нашли.

Дверь, быстро прислонили к проёму и закрыли на засов, чтобы небыло заметно, что она открывалась.

В домике криков больше не было слышно, но тревога веялась из него, что эхо по лесу.

– Вот, глядите: Берли бежит к нам! Вот, молодец! Вот это поддержка, настоящая!

Берли был насторожен и очень возбуждён. Видимо он почувствовал здесь чужаков и примчался на помощь. Обнюхав всех, он бросился к домику, где находились чужаки.

– Берли, назад! Фу! Вернись, что я сказала! Ко мне!

Но Берли уже прыгнул с громким лаем в приоткрытую дверь домика и, зарычав, смолк.

– Быстрее прячемся в кусты, смотрите: эти нехорошие уже выскочили из домика. Заметили они нас, заметили! Бежим поскорее вглубь леса, а там посмотрим, может, ко мне? – на ходу выкрикнул Мефодий и кинулся в лес.

– Смотрина Алексеевна, давайте и вы за ним с Леной! Я задержу их, насколько сумею! Обо мне не беспокойтесь: я, всё-таки, пограничник.

– Давай, родной наш, Макарийчик! Держись, и не попадись к этим! Мы тебя ждём у Мефодия. Тропинка, там, от ручья и прямо не сворачивая никуда, приведёт к нам. А, Берли, а Берли, ну, что ж…, посмотрим. Но мы сюда, всё же, скоро вернёмся.

Ружьё нашлось на том же месте, в кустах калины. Патроны – в сумке, как и были, целые.

Сердце рвалось из груди Макария, словно хотело сбежать от бешеной силы, что захватила этот, и так, невольности свет.

Стрелять Макарий начал, не дожидаясь нападения. Задержать надо этих, от погони за Смотриной Алексеевной, Мефодием и Леной.

Целится в них, он не хотел! Это, ведь, не моджахеды, а простые негодяи, заблудшие жадностью наживы в самих себе.

Ответного выстрела он не услышал. Только почувствовал, как ударило в грудь, ниже левого плеча, что-то, сильно и больно. Руки перестали слушаться… и небо, вдруг, почему-то, посмотрело ему в глаза, удивлением. Добавилось к нему: мрак и солнце…, вязкая сонность, опасная жёсткость в чьих-то словах…, и всё заволокло пеленою мрака….

… – Мы этих, сбежавших, уже не найдём. Им лес роднее, чем мы им. Поэтому, уезжаем, и сейчас! А этого, для проникновения в жизнь его неосознанную, к дереву привяжите, да покрепче! Пускай полюбуется комариной тучей! Для его же пользы. Останется жив, значит, повезло! И мы, никого не отправив в мир иной, останемся чисты. Унесите отсюда, такое несговорчивое существо: надоел он мне хуже всякой нечисти.

И, вновь, Макарий почувствовал сквозь боль и тревогу, как его потащили куда-то в лес.

Два, дышащих перегаром, «этих», молчаливых, привязали его к сосне и так же, молча, удалились прочь….

Ветер качал безразлично сосны и ели. Осины с берёзами шептались меж собою листвой, как будто в этом мире нет больше никого кроме них. Комариные стаи, словно обезумевшие осы, налетали на избитое тело Макария и, насытившись питательной силой, освобождали место для насыщения другим. Тишина, которую он так любил, отдавала зловещностью и безысходностью. Избитые губы смогли лишь прошептать несколько несвязных слов: да и кому они здесь были нужны? И кому их слушать, в этой безлюдной, утопающей в себе глуши?

… Послышался хруст опавших веток и из глубины кустов вереска вылез… «Вась-Вась».

– Висим и мечтаем? И о чём наши восторги? О былом и святом рисовании своём? Во, стихами, почти! Ну и как ты наш неповторимый, непримиримый? Вижу, что жив ещё! Матерь божья тебя ещё держит на своих руках. Держись, держись, а дальше, то, что? Придёт какой-то, «Вась-Вась» и даст тебе свою руку помощи? В добавку к силе божьей? А, терпеливый и не уговорный, так, что ли?

– Во, и этот волкодав здесь! Во, какая живучая штука! Приполз, не иначе, ведь был мёртвый совсем. Вот таким должен быть и я! Живучим и надёжным! Но я… «Вась-Вась», и пути назад почти что нет, – и, ухмыльнувшись, громко воскликнул:

– Ненавижу этот комариный гнус! И чтоб я его ещё и человеком кормил? Ну, уж, нет! – и он подошёл к Макарию, который был привязан к сосне, и чиркнул ножом по верёвке, возле правой руки. Потом жёстко воткнул нож в дерево и с твёрдостью сказал:

– Остальное доделаешь сам. Я – подонок, но, не всегда же, мне быть подонком, – и тяжело вздохнув, исчез в зарослях леса и своей мнимой твёрдости.

Слабеющей рукой, Макарий вытащил из сосны нож, разрезал свои путы и упал на дышащую временем траву, лицом вверх.

По синему небу летали стрекозы и мотыльки. Ощутимо пахло такой родимой и любимой хвоей. Птичье разноголосье возвращало Макарию жизнь восстановления и силу духа. Он поднялся с огромным трудом из этого травянистого чуда и приблизился к Берли. Когда сюда тот приполз, Макарий не заметил. Не мог он заметить сквозь жгучую боль своей беспомощности и бессилия.

«Тяжёлый! Может, килограммов под семьдесят, не меньше! Как же мне его дотащить?», – он потрогал руками грудь пса и явно ощутил биение сердца.